Антикварная история - Елена Дорош

и к вечеру у нее даже зуд в ладонях начался от нетерпения. Загадочная история сабли захватила так, что вечером, забрав сделанные для нее копии всех документов, она пулей понеслась домой и сразу засела за работу. Директор дал на все про все три дня!

Задача, казавшаяся ей вполне посильной, оказалась тяжелой, да настолько, что ей пришлось попросить у директора хотя бы день отпуска, чтобы не отрываться от компьютера двадцать четыре часа. Суслин дал два, но за свой счет. Маша мысленно чертыхнулась на скупердяя, но согласилась. А что ей оставалось?

Параллельно с раскопками в интернете она сделала запрос в архив, где подвизался однокурсник Пашка Григорьев. Архив был серьезный, а Пашка – нет, поэтому он долго канючил и отказывался что-либо делать. Пашка вообще напрягаться не любил. Маше это было хорошо известно, поэтому на крючок она сразу наживила жирного червяка в виде билета на ближайшую серию игр «СКА». Пашка тут же кинулся по следу золотой сабли.

Сама она тоже не теряла ни минуты. Хорошо, что дело было привычное. Другой на ее месте давно бы скончался от непосильных трудов, но Маша умела копаться в документах. Она не ела, не пила, почти не спала, и все-таки нашла.

К концу четвертого дня она была уверена, что владельца золотой Георгиевской сабли звали Николай Алексеевич Соболев.

С красными, как у кролика, глазами и синюшным от переутомления лицом она вошла в кабинет директора утром последнего отведенного ей на поиски дня. Суслин с кем-то разговаривал по телефону, но, увидев перед собой донельзя гордую Машу, сразу положил трубку.

– Неужели со щитом? – затрепетав от предвкушения чуда, спросил он.

– А вы сомневались? Вот вы все время…

– Сейчас не об этом, – разгадав, что за этой фразой последуют упреки в недооценке сотрудников или, чего доброго, обвинения в жадности, сразу прервал ее Лев Моисеевич. – Давай все, что нарыла.

Маша, как Паратов шубу перед Ларисой Огудаловой, раскинула перед директором плоды своих изысканий, и они вместе склонились над бумагами.

– Вот наградной лист. Видите фамилию полковника Соболева? В другой графе указано: Георгиевскую саблю он получил за то, что «в непрерывных боях под Красноставом в июле тысяча девятьсот пятнадцатого года доблестно отбил все настойчивые атаки немцев в превосходящих силах».

– Герой! – воскликнул Суслин.

– Этого самого героя через два с половиной года объявят предателем.

У Льва Моисеевича непроизвольно отвисла челюсть.

– Я нашла приказ командира полка Соколова от конца октября семнадцатого года. За измену присяге и родине. Сбежал к немцам. В ночь переворота, между прочим.

Лев Моисеевич все смотрел непонимающим взглядом и наконец выдавил:

– Черт-те что…

– Это еще не все сюрпризы, – жестко сказала Маша. – Денщиком у Соболева служил Петр Стах. Тот самый.

Бедный Суслин вытер с лысины пот и пожевал губами.

– Ну хорошо, – сказал он. – Пусть полковник Измайловского полка сбежал к врагу. Тьфу! Даже не выговаривается, ей-богу! А саблю что, оставил денщику по завещанию?

– Вот тут начинается полный провал. Черная дыра. Кстати, имя Петра Стаха впервые встречается в рассказе о знаменитом лыжном марш-броске разведчиков Измайловского полка, о котором зимой тысяча девятьсот четырнадцатого года трубили все газеты империи. Представляете, охотники полка прошли на лыжах более тысячи километров за двадцать три дня, сделав всего три привала по пять часов. Стартовали от Холмогор, родины Ломоносова, а финишировали в Царском Селе. Каковы?

– Богатыри! – гаркнул Лев Моисеевич.

– Кстати, командовал разведчиками штабс-капитан Соколов, тот самый, который позже объявил Соболева изменником.

