Избранное - Тауфик аль-Хаким

Певице предоставили полную свободу действий. Ее проводили на кухню, принесли туда рыбу, зелень, все необходимое, и Шахла принялась за работу. Но что это была за работа! Меньше чем в пять минут кухня уподобилась базару в послеполуденный час. Новая кухарка составила на пол всю кухонную утварь и посуду и так все раскидала, что скоро не осталось ни уголка, где не валялись бы блюда, миски, подносы, чашки, лоханки. Зачем было все это делать?

Шахла, вероятно, не задавала себе этого вопроса, а никто, кроме нее, не осмеливался даже близко подойти к кухне, так как певица наотрез отказалась от всякой помощи, чтобы полностью присвоить себе все заслуги.

Поставив на огонь пустые кастрюли, она весело напевала и металась по кухне с рыбой в руках, то и дело натыкаясь на посуду, беспорядочно разбросанную по полу.

Рыба тоже валялась повсюду, и никто не мог бы объяснить, как это произошло. Рыба лежала на поду, на полках, в каждой миске, в раковине. Кухня была похожа на рыбный садок.

Но госпожа Лабиба, увлеченная своей новой ролью, не обращала никакого внимания на то, что творилось вокруг нее. Время от времени она кричала, смеясь:

— Аллах, Аллах, друзья мои, где-то теперь мои слушатели? Сейчас они могли бы полюбоваться на Шахлу во всем ее великолепии!

Наконец певица кончила свою стряпню и вбежала в столовую, запыхавшаяся, растрепанная, в белом переднике, измазанном сажей.

— Готово, друзья! — крикнула она. — Я сварила баклажаны и натерла бамию[32], а рыба — Аллах великий, я так ее изжарила, что она всех вас сведет с ума!

Вдруг она умолкла и побледнела: в дверях столовой неожиданно появился доктор Фарид, приглашенный для осмотра больной кухарки. Доктор Фарид был пламенным почитателем Шахлы и принадлежал к числу ее восторженных поклонников. Увидев певицу в испачканном сажей кухонном переднике, доктор удивленно воскликнул:

— Аллах! Уж не в кухарки ли ты сюда нанялась?

Оправившись от неожиданности, Шахла повернулась к нему спиной и обратилась в бегство. Закрывая лицо руками и колотя себя по щекам, она повторяла сдавленным голосом:

— Какой позор! Ах, какой позор!

Но этим не кончились несчастья, которые навлекла на себя певица Шахла, напросившись в тот день в стряпухи. Александрийская рыба дала о себе знать еще более зловещим образом.

Дело в том, что она была несвежей, а Шахла этого не заметила и с аппетитом уничтожала лакомое блюдо. Остальные участницы ансамбля не отставали от нее, воздавая дань угощению, приготовленному хозяйкой.

На беду, Шахла договорилась выступить в этот вечер со своим ансамблем на вечере у одного каирского вельможи. Она отправилась туда, пела и танцевала, вызывая восторг и восхищение. Гости собрались вокруг нее, шумно выражая свое одобрение, и вдруг госпожа Лабиба почувствовала боль в желудке. Певица крепилась изо всех сил, боясь опозориться, но боли все усиливались. Она быстро направилась к выходу и, взглянув на своих подруг, увидела, что с ними происходит то же самое. Музыкантши стояли, сбившись в кучку, и держались за животы. Вот тут-то Шахла и вспомнила свою александрийскую рыбу.

— Что это было за зрелище! — то плача, то смеясь, рассказывала она со свойственным ей юмором. Гости тотчас же заметили, что с ансамблем происходит что-то странное. Девушки все сразу вскочили и, побросав инструменты, стали пробираться в толпе, спеша добраться до ванной или уборной. Самое сильное впечатление производила слепая Сельма, покинутая подругами в беде. Стоя посреди комнаты, она корчилась от боли, прижав одну руку к животу и размахивая другой.

— О, горе! Помогите! — кричала она. — Кто любит пророка! Да избавит вас Аллах от такой беды!

Гости сначала смеялись, но потом поспешили ей на помощь. Маленький Мухсин в этот день не сопровождал ансамбль. Несмотря на его мольбы и слезы, мать не разрешила ему поехать с певицами. Поэтому он не был свидетелем этого события и вместе со всеми слушал рассказ о нем из уст госпожи Шахлы, старавшейся превратить все в шутку.

Мальчик весело, от всей души смеялся, забыв о нанесенной ему обиде.

Не успевала Шахла кончить один рассказ, как Мухсин, не давая ей времени выкурить сигарету, требовал:

— Расскажи про еврейскую свадьбу.

Госпожу Лабибу с ансамблем пригласили на свадьбу в богатую еврейскую семью. Это было в месяце туба[33], в самый холодный день зимы. Лабиба со своими певицами ждали появления разряженной невесты из бани. Ритуал еврейской свадьбы, по словам Лабибы, требовал, чтобы невесту выкупали в холодной воде. После этого девушку наряжали, и нееврею, кто бы он ни был, христианин или мусульманин, запрещалось к ней прикасаться. Если же это все-таки случалось, невесту вторично купали в холодной воде.

