Граница. Таежный роман. Солдаты - Майя Шаповалова

Накануне к особисту зашел Голощекин, и они проговорили почти час. Капитан ни разу не упомянул о том, о чем знали все: его жена Марина крутит роман с лейтенантом. Отношения свои эти двое, понятное дело, скрывали, но разве скроешь что-нибудь в таком маленьком городке? Ворон смотрел на адюльтер сквозь пальцы — как ни странно, у него были для этого личные причины. В свое время он и сам вылетел из удобного кресла на Лубянке не без помощи особы женского пола, даже двух — свихнувшейся на религиозной почве старухи и ее внучки, в которую Вячеслава Львовича, ведущего бабкино дело, угораздило влюбиться. Об этом, как надеялся Ворон, в полку никто не знал, но он не сомневался, что в нужном месте проступок его хорошо помнят. Потому докладывать о моральном разложении в гарнизоне особисту было, как ни круги, невыгодно.

И притом Вячеслав Львович ни на секунду не забывал, что всегда может найтись доброжелатель, который поспешит через его голову уведомить кого следует о происходящем. Так что ситуацию надо было разруливать в любом случае. А случай как раз подходящий.

Голощекин не сказал впрямую, но ясно дал понять: Столбов должен исчезнуть. И хотя никакой конкретики не прозвучало, Вячеслав Львович все понял правильно.

Борзов поднялся из-за стола, подошел к окну и некоторое время стоял, задумчиво глядя на иссеченное недавним дождем стекло.

— Значит, передаем дело в военную прокуратуру? — наконец спросил он. — Разжалуют в рядовые. Мало нам Жгута…

— Жгуту вообще место в дисциплинарном батальоне, — сухо заметил Ворон.

— Может быть. Только ведь Столбов не Жгут. — Полковник повернулся. — Ну вот скажи, Вячеслав Львович, положа руку на сердце: разве плохой Столбов боец?

— Я не понимаю таких категорий: плохой или хороший, — бесстрастно ответил Ворон. — Я понимаю только так: справляется человек со своими обязанностями или нет. Столбов командует взводом. Следовательно, отвечает за дисциплину. Один из его солдат совершил попытку самоубийства. Значит, воспитательная работа запущена. Кто в этом виноват? Командир. В данном случае — лейтенант Столбов. Логично?

— Логично, — согласился Борзов. — Но я тебе вот что скажу, хотя и знаю, что ты мне на это ответишь. Что, один Столбов виноват? А Голощекин? А мы с тобой, наконец?

— Я понимаю, Степан Ильич… — медленно начал Ворон, но полковник перебил его:

— Я же сказал: знаю, что ты мне ответишь. Что Иван — мой племянник и я изо всех сил буду искать для него оправдание. А я тебе еще раз говорю: не потому я за него заступаюсь. Просто считаю: Столбов — хороший боец, а хорошими бойцами, товарищ майор, не разбрасываются. Да, он виноват. Да, наказать надо. Но в меру. А ну как посадят? И все — нет парня.

— Я согласен, что из лейтенанта Столбова мог бы получиться со временем неплохой офицер, — тем же бесцветным голосом произнес особист.

— Ну вот! — обрадованно воскликнул Борзов. — И я про то же!

— А вы знаете, что лейтенант ухаживает за женой капитана Голощекина? Не без взаимности, между прочим.

— Ерунда! — махнул рукой полковник. — Бабьи сплетни.

— Возможно. И все-таки…

— Не возможно, а точно. Марина Андреевна — серьезная женщина, прекрасный врач… Да ну, Вячеслав Львович, болтовня это все. Стыдно слушать.

Но в голосе его прозвучало некоторое сомнение, и Ворон, мгновенно уловив это, сказал тихо:

— Дыма без огня не бывает. К тому же это еще один минус для лейтенанта, не находите?

— Не нахожу, — буркнул полковник. — И не верю. Если у Никиты какие-то претензии к жене, пусть сам с ней разбирается… Слушай, Вячеслав Львович, я, конечно, просить тебя не могу…

— Но приказать можете. — Ворон дернул щекой, обозначив улыбку.

— В данном случае и приказать не могу. Ты, главное, пойми меня правильно. Давай не будем пороть горячку.

Ворон поджал губы. Разговор перешел в нужное русло, и теперь следовало не дать ему свернуть в сторону.

— Может, отправить лейтенанта на Береговую? — спросил он задумчиво.

Застава Береговая, расположенная в ста пятидесяти километрах от Сторожевого, пользовалась дурной славой. Места там были совсем уж гиблые, гнус жрал до костей, да и в смысле быта дела обстояли куда хуже.

— Месяца на три, — продолжал особист. — Условия там, конечно, нерайские…

— Мягко говоря, — не удержался полковник. — Там в казармах воды по щиколотку.

— Не Крым, согласен. Но ведь и Столбов на курорт не вправе рассчитывать. А другого выхода я не вижу, Степан Ильич.

— Ладно, все лучше, чем под трибунал. — Борзов вздохнул. — Главное — парня не потерять. Он молодой, сдюжит.

Полковник вернулся за свой стол, сел и устало потер затылок. Потом прихлопнул ладонями по столу, словно закрывая некую невидимую папку с делом Столбова.

— Так, — произнес он уже совсем другим тоном. — Когда к нам дети из подшефной школы приезжают?

— На следующей неделе, — не удивившись тому, как быстро Борзов переключился на другую тему, ответил Ворон. — Все подготовлено, заявка на подарки в Военторге. Через пару дней подвезут.

— Ну и отлично.

— Клуб ваш Жгут подготовит?

— Наш Жгут, — поправил полковник, — подготовит. Сердюк из санчасти выписался, я скажу ему, чтобы проследил.

— Разве он уже вышел на службу? Я его сегодня не видел.

— Завтра выйдет. — Борзов усмехнулся. — Если опять не обожрется. Наталья его с детьми к родителям уехала, оставила ему полный холодильник, вот он небось и дорвался.

Ворон поднялся.

— Автобус за детьми посылать?

— Что? А, нет, не надо. Они на своем приедут.

Ворон кивнул. Ни клуб, ни автобус никак не входили в круг его обязанностей, но нелишне было подчеркнуть, что он в курсе всех предстоящих мероприятий.

Борзов снял трубку с телефонного аппарата и тут же повесил обратно.

— Вячеслав Львович, — сказал он смущенно, — спасибо тебе.

— Не за что.

Ворон вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Степан Ильич вновь поднял трубку, набрал несколько цифр.

— Столбова найдите мне, — сказал он. — Я у себя.

Лейтенант Столбов быстро шагал к зданию штаба. Проходя мимо медсанчасти, он притормозил и только огромным усилием воли заставил себя идти дальше. Он не видел Марину второй день и, не допуская мысли, что она может его избегать, беспокоился. Последнее время Марина выглядела плохо, Ну не плохо — для Ивана она всегда была самой красивой и желанной, но черты ее лица заострились, и сияние глаз поблекло. Причиной этому, скорее всего, была усталость, однако Иван опасался другого.

Он настолько свыкся с мыслью, что Марина принадлежит ему на веки вечные, настолько привык, просыпаясь по утрам, чувствовать в груди веселый, бушующий огонь, что в пылу совершенно не вспоминал об одной вещи. А именно о том, что вообще-то у Марины есть муж. И не просто муж, а капитан Никита Голощекин, его, Столбова, друг и командир. То есть вполне конкретный муж, с которым Иван встречался каждый день и которому каждый день пожимал руку, ни разу не дав себе труда остановиться и задуматься: а что, собственно, я делаю?