– Значит, Стах был из разведчиков?

– Более того, родом из пластунов.

– Ого! Легендарные охотники! Об их мастерстве чего только не писали!

– Вот именно. Пластуны – не просто разведчики. Они что-то вроде современного спецназа. Причем славились не только тем, что убивали врагов бесшумно и хладнокровно, но и тем, что умели мастерски заметать следы. У них это называлось «лисий хвост».

– Это ты на что намекаешь? – прищурился Лев Моисеевич.

– На то самое.

– Ну-ну… продолжай.

– Выяснить, как Петр Стах из разведчиков попал к денщики к Соболеву, не удалось, но случилось это в конце пятнадцатого года. За два года до исчезновения Соболева. Причем теперь мне абсолютно ясно, что в боях под Красноставом он не участвовал. А летом пятнадцатого года разведчики были на другом участке фронта.

– Насчет денщика, кстати, странно. Это работа для рядового, ну или ефрейтора. Поди проштрафился наш Стах, и его разжаловали, – задумчиво сказал Суслин.

Маша полистала записи и внезапно улыбнулась.

– Бои под Красноставом действительно были знаменательными! Особенно пятого июля! Выстоять и победить под огнем германской артиллерии всех калибров – это вам не тьфу! Потом эту дату занесли в боевую хронику полка на табельный листок. Измайловцы даже песню сложили. Вот послушайте!

А в июле в Красноставе с вражьей гвардией сошлись —Тут конец пришел их славе… больше с нами                                                                 не дрались.Здесь наш корпус молодецкий доблесть высказал                                                                           свою —Цвет всей гвардии немецкой лег костями в том бою.

И дальше:

Весь июль и август знойный, весь почти сентябрь                                                                             сыройБой тянулся беспокойный, выбивал за строем строй.

Последняя строчка про то, что только за первый год войны гвардейская пехота потеряла треть кадровых офицеров и почти восемьдесят процентов рядовых. А в целом за годы Первой мировой Измайловский полк менял свой состав трижды! К шестнадцатому году отборная гвардия почти полностью полегла под немецкими пулеметами!

– Я смотрю, ты по-настоящему увлеклась темой! – радостно заявил Лев Моисеевич. – Прямо горишь, как красное знамя!

– Да, но сейчас речь не об этом. Николай Алексеевич Соболев воевал практически с первого дня войны. Дважды был ранен, получал награды, причем именно в честь побед над немцами! За четыре года у него не раз была возможность перейти линию фронта и не подвергать свою жизнь опасности ежеминутно!

– Не забывай, что в России сменилась власть и хранить верность было уже по сути некому!

– Про революцию он еще ничего не знал! Правительство сменилось в феврале! Николай Второй отрекся от престола второго марта. Можно было смело валить на запад! Но он остался. Был снова ранен, но даже в госпиталь ехать отказался!

– Потому и отказался, что готовил побег и не хотел далеко уезжать от линии фронта.

– Да зачем ему было ждать так долго?

– Не знаю! Момент выбирал!

Маша посмотрела на директора страшными глазами. Лев Моисеевич сразу струхнул.

– Я пытаюсь тебе оппонировать, только чтобы истина была бесспорной.

– Вы знаете, уже в эмиграции многие участники Первой мировой вспоминали, что подвиги русской гвардии попросту замалчивались прессой не без ведома правительства. В сборнике «Измайловская старина» я нашла стихотворение поручика Алексея Смолянинова. Там были такие строки:

Как вы решились без разбораКоснуться доблестных именИ грязью мелкого позораЗабрызгать славу их знамен!

Вам не кажется, что мы делаем то же самое? Мы верим в предательство Соболева, хотя вся его жизнь опровергает это! Мы верим не ему, а Стаху! Почему? Вы же сами говорили, что измена для настоящего измайловца просто невозможна! Помните, еще злились на меня?

Лев Моисеевич закрыл