Париж на тарелке - Стивен Доунс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама того самого Пьера, с которым мы столь неудачно отведали паэлью, однажды (когда я еще был во Франции новичком) спросила меня, правда ли, что я ем все. Во Франции этот вопрос считается вполне нормальным. «Да, конечно», — поспешил я ответить. Мама Пьера пояснила, что на выходных собирается приготовить тет-де-вё — блюдо, которое очень любят у нее в семье. Она пригласила меня с супругой (мы как раз недавно поженились) к ним в деревню. Дом, как оказалось немалых размеров, стоял на берегу реки Луан, в Монтиньи, что к югу от столицы.
Мадам Вешамбр умела сказочно готовить, поэтому все выходные в Монтиньи мы в основном ели и пили. Если я не ошибаюсь, телячью голову приготовили на обед. (Пожалуй, так оно и было — обеду во Франции традиционно придается большее значение, чем ужину.) Ярко сияло солнце, заливая светом столовую. Застекленные двери были раскрыты нараспашку, и из-за синих гортензий поблескивали серебристо-серые воды канала. С тех пор прошло уже немало лет, время берет свое, и я уже не помню, что нам принесли на закуску. (Практически наверняка закуски присутствовали — это были какие-нибудь колбасы и ветчины.) Я даже не рискну с уверенностью утверждать, что голову подали именно во французском стиле, водрузив на огромную общую тарелку, которую поставили в самый центр стола. (Скорее всего, именно так оно и было.) Мадам Вешамбр настаивала на том, чтобы лучший кусочек достался мне. Мгновение спустя передо мной уже лежал кусок щеки. Я посмотрел на него и не смог поверить своим глазам. Прямо перед мной предстало закрытое веко с густыми ресницами. Ничего не оставалось, как вежливо улыбнуться. Я несколько минут возился с тарелкой, объедая все вокруг века, а потом сдался. Мадам Вешамбр, придя на помощь, забрала у меня жутковатое лакомство, положив вместо него привычной ветчины.
Сейчас, направляясь по рю Сольне в «Ле-Пре-Каде» (до ресторана метров пятьсот), я не без чувства стыда вспоминаю о случившемся у мадам Вешамбр. Впрочем, тогда я еще не был профессиональным кулинарным критиком. «Мишлен» присвоил «Ле-Пре-Каде» только одну звезду. Но при этом во всем городе имеется всего-навсего сорок ресторанов, носящих звание «Приют гурмана». И «Ле-Пре-Каде» — среди них. В подобных заведениях нормальное блюдо без напитков обойдется вам в тридцать три евро, а то и меньше. Если верить «Мишлену», гордостью «Ле-Пре-Каде» является именно тет-де-вё.
Это скромное заведение. Название написано рубленым шрифтом на окнах с занавесками из белой органзы. В одном из окон я замечаю модель парусника.
Обеденный зальчик размером с носовой платок. За большинством столиков, тесно составленных друг с другом, уже веселятся собутыльники. Мужчина средних лет, чья одежда простотой и невыразительностью напоминает чемодан бюрократа, порхает по залу, словно пчела, перелетающая с цветка на цветок. Пишу эти строки всего-навсего несколько недель спустя, но даже сейчас не могу вспомнить ни его лица, ни во что именно он был одет. Надеюсь, Мишель Лё Бульш не оскорбится, если я вам скажу, что он был в бордовом джемпере-безрукавке. Или сером. Простенькая рубаха с длинными рукавами на нем точно была — это я четко помню. Впрочем, его одеяние не имеет никакого отношения к тет-де-вё.
Он сажает меня в центре зала рядом с квадратной колонной с зеркалами. Я повторяю все то, что уже сказал в ходе телефонного разговора, когда бронировал столик. Мишель в восторге: австралиец хочет написать о телячьей голове. Он куда-то убегает и вскоре возвращается с газетной вырезкой, в которой расхваливается его ресторан и готовящиеся там чудесные блюда традиционной французской кухни. Мишель обещает прислать мне эту статью по факсу. К нам подходит единственный во всем заведении официант: ему тоже хочется поглазеть на австралийца, желающего написать о тет-де-вё. (К слову сказать, даже в наши дни немало французов может у вас спросить, в каких именно странах проходят обучение австралийские доктора. Также они могут поинтересоваться, правда ли, что мы питаемся исключительно листьями эвкалипта и вареной бараниной.) Словно я прилетел с другой планеты. Однако несколько минут спустя они уже знают, что мои представления о французской кухне не случайны. Ко мне начинают относиться с предельной вежливостью и уважением.
Прислушиваясь к разговорам, прихожу к выводу, что среди посетителей (всего в зале может поместиться человека двадцать четыре) есть и англичане, и французы. Надо полагать, о «Ле-Пре-Каде» написала какая-то английская газета. Рядом со мной столик на шесть человек, за которым сидят французы. Один из стульев пустует. Они веселятся и шутят. Каламбуры становятся все остроумнее. Насколько я понимаю, ждут именинника. Его жена сообщает окружающим, что он едет из Мо. «Вот как? — удивляется дядька с красным лицом, поблескивающим, как ореховый стол короля-солнце в Версале. — В такой час и такую погоду? Я снимаю перед ним шляпу. Несется на свой день рождения, — задумчиво добавляет весельчак. — Быть может, ему удастся выиграть при де Мо („Кубок Мо“)». Все покатываются со смеху: «при де Мо», которого, не исключено, вообще не существует, звучит очень похоже на «бри де Мо», а это уже разновидность сыра.