Наконец, горделиво выступая в своих нарядах и уборах, появилась невеста. Она села на приготовленное для нее место, и свадебное торжество началось. На улице завывал сильный ветер, шел проливной дождь со снегом и градом. В Каире такой погоды еще никогда не бывало.

Забыв о ритуале, Лабиба встала и подошла к невесте, чтобы полюбоваться ее роскошным туалетом. Желая получше рассмотреть платье невесты и узнать, из какого оно материала, певица протянула руку и дотронулась до девушки. И сразу комната огласилась страшными криками, отовсюду понеслись гневные возгласы. Ошеломленная Лабиба отдернула руку и застыла на месте: она с ужасом увидела, что родные невесты, гости и служанки с криком и воплями бросились на улицу. Невзирая на холод и дождь, невесту снова повели в баню.

Через некоторое время несчастная девушка вернулась, всхлипывая и стуча зубами. Услышав шум, родственники — мужчины — поднялись наверх, чтобы узнать, в чем дело. Женщины, родные и гости поспешили им навстречу, громко крича:

— Чтоб ее разорвало, эту Лабибу! Пусть бы она сгорела, эта Лабиба! Она дотронулась до невесты!

Лабиба, спрятавшаяся за спины певиц, слышала все это. Она дрожала от страха и потихоньку повторяла стих о престоле[34], время от времени украдкой выглядывая, чтобы посмотреть, не утихло ли возмущение хозяев дома. Хватая за руку то одну, то другую подругу, она шептала:

— Придвинься ко мне поближе, Нагия. Сделай милость, спрячь меня, Нагия. Поддержи меня, Сельма, пожалей меня. Выкупите мою душу, детки. О господин мой, Абу-с-Сууд, сотвори чудо! Полдюжины свечей за тебя поставлю, лишь бы нам выбраться отсюда живыми.

Сельма старалась ее успокоить, хотя сама была так же напугана, и шепотом бормотала:

— Аллах, Аллах! Что же они теперь с нами сделают?

— Вероятно, окунут и нас в свое паршивое корыто, — сказала Нагия, а Сельма воскликнула, стуча зубами:

— О покровитель! О Аллах! Мы-то тут при чем!

Сумятица понемногу улеглась, и устроители свадьбы, видимо, решили продолжать торжество. Все успокоились и предложили госпоже Лабибе начать концерт. Чтобы заставить присутствующих поскорее забыть о своем проступке, Шахла сочла за лучшее сейчас же исполнить их желание. Она приказала певицам взять инструменты, быстро шепнула Нагии: «Настрой лютню на хиджазский лад»[35], и громко запела песню «Коварство хулителей». Но кончив вступление, она услышала, что певицы тревожно переговариваются. До нее донесся голос Сельмы:

— Аллах, Аллах! О госпожа Шахла! О египтянка! О та, кого слушают цари!

И, нагнувшись к Лабибе, она сказала вполголоса:

— Аллах, Аллах! Это ведь нишаз.

Шахла сердито обернулась.

— Что с тобой, девушка? — спросила она, но сейчас же поняла, что от страха и смятения ошиблась и задела не на тот лад. Шахла успокоилась и даже улыбнулась.

— Ну что же теперь поделаешь! Это хозяева виноваты, они сбили меня с толку. Пойте, детки, пойте, как выйдет, лишь бы все кончилось благополучно. Пусть получают свое «Коварство хулителей», только бы нам отсюда выбраться!

Среди воспоминаний детства особое место занимала одна ночь, которую Мухсин никогда не забудет. Хотя он был еще совсем малышом, она неизгладимо врезалась в его память.

Однажды хаджи Ахмед аль-Мутайиб предложил госпоже Шахле выступить на богатой свадьбе. Он всячески превозносил щедрость и знатность хозяев дома и рекомендовал Лабибе получше подготовиться.

На ансамбль это приглашение произвело сильное впечатление. Все принялись за дело: репетировали, настраивали инструменты, готовили яркие наряды, уборы и косметику: притирания, духи, сурьму для ресниц, палочки для бровей. В мгновение ока весь дом наполнился шумом, радостью, весельем.

Лишь один человек был печален и грустно смотрел на всех, предчувствуя, что его надеждам не суждено осуществиться. То был маленький Мухсин. Уныло стоял он у стены, поняв, что гнался за несбыточной мечтой. Он вовсе не участник ансамбля и никогда им не был. Певицы собираются уехать без него, они не нуждаются в его услугах, он им не нужен. Вот его подруги, Хафзия, Нагия, Сельма, все они заняты только собой, не думают о нем и в эту минуту даже не помнят о его существовании.