Счастье по собственному желанию - Галина Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А помнишь, как я волновался? – вдруг спросил он, не двигаясь с места.
– Ты??? Волновался?! – Люба, забыв на миг о минутном смущении, возмущенно всплеснула руками. – Ты болтал почти час о каких-то железках! Болтал и даже не смотрел на меня! А уж когда у меня лопнуло терпение и я встала с качелей…
– И они тебя ударили сзади по попке. – Ким улыбнулся, запирая машину. – Ты охнула от такого конфуза, и тут уж я включился.
– Не по попке, во-первых, а под колени, – поправила Люба сердито. – И не включиться тебе было бы странно, я почти наступила на тебя, решив уйти.
– Ну, не ушла же, Любовь. – Ким самодовольно усмехнулся, глядя на нее поверх крыши своей «Нивы», стоя по другую сторону. – Ты бы и не ушла никогда от меня, если бы…
– Если бы ты меня не бросил! – выпалила Люба и вдруг почувствовала такое облегчение, что едва не рассмеялась.
Наконец-то!!! Наконец она сказала ему то, что мучило ее все эти годы. Сказала впервые то, что думала, не подозревая даже, как это окажется просто и как моментально поможет расставить все по своим местам. Никакой наигранной гордости. Никаких полутонов, полунамеков. Никакой недоговоренности.
– Я тебя не бросал, – буркнул Ким через паузу и отвернулся.
Тут же завозился с ключами от машины. Уронил их раза три на утрамбованную годами землю. Потом вдруг принялся похлопывать себя свободной рукой по карманам штанов, будто бы что-то искал.
А потом вдруг повернулся к ней и сказал с неподдельной обидой:
– Ты просто не умеешь ждать, Любовь, только и всего…
Глава 5
Утро субботы началось с дождя и мерзкого настроения.
Люба выбралась из-под пухового одеяла и на цыпочках подошла к узкому окну, задрапированному дорогой тяжелой портьерой. Портьера была из новых приобретений нового, незнакомого ей прежде Кима. Как и многое другое в его старом доме.
Мебель, ковры, телевизоры по всем углам, даже в ванной! Все было новым, незнакомым и чужим, даже стены и пол. Не стало старого паркета, стрельчатого переплетения рам в узких окнах-бойницах, и побеленных стен не стало. Все это Ким убрал, не подозревая или не желая подозревать, что вместе с этим лишил дом его неповторимого очарования дорогой нетленной старины. Шепчущей и вздыхающей по ночам старины.
Люба затосковала в его доме сразу, стоило ей переступить порог.
Ей не было места среди этой роскоши и блеска.
Любимого кресла бабушки Кима не было, а ей так нравилось в нем раскачиваться, рассматривая гравюры вперемешку с фотографиями близких и дальних родственников, развешанные на стенах.
Старинного кофейника, визгливо оповещающего о том, что вода закипела, тоже не было. Место его занял прозрачный электрический чайник. Кухонный стол на блестящих изогнутых ножках претенциозно был выдвинут на середину кухни. Стулья с витыми спинками. Жалюзи на окнах вместо милой тюлевой шторки. Все стало новым, дорогим и чужим.
Люба сняла босоножки, привычно поискала глазами старенькие домашние шлепанцы. Их, конечно же, не оказалось. Да и откуда им было тут взяться. Раньше они стояли под вешалкой сбоку от деревянной тумбочки, где хранились старые газеты, журналы и квитанции. Вешалка исчезла, прихватив с собой тумбочку и, разумеется, ее тапочки тоже.
– Как тебе? – равнодушно поинтересовался Ким, и Люба так и не поняла, гордится он новым домом или нет. – Нравится?
– Дорого… Красиво… Стильно… – осторожно отметила она, не желая его обижать.
– Но?..
– Что «но»? – Люба прошла следом за Кимом на кухню и осторожно присела на новый стул, было удобно и непривычно.
– Ты сказала: дорого, красиво, стильно, но тебе не нравится, так? Я правильно понял? – Ким налил в чайник воды, поставил его на подставку и щелкнул блестящей кнопкой. – Тебе не нравится новая мебель? Стены, потолки… Ты потерялась, как вошла. И тапочки свои начала сразу выглядывать.
– Ты очень наблюдательный, – ответила Люба с кислой улыбкой, она и представить себе не могла, что ее чувства так обострены. – Не то чтобы не нравится, просто… Просто чужая я тут.
– А как бы ты хотела?! – Ким ни с того ни с сего взорвался, отставил стул, громко ударив ножками о плиточный пол, и сел на него, уставившись на Любу зло и нетерпимо. – Ты думала, что все будет так, как и раньше? Так не будет, Любовь! Не будет уже никогда! Мы с тобой чужие! Запомни это и не питай иллюзий.
