Творческая личность художника - Евгений Басин

История мирового «высокого» искусства – псевдоискусства, будет ли это порнография, дешевый китч и т. п. – мы оставляем в стороне – свидетельствует: шедевры художественного творчества непременно содержат в себе мощный нравственный потенциал. Каждый великий художник мог бы вместе с Пушкиным гордо сказать, что он своим искусством вызывал «чувства добрые».

Л. Н. Толстой считал, что «искусство выражает те чувства, которые испытывает художник. Если чувства хорошие, высокие, то и искусство будет хорошее, высокое и наоборот. Если художник нравственный человек, то и искусство его будет нравственным, и наоборот»[5].

Если следовать логике великого писателя и знатока искусства, художник не безупречный в нравственном отношении не может создать высоко нравственное произведение.

Однако искусство и биографии многих великих художников вступают как будто в противоречие с этим выводом.

Одним из характерных проявлений нравственности человека является его отношение к женщине. М. Врубель в письме к брату пишет о том, что никто не воображал и не писал таких идеально чистых мадонн и святых, как Рафаэль и Дольче. Но при этом замечает, что они «были далеко не возвышенными любителями прекрасного пола..» [6].

По мнению А. Перрюшо, биографа и знатока творчества Тулуз-Лотрека, художник, изображая представителей древнейшей профессии, сумел сквозь «грязь» увидеть их «душевную чистоту»[7].

Но этому не мешало ему проводить много времени (а порою и жить) в публичных домах, занимаясь со своими моделями отнюдь не платонической любовью. И вообще, считает А. Перрюшо, Тулуз-Лотрек был «безразличен к вопросам морали»[8].

A. Модильяни, полагает его биограф В. Я. Виленкин, в жизни «умел» быть жестоким с женщинами, которые его беззаветно любили. Но в женских портретах он был «светлым поэтом юности с ее лирикой…»[9].

B. Вересаев, П. Губер («Донжуановский список Пушкина». Харьков, 1993) показали, что в жизни отношение великого поэта к женщине было далеко не всегда романтическим.

Широко известно, как Пушкин после интимной близости с А. Керн оставил в дневнике довольно циничную запись. Это возмутило Л. Толстого, ибо именно А. Керн поэт посвятил (после встречи в Тригорском) перл высоконравственной поэзии – «Я помню чудное мгновенье.».

Об этике художников в повседневной жизни говорит не только отношение к женщине. А. Шнитке, касаясь этого вопроса, указывает, что Вагнер любил роскошь и всю жизнь жил в невероятных долгах и был человек далеко не идеальный. И Брамс тоже не был идеальным. К Достоевскому, который по словам композитора, оказал на него наибольшее влияние, у него много претензий: он антисемит номер один и привержен к карточной игре[10].

Ф. Шаляпин был «скопидом»[11]. С. Есенин – скандалист и т. п.

Все, что упомянуто нами о «грехах» великих художников в повседневном поведении, сказано не для того, чтобы «ворошить грязное белье» и заглядывать в замочную скважину.

В. Маяковский любил повторять: я – поэт и этим интересен. И был не прав. Этическая сторона повседневной жизни художественных гениев интересует не только биографов и поклонников. Она представляет большой интерес для теории, в том числе для этики художественного творчества.

Каким образом неморальному (в том или ином отношении) в жизни художнику удается запечатлеть в своих произведениях «чувства добрые» и отразить высокоморальный образ автора – творца этого произведения? Вопреки мнению А. Шнитке, который негативно относится к любым «теоретическим обоснованиям», полагая, что их попросту нет, наука пытается ответить на этот вопрос, выдвигая разные гипотезы. Решение этой проблемы имеет не только «академический» интерес, но и важное практическое, педагогическое значение.

Поставленный вопрос сложен. И ответ на него, конечно, не сводится к таким простым «этическим» советам, как «не спать с актрисами».

Первое гипотетическое объяснение, которое как бы лежит на поверхности, состоит в следующем. Личность художника-человека и художника-творца – это разные личности. М. Бахтин утверждает, что чаще всего художник и человек «наивно, чаще всего механически соединены в одной личности…»[12].

