Седьмой Совершенный - Самид Агаев

— Есть, но не стоит в полдень пить вино, очень жарко.

— Ничего, налей мне, — попросил Ахмад Башир.

Он осушил чашу, налитую Бургином, и поблагодарил.

— Будь осторожен, раис, — сказал Бургин, — до меня дошло, что сабийи хотят расправиться с тобой. Они знают, что ты схватил махди.

— Я это учту, спасибо тебе.

Ахмад Башир вышел из лавки и побрел, куда глаза глядят. Дорога привела его на невольничий рынок, он поднял голову, и увидел торговца, продавшего ему Анаис.

Торговец почтительно поздоровался и спросил, доволен ли господин начальник покупкой. Ахмад Башир кивнул и подумал, что это может быть единственный человек в городе, не знающий об его отставке.

— Как базар? — спросил Ахмад Башир.

— Благодарение Аллаху, раис, помалу торгуем, цены вот везде упали. За одного раба в среднем выручаем по двести дирхемов, а если еще вычесть таможенные пошлины, да расходы на торговлю, аренду помоста, старшине, останется сто пятьдесят дирхемов. Ведь таможня с головы просит четыре динара, никогда такого не было.

— А я думал, это выгодное дело, — улыбнулся Ахмад Башир.

— Ну, в убыток, мы не торгуем.

— А как ты думаешь, в Багдаде раб дороже стоит, чем здесь?

— Конечно, столица все же, рабы там стоят дороже, с одной стороны. С другой стороны, и расходов больше. Хотя, если удачно купить партию, подешевле, можно сорвать хороший куш.

— А что, приятель, — продолжал расспрашивать Ахмад Башир, — наверное, есть тонкости твоей торговли, какие-то рабы дороже ценятся, другие дешевле.

Он сам не понимал своего интереса, но какие-то мысли зрели в голове.

— Да, раис, непременно. Например, надо помнить, что красивая нубийская девушка стоит дороже других цветных, она очень хороша как наложница. За нее можно выручить до трехсот динаров. У белых рабов совсем другая цена. Красивая девушка стоит тысячу и больше динаров. У индийских женщин другие преимущества — они послушны, а разведенные вновь становятся девственницами. Правда, они быстро увядают. Их мужчины хороши в качестве домоправителей. С неграми лучше не связываться; чем они чернее, тем безобразнее. Их натура ритм и танцы, и еще у них шершавая кожа. Турчанки хороши, и красивы, и белы, хорошо готовят, но расточительны и ненадежны. Хорошо торговать греками — и женщинами, и мужчинами.

— Хорошо, — остановил его Ахмад Башир, — удачи тебе.

— И вам удачи, раис.

Ахмад Башир кивнул и направился к выходу. К работорговцу, с улыбкой глядящему в спину, удаляющемуся сахиб аш-шурта, подошел товарищ и спросил:

— Чего он хотел от тебя?

— Спрашивал, как торговля идет, что почем.

— А ты знаешь, что его погнали как собаку.

— Знаю, слышал.

— А что же ты любезничал, плюнул бы ему в бороду. Сколько он нашей крови выпил, — по два динара с головы требовал.

— Он у меня рабыню купил, мог без денег взять, а он заплатил. Я добро помню.

— Какую рабыню?

— Анаис.

— Ты же хотел ее себе оставить.

— Хотел, хорошая была девица, в любовных утехах ей равных не было. Так получилось. А ты иди займись делами. Ишь ты, расхрабрился! Где ты раньше был?

Сделав несколько шагов, Ахмад Башир услышал чье-то бормотание и, оглянувшись, он увидел, что за ним увязался юродивый.

— Подай Божьему человеку, подай бедному человеку, — бормотал юродивый, стараясь забежать вперед.

— Бог подаст, — раздраженно сказал Ахмад Башир.

Юродивый не отставал, пытаясь схватить Ахмад Башира за руку.

— Иди своей дорогой, пока я тебе шею не свернул, — брезгливо отмахиваясь, сказал Ахмад Башир.

— Смотри, — крикнул отставший юродивый, — как бы тебе не свернули шею.

Пораженный Ахмад Башир стремительно повернулся, но тот уже затерялся в толпе. Вспомнив предостережение Бургина, Ахмад Башир покачал головой и отправился в Караван-сарай. Анаис встретила его со слезами на глазах.

— Мне страшно, господин, — причитала она, — ты оставил меня на весь день. Здесь ходят какие-то ужасные люди, стучат в дверь, заглядывают в комнату. Какой-то нахальный дервиш спросил, не здесь ли живет разжалованный сахиб аш-шурта. Я плюнула ему в глаза и захлопнула дверь. Потом приходил хозяин караван-сарая и спрашивал, не получил ли ты деньги. Может, мы переедем в другое место, снимем отдельный дом?

— Дом? — раздраженно сказал Ахмад Башир. — Какой дом, я остался без денег. Дай мне вина.

