Избранное - Тауфик аль-Хаким
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец Санния прервала молчание и ласково сказала:
— Сюда, пожалуйста, Мухсин-бек.
Указав на большое кресло возле рояля, она, улыбаясь, спросила:
— Чему же ты будешь меня сегодня учить, профессор?
Мухсин ответил с удручающей вежливостью:
— Чему захотите, ханум.
— Не знаю почему, но мне по душе современные модные песенки, — с улыбкой сказала Санния. — Правда, вчерашняя песня, хоть она и старинная, мне тоже очень понравилась. Первый раз в жизни мне так полюбилась старинная песня. Это твоя заслуга, Мухсин-бек. Право, ты прекрасно ее спел, и твоя манера петь тоже удивительно хороша.
Мухсин покраснел, сердце его трепетно и сладко забилось. Словно почерпнув в этих милых комплиментах решимость, он произнес, заставив себя поднять голову:
— Благодарю, Санния-ханум. Вы очень любезны.
— Уверяю тебя, Мухсин-бек, у тебя редкий голос и поешь ты с большим искусством. Это искусство ты и должен передать мне, не так ли?
Ласково улыбаясь, она подошла к роялю, подняла крышку и села за инструмент.
Мухсин был совершенно очарован. Ему хотелось побороть свое смущение и побеседовать с Саннией. Подойдя к роялю, он сказал, стараясь казаться находчивым и остроумным:
— Это и есть тот рояль, на котором ты научишь меня играть, не так ли?
Но как только он это произнес, кровь бросилась ему в лицо. Санния метнула на него взгляд, перед которым не устояло бы сердце даже самого жестокого амалекитянина[31], и ответила:
— Конечно. И даже ручаюсь за быстрый успех. Ведь у тебя прекрасный слух.
Она повернулась к роялю и пробежала пальцами по клавишам. Мухсин стоял позади нее. Он немного успокоился, ведь, сидя к нему спиной, Санния не могла его видеть. Мальчик украдкой рассматривал девушку и впервые заметил цвет ее волос и модную стрижку. Он пожирал глазами ослепительно белую шею Саннии и ее прелестную головку, окруженную нимбом черных блестящих волос. Мухсину вспомнилась одна иллюстрация в учебнике истории древнего Египта. Ему очень нравилась эта картинка, и он часто рассматривал ее на уроке истории, уносясь в мир грез, пока голос учителя не возвращал его к действительности. Картинка изображала женщину с подстриженными волосами, блестевшими как полумесяц из черного дерева: то была Изида.
Вдруг Санния подняла голову и с улыбкой обернулась.
— Знаешь, Мухсин, я что-то забыла, — сказала она.
Мальчик удивленно взглянул на нее, словно пробуждаясь от сна. Он испугался, подумав, что, может быть, Санния перехватила его восторженные взгляды.
— Что же именно? — тревожно спросил он.
— Я хотела попросить тебя рассказать мне про певицу Шахлу, которая научила тебя своему искусству.
Помолчав немного, чтобы голос не выдал его волнения, Мухсин наконец сказал:
— Ах, вот оно что! Но ведь это было так давно.
— Мне хочется знать, — просительно, с милым кокетством сказала Санния. — Расскажи, Мухсин, пожалуйста.
— Правда? Тебе хочется это знать? — удивленно и радостно воскликнул Мухсин.
— Да. Расскажи мне, как ты познакомился с Шахлой.
Мухсин молчал, вспоминая далекое прошлое.
— Шахла?.. Я уже забыл. Ведь я был еще совсем маленьким, — задумчиво произнес он. — Но кое-что я помню, это были чудесные дни. И я был тогда так счастлив! Да, да. Вспомнил, вспомнил!
Лицо Мухсина вдруг потемнело и изменилось. Это уже не было лицо наивного, застенчивого ребенка. В одно мгновение оно стало лицом зрелого мужчины, отражавшим глубокие переживания.
— Да! Я не забыл этого, — прошептал он как бы про себя.
Девушка удивленно и внимательно смотрела на него, вглядываясь в одухотворенное лицо мальчика, в его мечтательные глаза, старающиеся приподнять завесу над далекими, давно минувшими днями.
Глава девятая
Когда певица Шахла стала бывать в доме его родных, Мухсину шел шестой год. Сближение певицы с его семьей произошло не совсем случайно. В то время бабушка Мухсина заболела какой-то тяжелой нервной болезнью, и против ее недуга не находили лекарства. После длительного лечения один из врачей, безуспешно перепробовав все средства, заявил, что больше всего ей нужны покой, душевный мир и развлечения.
— Развлекайте больную как только можете, — посоветовал он родным. — Увеселения и удовольствия, быть может, помогут ей.
— Да, но как же нам развлекать ее, доктор?
