Счастье по собственному желанию - Галина Романова

– Мне позвонить нужно одному человеку. – Люба налила кипятка из чайника и привычно заболтала в чашке пакетиком. – Нужно отменить свидание.

– А что так?

На его вилку накручивались спагетти. А на выдержку ее нервы. Ну, невозможно же было выдержать такое откровенное равнодушие. Чужому человеку стало бы интересно, а здесь эмоций – ноль!

– Погода нелетная. – Люба отхлебнула из чашки и белозубо улыбнулась. – Собирались за город.

– С Серегой, что ли? Все никак не можешь от него отвыкнуть? – Ким принялся корочкой хлеба, нанизанной на вилку, вычищать подливку с тарелки. – На вот, с моего мобильного позвони.

– Ага, а ты станешь подслушивать! – Люба продолжала скалиться из-за края чашки, хотя с большим бы удовольствием разбила ее сейчас о его гладкий лоб.

– Что я узнаю для себя нового, Любовь? – искренне изумился Ким и, достав из заднего кармана джинсов телефон, протянул его ей. – На вот, пользуйся моей добротой. Может, на сегодняшнюю ночь он тебя приютит. Хотя… Хотя там такая Анна на шее…

И об этом он знает. Люба изумилась, хотя и не подала вида.

Взяла телефон из его руки и начала набирать знакомые цифры.

Этот номер был записан в регистрационном журнале, и она давно знала его наизусть. Этот телефон находился в гостиничном номере Хелина, и она должна была звонить ему либо туда, либо в кабинет генерального, если что-то вдруг пойдет не так в их общем производственном процессе. Пока что обходилось без звонков.

Хелин ответил тут же, словно ждал ее звонка. А может, и ждал, кто знает. Договор же был.

– Богдан Владимирович, это Люба. Да, да, погода… Да вижу… Все равно? Но дождь… Есть, где укрыться? Хорошо… Идет! После обеда? Отлично! Буду! Буду непременно. Пока…

Хелин, как оказалось, и не думал отменять свидания. В ответ на ее причитания о погоде он легонько рассмеялся и пояснил, что и не думал кормить комаров на открытом воздухе. Оказывается, был некий домик, где им будет уютно и беспроблемно. И уж дождь – такая, в сущности, мелочь – им точно не помешает. Она должна будет выехать за город в том самом направлении, что прямиком вело на озеро. Выехать на пригородном автобусе и сойти на второй остановке. Там он ее и подберет. Конспирация, шутливо прошептал он ей в трубку и снова рассмеялся. Люба тоже рассмеялась в ответ, но скорее для Кима, чем для Хелина.

Ей-то совсем не было весело.

Какая к черту конспирация, если их первое свидание проходило на виду у всего города. Сначала ужин в ресторане. Потом придорожная гостиница. Номер на двоих. И после того вечера у него в гостинице городские путаны были частыми гостьями. Об этом все говорят. Какая теперь к черту конспирация? Что он затеял? Ханжа! Бессовестный, гнусный ханжа, если только…

– Чего приуныла? – оборвал ее на самом интересном месте вкрадчивый голос Кима. – Отменяется?

– Что? – Люба оторвала взгляд от недопитого чая, плескающегося в чашке, она возила ею по столу, совсем этого не замечая.

– Свидание отменяется? – повторил Ким свой вопрос, никак, впрочем, не проявляя себя. Ни злости, ни любопытства, одно ровное прохладное равнодушие. – Что-то ты поскучнела, я вижу.

– Нет, дорогой, все в силе. И выезд за город состоится. И домик в лесу имеется. И шашлык будет, и шампанское, и все, что к этому прилагается.

Ни о чем таком Хелин ей не говорил. Про шашлык, шампанское и «все, что к этому прилагается» она придумала уже на ходу. Чтобы позлить его, если получится.

– А кто это – Богдан Владимирович? – спросил Ким и улыбнулся ей открыто и почти счастливо, не получилось у нее, значит, разозлить его. – Это не тот хлыщ, с кем я тебя видел в ресторане?

– Почему сразу хлыщ? – Люба обиженно надула губы. – Тебя послушать, все кругом хлыщи и придурки, один ты достоин внимания. Он вполне приличный человек и…

– Ладно, я понял, – перебил ее Ким, не дослушав, встал и принялся убирать со стола. – Надеюсь, ты уезжаешь с ночевкой? Вещи заберешь?

– Вещи?!

Люба растерялась. Она совсем забыла, что ночевала у Кима не просто так. Не потому, что накануне они засиделись допоздна и ей просто не на чем было добираться через весь город к себе. И не дремала она, как когда-то, в любимом кресле его покойной бабушки, укрывшись клетчатым верблюжьим одеялом по самый подбородок. И не переносил он потом ее на кровать, шепча что-то такое и улыбаясь. И проснулись они порознь, а не соприкасаясь макушками, как тогда…

Она же ночевала у него, потому что на нее вчера было совершено самое настоящее покушение! В темном подъезде между первым и вторым этажами кто-то невидимый больно сдавил ей шею ледяными страшными пальцами, шепча на ухо что-то жуткое и невообразимо неправдоподобное. И еще ночевала у него потому, что испугалась оставаться в своей квартире, которую кто-то перевернул вверх дном! И еще потому, что вчера ей было непередаваемо жутко от неизвестности и невозможности выполнить требования, что ей предъявили.

