Чужой среди своих 2 (СИ) - Василий Сергеевич Панфилов

Но Москва⁈ Козы и коровы… и вообще, ощущение, будто я попал в старый фильм, и сейчас помощник режиссёра заорёт:

' — Стоп! Снято! Всем спасибо, перерыв!'

Понимаю, что это галлюциногенное ощущение от того, что, действительно, все эти улицы, троллейбусы, дома, тележки мороженщиц, будки с газированной водой и прочая атрибутика лакированной социалистической действительности растиражирована в сотнях и сотнях фильмах, плакатах и даже, кажется, мультфильмах. Парадные, глянцевые, открыточные виды Столицы, какой она должна быть в глазах советских граждан и иностранцев.

Не без труда отделываюсь от ощущения кинематографичности, всерьёз опасаясь эпилептического припадка. Для этого пришлось выделять неприглядные детали, акцентируясь на мелочах, вроде низкой самодельной тележки со старыми подшипниками вместо колёс, на которой с грохотом рассекает безногий инвалид, отталкиваясь от асфальта деревянными, обшитыми кожей колодками.

Настроение мне такие детали не добавили, но отпустило, и я, уже со спокойной душой, начал глазеть по сторонам, рассматривая город в целом. Очень мало автомобилей, мало народа на улицах, много солнца и… вообще-то — красиво! В целом.

Детали, как обычно, подкачали, но видна некая концепция, идея… Да и воплощение, в целом, не самое скверное. Если бы градостроительная концепция продолжилась в этом русле, то, кажется мне, город вышел бы куда как более удобным!

— Так… сейчас налево, — негромко сказал отец, сворачивая в нужном направлении.

Свернув, мы пошли среди двухэтажных домов, за которыми кое-где виднеются частные домики и проплешины то ли пустырей, то ли стройплощадок, уже расчищенных под застройку многоэтажками, школами, детскими садами и магазинами. А пока… да тоже ничего, честно говоря. Есть в этих старых домах своеобразное дореволюционное очарование, и будет очень жаль, если этот уголок Старой Москвы исчезнет…

«— А кстати, где мы?» — запоздало озадачился я, пытаясь сообразить, куда же нас завёз шофёр. Я, конечно, не великий знаток Москвы, но всё-таки, наверное, сумел бы сориентироваться, если бы внимательней следил за дорогой, не выпадая в собственную реальность.

А здесь… Мало того, что знакомые ориентиры, по большей части, пока просто отсутствуют, так ещё я столкнулся с тем, что в ходу как новые, так и старые названия. Причём старых может быть аж несколько, и, в зависимости от возраста говорящего, это может дореволюционное название какой-нибудь Голодаевки, или, на волне революционных переименований, Красный Пахарь. А на картах и указателях, тем временем, может быть написано совершенно другое!

Вдобавок, везде стройки, объезды, указатели… Сам чёрт порой не разберёт.

— Добрый день, — отец тем временем тормознул немолодую женщину, идущую по улице, сильно припадая на бок.

— День добрый, — не слишком приветливо отозвалась она, останавливаясь и опуская на тротуар большую сумку, пошитую из грубого брезента.

Уточнив дорогу, мы прошли чуть дальше, и, свернув ещё раз налево, уткнулись в длинное одноэтажное здание, несколько обветшавшее от времени, но впрочем, вполне ухоженное и приятное глазу. К тому же, больница стоит в небольшом скверике, со старыми берёзами, вековыми липами и цветочными клумбами, ну и разумеется — лавочками. А чуть подальше, в самом конце сквера, обнаружилась ещё и детская площадка — с грибком над песочницей, несколькими качелями, и деловитыми карапузами, занимающимися под присмотром мамаш своими важными карапузьими делами.

Подходя к больнице, отец замедлил шаг, морщась от чего-то, не вполне понятного мне.

— Кто первый подал заявление, тот и прав, — негромко, будто напоминая ему о чём-то, сказала мама.

— Ну да… — вздыхаю я, зайдя в холл больницы и обозревая её, — а чего я ещё ожидал?

Заметив вопросительный мамин взгляд, пожимаю плечами — дескать, ерунда…

— Да я на минуту отходил! — взревел какой-то мужик густым басом в ответ на замечание, проталкиваясь к очереди в регистратуру, — Покурить выходил!

— Вот где курил, там очередь и спрашивай! — непримиримым тоном отозвалась одна из бабок, преграждая ему путь на манер камикадзе, — А то взяли манеру! Одному покурить, другому! И все, ети вашу мать, стояли! Все занимали!

— Вот если у тебя, милок, — с готовностью подключилась вторая старушенция, вся какая-то мятая, и чуть не пожёванная, едко пахнущая табаком и нафталином, — болит чевой-то, то никуда ты и отойти не хотишь! Стоять будешь, как гвоздями к полу прибитый!

— Мы на заводах всю жизнь! — распинается какой-то дедок, стуча костылём и тряся двумя медалями на впалой груди, и, размявшись, понёс какую-то совершеннейшую околесицу, согласно которой все больничные должны проверять органы НКВД, и если что не так — в лагеря! А то ишь, разбаловались!

Но у него к моему удивлению, нашлись сторонники, часть очереди, притом немалая, завела разговоры о том, что раньше порядок был.

— Хозяин в стране был! Всех вот так… — артритный кулак вздымается над головой.

Выдохнув, приваливаюсь спиной к стене, краем уха слушая несколько скандалов разом, и меланхолически обозревая внутреннее пространство больницы, стараясь отвлечься от разговоров людей, тоскующих по хозяйской руке, и, очевидно, барину.

Никакой тебе плитки или хотя бы линолеума, а лишь вытертые половые доски, местами выщербленные, отполированные тысячами посетителей. Экологично… да и до материалов, современных мне, ещё ох как далеко…

Стены крашены чем-то уныло-казённым, чему я даже не могу подобрать правильного названия, а вернее всего, в целях экономии в ведре смешали все краски, что были, и, разболтав палкой, употребили в дело. Выше, метров с полутора, побелка, и граница этих двух сред изрядно отшелушена, стёрта и выскоблена.

Ну и стенды… В основном примитивные, откровенно колхозные, в стиле «Мойте руки перед едой», будто кому-нибудь… а хотя, наверное, есть и те, кому надо напоминать…

Но есть и политические агитки, вроде «Решение Партии — в жизнь!», с темой, которая вообще может быть не связана с медициной. К чему бы это? А, ну да…

' — Ну ни-че-го в стране не поменялось… — саркастично подумал я, скрещивая руки на груди, — ни-че-го! Если только в худшую сторону… Прогресс и технологии — они где-то там, а у нас…'

— Миша! — позвала меня мать от стойки регистратуры, сбивая с мыслей, — Подойди!

Протолкавшись через заворчавшую очередь, подошёл поближе, и, повинуясь маме, опустил поднятый воротник рубашки и задрал вверх шею, демонстрируя синяки и ссадины, которые сегодня, поутру, заиграли новыми красками.

Пожилая дама в белом халате только цокнула языком, показав на миг золотые коронки, и сморщилась, как от неприятного запаха. Повелительно махнув нам рукой, она вышла из регистратуры, и, чуть повернув голову, украшенную перманентной завивкой, сказала тем голосом, каким отдают приказы на поле боя…

— Эти — без очереди!

… и никто, что характерно, возмущаться не стал.

В кабинете врачиха, быстро и довольно-таки небрежно осмотрев меня, даже