— Музыкой, танцами, пением. Музыка — лучшее лекарство для таких больных.
Тогда-то и подвернулся этот счастливый случай. Мать Мухсина увидела знаменитую певицу на свадьбе одной родственницы, и она понравилась ей своими прекрасными манерами, вежливостью и скромностью. Шахла показалась ей очень привлекательной. Певица тоже отметила мать Мухсина среди остальных гостей, пораженная ее красотой. Женщины познакомились, и мать Мухсина вспомнила о больной, которую, по мнению врачей, могла исцелить музыка. Воспользовавшись случаем, она пригласила Шахлу к себе.
С тех пор Лабиба Шахла со своим ансамблем ежегодно приезжала к родным Мухсина в Даманхур и жила у них все лето на положении почетной гостьи. Там она отдыхала душой, наслаждаясь красотой природы и свежим воздухом, пела и плясала, развлекая больную старуху. Певица заражала всех своей жизнерадостностью и весельем.
Время, которое Шахла проводила со своим ансамблем в доме Хамид-бека аль-Атыфи, его обитатели считали лучшими днями своей жизни. Их безмятежность нарушал только антрепренер хаджи Ахмед аль-Мутайиб, который, получив выгодное приглашение, иногда вызывал Шахлу с ее ансамблем на какой-нибудь вечер. Больше всех радовался приезду певицы маленький Мухсин. Он ждал весь год и по пальцам считал остающиеся месяцы. Каждый раз, как кончался месяц, сердце его трепетало от счастья.
Как прекрасны были детские грезы, как сладостен мир, рождавшийся в душе мальчика в те годы! Особенно блаженствовал Мухсин, когда его называли членом ансамбля. Он хотел только одного: все время быть около певицы и петь вместе с ней. Сколько раз сердился он и плакал от обиды, когда кто-нибудь забывал назвать его музыкантом, как Хафзию, Нагию или слепую Сельму. Как часто он гневно требовал, чтобы его научили жаргону, на котором певицы разговаривают между собой.
Мальчик полностью вошел в жизнь ансамбля и усвоил все его обычаи, разделяя преданность, уважение и любовь его участников к своей руководительнице, госпоже Лабибе Шахле.
Нет! Никогда он не забудет радостного трепета, который испытывал, устроившись на полу среди музыкантш, окружавших певицу, возвышавшуюся над ними в своем большом кресле с лютней в руках. Иногда он поднимал глаза и смотрел на нее, как взирают на божество, охваченный таким восторгом, который не опишешь, не выразишь словами.
Эта красивая тридцатилетняя женщина порою вызывала в душе мальчика какое-то странное чувство, особенно на вечеринках и праздниках, когда она выходила в своем блестящем уборе к гостям, собравшимся у родных Мухсина, чтобы ее послушать.
Мухсин чувствовал, что Шахла прекрасный человек. Действительно, Лабиба не только очаровательно пела и танцевала — она обладала и чудесным характером. Веселая и привлекательная певица вызывала всеобщий восторг.
Мальчик очень любил сидеть около нее, ласкаясь и прижимаясь к ней. Каждое утро он собирал для нее в саду тростник, который она настаивала и пила, чтобы голос звучал чище. В награду за это он просил ее рассказать какой-нибудь случай из ее жизни. Шахла часто рассказывала одни и те же истории, но это не лишало их прелести и очарования.
— Расскажи про кухарку, — просил маленький Мухсин, и Шахла смеялась. Потом она притворно хмурилась и говорила:
— Про кухарку? Вот была история, детки! Хорошо, расскажу, но если я что-нибудь забуду, напомните.
Началось все с того, что заболела кухарка, и госпожа Шахла вполне серьезно заявила, что сама ее заменит. Она утверждала, что никто не умеет так вкусно готовить, как она, и всем советовала быть осторожней и не проглотить пальцы вместе с лакомством. По ее словам, она была мастерицей жарить рыбу. Кто не ел александрийской рыбы ее приготовления, пусть лучше и не говорит, что когда-нибудь вообще ел рыбу.
Певице предоставили полную свободу действий. Ее проводили на кухню, принесли туда рыбу, зелень, все необходимое, и Шахла принялась за работу. Но что это была за работа! Меньше чем в пять минут кухня уподобилась базару в послеполуденный час. Новая кухарка составила на пол всю кухонную утварь и посуду и так все раскидала, что скоро не осталось ни уголка, где не валялись бы блюда, миски, подносы, чашки, лоханки. Зачем было все это делать?
Шахла, вероятно, не задавала себе этого вопроса, а никто, кроме нее, не осмеливался даже близко подойти к кухне, так как певица наотрез отказалась от всякой помощи, чтобы полностью присвоить себе все заслуги.