В баре «Ле-Пре-Каде» так много бутылок, объявлений, плакатов и всего прочего, что сам бар практически скрыт из виду. Судя по тому, что оттуда приносят блюда, можно заключить, что рядом с баром находится кухня. Во всем остальном ресторанчик очень уютный. Крепкие, прочные стулья покрыты красной обивкой, а пол — красно-коричневым войлоком. На столах по две скатерти: снизу ярко-красная, сверху — желтая. Большие матерчатые салфетки подобраны в тон верхней скатерти. Стены и потолок выкрашены в желтый цвет. На стенах (на мой взгляд, не к месту) висят картины карандашом и пастелью. Ни одно блюдо в меню ни на йоту не отходит от жестких канонов французской кухни. Цены, надо сказать, здесь вполне умеренные. Дюжина устриц по-бургундски (с чесноком и маслом) обойдутся вам в шестнадцать евро. Филе салаки с картошкой — девять евро, авокадо (половина начинена крабовым мясом, половина — хвостами раков) — десять, жареная камбала — двадцать четыре евро, поджелудочные железы — двадцать пять, стейк с соусом из зеленого перца — те же двадцать пять евро, сардельки из потрохов (андуйет) с горчицей из Мо — девятнадцать евро. Я заказываю телячью голову под соусом за двадцать четыре евро.
— Скажите, пожалуйста, рядом с сардельками из потрохов написано «5А», — обращаюсь я к месье Лё Бульш. — Я видел похожие обозначения и в других ресторанах. Что они значат?
Лё Бульш пускается в долгие пространные объяснения. Этот знак означает ассоциацию, удостоверяющую качество сарделек андуйет. Он пытается произнести полное название ассоциации. С первого захода у него не получается. Со второго — тоже. Лё Бульш набирает в грудь побольше воздуха и пытается произнести название в третий раз. На помощь приходит молодой официант. В конце концов они договариваются, что буква «А» означает Association Amicale des Amateurs d’Authentique Andouillete[10]. Дюваль, поставщик Лё Бульш, делает чуть ли не самые лучшие сардельки из потрохов. «В таком случае я обязательно к вам загляну как-нибудь еще», — киваю я головой, после чего они кидаются обслуживать других клиентов.
К хрустящим ломтям черного хлеба мне приносят горшочек свиного паштета — это фирменная закуска в «Ле-Пре-Каде». И какая закуска! К тому моменту, когда вы переходите к главным блюдам, вам удается слегка утолить голод и пробудить вкусовые рецепторы. Мы с Лё Бульш обсуждаем вина. Только что поступившее божоле нуво вызывает у него нарекания. Тем не менее он мне нацеживает его в бокал на пробу и приносит еще две бутылки других розливов. Он выражает надежду, что вино «Моргон» 2004 года меня не разочарует. Так оно и оказывается на самом деле.
Наконец приезжает именинник. Его расцеловывают и хлопают по спине. «Арно сказал, что, если ты приедешь вовремя, тебе надо будет вручить при де Мо», — говорит жена виновника торжества. Все снова смеются над этой шуткой.
Мне приносят телячью голову, сокрытую под огромной серебряной крышкой. Месье Лё Бульш сияет от гордости. Он снимает крышку. Таким количеством еды вполне можно накормить все население Новой Зеландии. Посыпанная измельченной петрушкой, бревнышками возлежит ярко-оранжевая вареная морковь. Рядом с ней я вижу куски вареной картошки и саму телячью голову. «Вот это настоящая тет-де-вё», — уверяет месье Лё Бульш. Вооружившись вилкой, он, словно указкой, начинает тыкать ею в телячью голову. Мозги, щеки и «орей». «Чего?» — не понимаю я. «Орей, орей», — повторяет месье Лё Бульш, дергая себя за левое ухо. «А, ну да», — смеюсь я. Он нагружает мне на тарелку столько снеди, что ее хватило бы на две недели. Причем количество еды на блюде с телячьей головой словно бы и не уменьшилось.
Молодой официант приносит два классических дополнения к этому блюду — «грибиш» и «равигот». Они, приготовленные будто бы небрежно, на скорую руку, выложены в блюда из нержавеющей стали в форме почек. «Грибиш» сделан из сваренных вкрутую яиц, масла, уксуса, горчицы, маринованных огурцов и зелени (главным образом петрушки). «Равигот» представляет собой белый соус, заправленный луком-шалотом. Этот соус в наши дни довольно большая редкость. В него добавили зелень, чеснок и эстрагон. Я смотрю, нет ли ресничек. Реснички отсутствуют. Памятуя о том, что уже успел сегодня съесть, пробую всего понемногу. На вкус блюдо нежное, студенистое, душистое. С точки зрения классической французской гастрономии идеальное, но при этом предназначено для людей подготовленных. А я всегда забочусь о своем пищеварении.