По – видимому, такое «механическое» соединение морали человека и морали творца, имеет место, когда творческий акт совершается без вдохновенья, рассудочно, ремесленно. В сущности, он и не является творческим актом. Художник может «обозначить» моральное чувство, которое он как бы переживает. Эта неискренность, художественное «лицемерие» оборачивается «холодом» и не оказывает нравственного воздействия на зрителя, слушателя, читателя.

Совсем по-другому протекает подлинный творческий акт рождения произведения. Пушкин пишет в стихотворении «Поэт»:

Пока не требует поэтаК священной жертве Аполлон,В заботах суетного светаОн малодушно погружен;Молчит его святая лира;Душа вкушает хладный сон,И меж детей ничтожных мира,Быть может, всех ничтожней он.Но лишь божественный глаголДо слуха чуткого коснется,Душа поэта встрепенется,Как пробудившийся орел.

Из «ничтожного» человека художник превращается в высоконравственного творца, которому доступно «и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь».

Неужели сам по себе творческий процесс обладает магической способностью превращать «ничтожное» существо в творца?

Говоря о «ничтожестве» поэта-человека, Пушкин, разумеется, прибегает к художественному преувеличению. Нет такого «божественного глагола», который бы ничтожного художника-человека превратил в художника-творца высокохудожественного произведения. Должны быть предпосылки. Назовем важнейшие из них.

Во-первых, должна быть врожденная художественная одаренность. Она включает в себя энергетически мощную эстетическую потребность в красоте, гармонии, воплощенной в определенном материале – звуке, цвете, слове. Например, природа с детства наделила Паганини высочайшей чувствительностью слуха, тончайшим механизмом реагирования на гармонии и дисгармонии звучащего мира[12]. Все знавшие Ван Гога отмечали его исключительную чувствительность к цвету.

Чтобы стать творцом, необходима также врожденная потребность в поиске и создании новых эстетических гармоний. Она лежит в основе формирования креативной (творческой) способности.

Среди психологических предпосылок ученые часто называют: нейротизм, эмоциональную возбудимость, лабильность; смелость и решительность; волевые качества, трудолюбие и упорство.

Кстати, последнее свойство одновременно является и положительным нравственным качеством. Все серьезные биографы и исследователи (А. Перрюшо, Ж. Модильяни, Б.В. Асафьев и др.) сходятся на том, что «бытующие» легенды о великих художниках как о «гуляках праздных» (Моцарт, Глинка), «бездельниках» (Т. Лотрек, Ван Гог) лишены всякого основания. Эти легенды рождаются не только на почве мещанских, обывательских представлений о «серьезном» труде. Дело в том, что неустанный творческий труд часто скрыт от внешнего наблюдения и отличается необычной (особенно у гениев) интенсивностью. Она позволяет сравнительно за короткий срок создавать такие шедевры, на которые по обычным меркам потребовалось бы гораздо большего времени.

В новое время сложилась профессиональная форма авторства (М. Бахтин), она предполагает профессиональную компетентность, мастерство.

Для того, чтобы «божественный глагол» пробудил в человеке художнике художника-творца необходимы также – и это главный предмет нашего разговора – этические предпосылки. [13]

Но тут мы сделаем небольшое отступление в область происхождения морали в человеке. Здесь можно выделить три основные точки зрения.

Одни авторы (З. Фрейд и др.) считают, что человек рождается с аморальной установкой на агрессию (жестокость, садизм и т. п.), т. е. по природе он – «зол», и лишь воспитание держит в узде это «зло», вытесняя его в подсознание.

Другие ученые (А. Маслоу и др.), напротив, полагают, что человек по своей природе добр, морален, а «злым» и аморальным его может сделать судьба-«злодейка».

Существует третья точка зрения (Л. С. Выготский), на наш взгляд, более правдоподобная. Природная основа человека диалектична. Человеку на всех уровнях присуще наличие двух противоположных начал (мужского и женского, смелость и трусость и т. п.), в том числе и моральных. Изначально в человеке заложены предпосылки для добра и зла (или, как говорит А. Шнитке, Бога и Дьявола). Эта моральная двойственность сопровождает человека всю его жизнь.

Добро и зло находятся постоянно в состоянии динамического противостояния. В зависимости от разных факторов (внешних и внутренних) верх берет то одно начало, то другое. У некоторых личностей с «выраженной акцентуацией» характера (К. Леонард) доминирует какое-либо одно нравственное начало. В быту о таких людях говорят, что они «добрые» или «злые».