Ким напомнил, сразу опустив ее на грешную землю, по которой ей, может быть, осталось ходить неделю. Нет, уже шесть дней, за минусом вчерашнего. Напомнил и, кажется, выставляет ее.

– А нельзя… Нельзя мне немного пожить у тебя, Ким? – попросила Люба, ненавидя себя за малодушие и одновременно страшась его ответа.

– Немного это сколько?! – возмутился он, начав мыть посуду. – Ты как та лиса, что влезла к зайцу в дом да и выгнала его оттуда.

– Я не выгоню, честно!

И тут она совершила очередную глупость, забывшись. Встала рядом с Кимом у раковины, начав плескаться там со своей чашкой и постепенно тесня его к стене. Их пальцы соприкасались, вода брызгала во все стороны, намыленные тарелки ерзали в руках. Ким принялся отнимать у нее мочалку, забрызгав ей руки по локоть пеной. Рассмеялся, когда она попыталась отобрать у него мочалку, и брызнул щепотью пальцев теперь уже ей в лицо.

– Я тебе! – ахнула Люба, развернулась к нему и шутливо шлепнула его по макушке, как когда-то. – Я тебе брызну!

И вот тут Ким, видимо, тоже забылся. Схватил ее чашку, что она вымыла. Налил в нее воды, отпил ровно половину, набрав полный рот, и с прежним азартом в глазах выплюнул ей эту воду в лицо. И захохотал в полный голос, запрокидывая голову назад. Захохотал, поймал ее – размахивающую руками – и прижал к себе с силой. Прижал и тут же замер, опомнившись. И Люба замерла, но совсем не оттого, что внезапно пришла в себя. Она крепко зажмурилась, уткнувшись лицом в его футболку, моля бога только об одном – только бы это не кончалось.

Пусть он не оттолкнет ее сейчас, господи! Пусть постоит вот так, хоть минуточку, хоть несколько секунд. Его рука, любимая, крепкая, надежная, лежала у нее на спине. Подбородок касался волос. Его сердце под ее щекой молотило так, что коже сделалось горячо. Еще немного, господи… Еще хоть минуту… Пусть он не отпустит ее, не оттолкнет и не скажет ничего такого, после чего сделается тошно, страшно и пусто, как вчера.

– Люба, – хрипло позвал ее Ким и вдруг погладил ее по голове. – Что мы делаем?

– Мы моем посуду, Ким, – отозвалась она, не открывая глаз. – Как тогда…

– Как тогда… – отозвался он эхом и тревожно переступил с ноги на ногу. – Но как тогда уже не будет, так?

– Наверное, так, как тогда, уже не будет.

Она еще крепче, почти до боли, зажмурилась.

Вот и все, сейчас он оттолкнет ее. Оттолкнет и уйдет. И ей нужно будет уходить. Куда-то идти, потом ехать. Встречаться с Хелиным. Зачем, господи?.. Зачем он ей нужен? Зачем, когда Ким – вот он – совсем рядом.

– Но может быть совсем по-другому. Так ведь? – робко предложила она, еще больше чем прежде страшась его ответа.

Ким ответил не сразу. Вздохнул так, что ее голова подпрыгнула у него на груди. Переступил с ноги на ногу и внезапно уронил руки вдоль тела. Люба распахнула глаза и отступила назад.

– Ким, я прошу тебя! – с мольбой прошептала она, пытаясь поймать его ускользающий взгляд.

– О чем? – его глаза снова сделались чужими и холодными, а руки он сложил на груди.

Все ясно: повторения не будет. Минутный порыв прошел, о нем жутко сожалеют и постараются теперь это каким-нибудь образом компенсировать. К примеру, какой-нибудь гадостью, сказанной в ее адрес.

– Не отталкивай меня, Ким, пожалуйста, – попросила Люба, ей хотелось бы говорить спокойно, но получилось очень жалобно. – Мне тяжело сейчас.

– Когда было легко, ты обо мне не вспоминала. А сейчас, когда тебе понадобилась твердая рука, ты вспомнила о моей. Дай, Ким, на счастье руку мне, – дурашливо продекламировал он и снова налепил на лицо чужую незнакомую ухмылку. – Когда мне того хотелось, ты… Ладно, не хочу опускаться до упреков. Ты куда-то собиралась? Поезжай. Вещички можешь пока оставить у меня. Так уж и быть, сдам тебе угол. Только вот с ценой определюсь.

Он над ней издевался. Понимал, что ей больно, и нарочно бил по этому самому больному месту. Наказывал за прошлые грехи или делал это из каких-то еще соображений? Понять его сейчас было трудно. Лишь на короткий срок вырвалось из него его прежнее, не забытое ею. Но тут же исчезло, уступив место приобретенному цинизму.