Анаис достала из ниши в стене кувшин и поставила перед хозяином.

— Я принес еды, — сказал Ахмад Башир, — там возьми в корзине. Ты, наверное, голодна.

Весь вечер он пил вино и размышлял над своим положением. Все чаще и чаще ему приходила в голову мысль, что на этот раз чутье его подвело, он сделал ошибку и потерял: деньги, власть, положение, все то, чего он добивался всю свою сознательную жизнь.

— Пожалуй, надо убираться отсюда, — задумчиво сказал он перед сном, поедем в Багдад, напомним о себе. Были бы деньги, купить здесь рабов и продать там. Говорят, на этом можно заработать, оправдать дорогу и еще получить прибыль.

— Господин, ты отпустил всю прислугу, — сказала Анаис, — ведь их можно было продать.

— В самом деле. Мне это не пришло в голову, но ведь еще не поздно продать тебя.

Ахмад Башир почувствовал, как она напряглась под его руками.

— Ну, ну, я пошутил, успокойся. Слишком высокую цену я за тебя заплатил. Одна радость в жизни осталась. Это ты. Как сказал поэт:

«Я вложил мою душу в упование на Аллаха,как вкладывают в ножны клинок,и она покоится в нем».[96]

Ахмад Башир гладил Анаис по спине до тех пор, пока ее тело вновь не стало податливым. Тогда он лег на нее и сорвал стон с ее губ и, это было лучше всякой музыки, лучшим утешением.

— Как это на меня не похоже, — сказал он, засыпая. — Я потерял с тобой рассудок, совсем как мальчишка. Чем это все кончится!

Через некоторое время он проснулся, весь мокрый от пота.

— Как жарко здесь, совсем нечем дышать. В кайсаре было прохладней, там стены каменные, а здесь глина, — жаловался Ахмад Башир, нащупывая одежду. Я пойду спать на крышу, тебе туда нельзя, там только мужчины.

Анаис что-то пробормотала во сне и повернулась на другой бок. Ахмад Башир поднялся на крышу, спотыкаясь о спящих, отыскал свободное место и лег под черным небом, усыпанным алмазами.

Глубокой ночью перед дверью, за которой спала Анаис, остановились двое людей. Коротко объяснившись жестами, они ворвались в комнату и нанесли несколько ударов кинжалами спящей девушке.

— Здесь только женщина, — тихо сказал один из них, — ты ошибся.

— Я не мог ошибиться, — ответил второй, — он перехитрил нас. Надо уходить.

После этого убийцы покинули комнату.

Ходжа Кахмас весь день провел в библиотеке, которая находилась в одном из помещений соборной мечети. Сначала он долго рылся в каталоге, затем, разыскав нужную ему книгу, сочинение Хишама б. ал-Хакама о шиитских ересях, читал ее оставшуюся половину дня. Затем он встретил коллегу по кафедре, мутакалимма Джундуба и долго говорил с ним о противоречиях ханифитского и шафиитского мазхабов,[97] разговор мало-помалу перешел в спор о сотворенности Корана, как считал Ходжа Кахмас, и несотворенности Корана, как считал схоласт Джундуб. Дело кончилось тем, что стороны, не выдержав аргументов, вцепились друг другу в бороды. Коллега Джундуб был более массивен, и ходже Кахмасу пришлось бы плохо, если бы не студенты, поспешившие их разнять. Вернувшись в тюрьму, он застал Имрана, прикладывающимся головой, на которой выросла здоровенная шишка, к холодной стене.

— Остужаешь мозги? — спросил ходжа Кахмас.

— Да, — нехотя ответил Имран, но затем все же рассказал о драке с надзирателем.

— Смотри, а то ведь упрячут в карцер.

— Хотели, но выяснилось, что карцер полон. Сказали, как освободится, меня сразу переведут туда.

Ходжа Кахмас снял чалму, халат, сандалии и стал устраиваться на своем месте.

— Ты обещал рассказать про семеричников, — напомнил Имран.

— Обещал, — согласился ходжа Кахмас, — но я что-то устал, там было так душно.

— Ну, немного, очень тебя прошу.

— Ну, хорошо, — согласился ходжа Кахмас, — ладно, немного расскажу, потом буду спать, завтра мне в суд идти. Итак, семеричники, или сабийи, их еще называют исмаилитами, оттого, что они признали имамат Исмаила б. Джафара старшего сына Джафара ас-Садика. Также их называют батиниты, оттого, что они утверждают, что всякое явное имеет скрытый смысл — батин. В их философии явная компиляция других учений. Так, например, об Аллахе они говорят, что он ни существующий, ни несуществующий, ни знающий, ни незнающий, ни всемогущий, ни бессильный. Лично я в этом вижу явные элементы китайского учения дао. Но, впрочем, я не о том стал говорить, тебе все равно этого не понять.