Все возможные если… - Ольга Мицкевич

понимаем, что сменой темы, он предложил мне мир. – Холодно.

Камни старого города влажно блестят под ногами. Наши шаги эхом прокатываются по пустеющим улицам. Крис рассказывает об учебе – Таллиннский Технологический университет, Мехатроника, последний курс.

– А как же фотография? – не помню его без фотоаппарата, совсем. Крис небрежно пожимает плечами и отводит взгляд, а мне становится немного грустно.

Шагая рядом с ним, я думаю что было бы, не согласись я тогда на предложение о работе. Если бы тогда, сразу после школы, я улетела с Максом в Нидерланды, нашла там работу? Если бы Макс не предал? Ведь он предал, и, порой, это все еще кусается. Или, если бы впустила Криса тем, последним вечером, в свою постель, а затем и в сердце? Если бы никогда не вернулась домой, не встретила вновь Макса, не сдалась и не прогнулась? Если бы… Поднимаю глаза к небу, к тусклым искрам звезд. Они подобны отражению моих мыслей, всех возможных если, которым не суждено случиться.

Крис останавливается у какого-то дома, смотрит на темные окна, а потом на меня. Отступает на шаг и упирается спиной в каменный фасад.

– Я снял квартиру на два дня, – как-бы невзначай произносит он. Склоняет голову, ждет. – В этом доме.

Воздух замирает в легких на выдохе, делается горячим. Сердце ускоряет бег, колотится в груди, в ушах, в каждой клетке тела. У меня нет сомнений в значении его взгляда, его нарочито-небрежного тона. Выбор за мной, как и в прошлый раз. Как и всегда.

Что было бы, позволь я ему просто любить меня?

Я делаю шаг, тяну его ближе и, за миг до поцелуя, вновь слышу море, чувствую соль на губах. И он охотно принимает меня.

Мы путаемся с ключами, царапаем краску у замка, спотыкаемся на лестнице. Едва захлопнув дверь в квартиру, лихорадочно избавляемся от одежды, слепо направляясь в сторону спальни. Крис шепчет мое имя, запускает пальцы в волосы и, отстранившись на мгновение, смотрит. Какие же у него глаза! Глубокие, просто потрясающие.

Дождь не унимается всю ночь, бьет по подоконникам и ставням. Ветер гудит в трубе, сеет сырость. Руки Криса на мне жадные, нежные, а я голодная. С ним я чувствую себя живой. Будто это самая естественная вещь на свете. Будто завтра не наступит и есть только сейчас.

22.

Немного пугает, сколь легко оказалось преодолеть разделяющее нас расстояние. Расколоть жизнь, распороть пропастью на до и после.

Это было хорошее решение. Верное.

Плотнее запахиваю плед и поджимаю ноги, устраиваясь в кресле. Стараюсь не шуметь, дать ему поспать, а себе – подумать.

Вот она я – не спавшая, голая, с тонким кольцом на пальце.

Оно жжет меня.

За спиной встает солнце. Холодные, зимние лучи заглядывают в окна, крадутся по половицам, скользят вдоль крепкого тела. Его сон завораживает – грудь мерно вздымается, на скулах тень щетины, левая рука безвольно лежит на пустой подушке рядом. Так красиво. Умей я рисовать, написала бы его пастелью – теплыми тонами, нежными мазками.

Я люблю его руки, помню их, как свои. Мое тело – карта, а они путешественники. В его руках спокойно, сладко. Они греют, берегут, защищают: теплые ладони, широкие запястья, безымянный палец без кольца.

Я не удержалась. Пожалуй, часть меня всегда знала, что именно так у нас все и завершится. И начнется.

Вспоминаю Макса – звонкие клятвы под сводами церкви, его голос сквозь полотно лет. То чувство, что загоралось во мне, пятнадцатилетней, когда он улыбался. То чувство, что пылало во мне тремя годами позже, когда я услышала незнакомый голос в телефоне. Я думала, что простила. Думала, что смогла, но, похоже не вышло.

Стань моей женой…

Это было хорошее решение, верное. И все же, я ошиблась.

Мне не вернуться, не зачеркнуть сегодняшнюю ночь. Это не ошибка, а выбор. Я совершила его осознанно. Всколыхнула бутылку, наполнила бокал и осушила его до дна.

Внизу хлопает дверь, на лестнице гремят шаги и голоса. Крис тихонько шевелится, поворачивает лицо, сонно моргает. Смотрит на меня затуманенным взглядом.

Вот она я – чужая жена, его неверная.

– Давно проснулась?

– Не спала.

За окном проносится машина, сигналит. В соседней квартире гудит вода в трубах. Звонкая дробь каблуков по мостовой и женские голоса. Город живет, просыпается, улицы плывут в молочной дымке утра, а мы словно не здесь.

– Что теперь? – наконец, произносит Крис.

Я скидываю плед, тороплюсь по выстуженному полу в его объятья. Прижимаюсь своим холодом к его теплу, накрываю нас одеялом и прячу от мира. Пытаюсь сохранить момент так долго, как это возможно.

В Настину квартиру добираюсь только вечером. Телефон мигает от множества непрочитанных сообщений и пропущенных звонков – от мамы, от Макса, от Насти и Леры.

Мы стоим под козырьком подъезда. Крис греет мое лицо в своих ладонях, я крепко держусь за лямки его рюкзака. Поезд на Таллин уходит через два часа. Не знаю, как смогу его отпустить.

– Ты все еще пугаешь меня, – говорит он. – То, как я себя чувствую рядом с тобой. Сильно. Но я не против.

Я прижимаюсь лицом к его груди, вдыхаю запах.

– Обещай, что не пропадешь, – шепчу я. – Что будешь писать.

– Обещаю, – он целует меня, отступает и я нехотя разжимаю пальцы. Крис удерживает мои ладони, переворачивает правую вверх и смотрит на ободок кольца. Три искорки в ряд мигают в тусклом свете сумерек. – А ты обещай не делать меня тайной.

– Да, – воздух в легких вязкий, холодный. – Обещаю.

Настя отпирает дверь и молча впускает меня внутрь. Усмехнувшись, скрывается в дверях кухни.

– Твой чемодан в гостиной, – кричит она сквозь свист чайника. – Чай будешь? Или, сперва, душ?

– Чай, спасибо.

Кухня у Насти маленькая, выложенная светлым кафелем. Деревянные полки с одинаковыми баночками, тарелки стопкой в открытом шкафу, над плитой поблескивает хромом массивная вытяжка. Настя заливает кипяток в кружки, ставит одну передо мной. Я кручу пакетик и поглядываю на подругу.

– Как вчера вечер прошел? Выспалась?

Настя делает глоток, опирается бедрами о столешницу позади себя и задумчиво смотрит на меня поверх чашки.

– Хорошо. Кирилл проводил меня до дома. Уснула едва добравшись до кровати.

– Что? Но ты же просила… – она ухмыляется и я выпрямляюсь, отодвигаю кружку. – Насть, какого черта?

Подруга вздыхает, откидывает волосы. Тонкие пальцы легонько постукивают по голубому фарфору чашки.

– Ладно, что уж… – пожимает плечами она. – Просто мне невыносимо, когда я вспоминаю выражение твоего лица в церкви, на вашей с