А она и не питала их вовсе! Почти не питала. Так, может, надеялась самую малость на что-то несбыточное, но умом-то понимала, что этого нет и быть уже никогда не может.
Чтобы она и Ким… Чтобы так, как раньше…
Чтобы стоять в обнимку у окна и на спор вести счет последним секундам заваливающегося спать солнца. Кто угадает: он или она? Нет, еще пять, нет, десять, пятнадцать… А потом чтобы пойти, все так же в обнимку, на кухню и вместе наливать в кофейник воды. Толкаясь, ставить его на огонь и греметь потом чашками. И ждать, когда наконец начнет сердито хлопать обитая с одного края алюминиевая крышка, а из носика повалит густой столбик пара.
А чай… Такого чая она не пила никогда прежде и потом никогда не пила тоже. Душистый, густой и сладкий, сладкий, как губы Кима, как его слова, что он, стесняясь, шепчет ей на ухо.
Разве такое можно повторить?
А лежали когда под разными одеялами и трогали друг друга, осторожно познавая, удивляясь и задыхаясь от собственной смелости. Разве такое повторишь? Никогда…
Люба еле разомкнула губы, чтобы ответить ему. Смотреть на него не было сил.
– Я ни на что не надеюсь, Ким. Мне просто… Просто некуда сейчас деваться. У меня проблемы.
– Я уже понял, – кажется, он выдохнул с заметным облегчением. – Что за проблемы?
– Ты все видел сам.
Люба налила в предложенную чашку кипятка, сунула туда пакетик «Липтона» и всыпала всего одну ложку сахара. К чаю прилагался фруктовый тортик, извлеченный Кимом из холодильника, так что злоупотреблять сахаром не следовало, хотя она любила послаще.
– Видеть-то я видел, но не понял ни черта, – воскликнул он, в точности повторив все до единого ее движения с чаем и сахаром.
– Вот и я не понимаю. Правда… Совсем недавно кое-кто говорил мне, что… – Люба подняла на него глаза и сказала совсем не то, что собиралась.
Хотела было рассказать о том, что Тимоша Савельев собирался к ней в гости. И собирался привести и его – Кима – тоже. И еще что намеревался поговорить с ней о чем-то для нее важном, но так и не успел. Но Ким сейчас смотрел на нее так враждебно, с какой-то даже неприязнью, что вместо этого она брякнула:
– Что будто бы ты появился в этом городе не просто так.
Вот совсем уж некстати вспомнились ей предостережения непутевого Сереги Иванова. Совсем не к месту, но что называется: ее понесло.
– Что ты будто бы крутой из крутых бандитов. И что теперь начнется такое…
– Какое? – глаза у Кима просто заледенели, и чувств в них никаких не стало вовсе, две пустые бездонные глазницы, черные и пустые, будто пропасть.
– Что-то страшное начнется. И что Савельев только начало. Кстати, Тимоша что-то знал. Остались бумаги. Мне Таня сказала сегодня по телефону. – Люба зябко поежилась от собственной смелости, но остановить ее уже было сложно. – Кем ты был в Москве, Ким?
– Не твое дело, Любовь, – фыркнул он ей почти в лицо, потому вдруг вцепился в воротник ее кофты и притянул к себе, заставив ее оторвать свой зад от стула. – Еще раз повторишь такое, голову оторву. А теперь пошла вон.
Отцепил пальцы от ее воротника и брезгливо вытер их полотенцем. Тут же отвернулся и принялся как ни в чем не бывало пить чай и есть торт прямо из коробки.
– Вон – это куда? – уточнила Люба на всякий случай и тут же струсила.
А вдруг ей снова придется выходить из дома на улицу. Куда она ночью со своим чемоданчиком из-под новогодних игрушек? Станет в первую попавшуюся гостиницу стучаться? Там ей сонно ответят, что свободных номеров нет. Она в следующую, пешком через весь город. Там та же история. Еще хорошо, если откроют. А то запросто можно не добудиться дежурной…
– Вон – это значит: почистить зубы и лечь в постель. Зубы не принципиально, постель обязательна. Не хочу, чтобы ты путалась у меня под ногами. Я привык к одиночеству.
«Он это нарочно так!» – Решила она, встав под душ. Нарочно ее унижает, обижает и хочет казаться мерзким. Чтобы она не питала, как он велел, никаких иллюзий.
Он же не такой! Он же всегда был добрым, порядочным, открытым…
А телефонные разговоры ее прослушивал. И бросил ее, бросил, бросил. Уехал, ничего не объяснив. А вернувшись, не захотел ничего изменить.
Он не любил ее. Может, и любил, но не так, как она. Она-то готова была… на все. Даже наказать была готова за предательство, вот и вышла замуж за случайного человека. Хотя, видит бог, решение это далось ей нелегко.
Вода била из сверкающей лейки прямо в лицо и с чего-то казалась ей солоноватой на вкус. А может, это слезы? Наверное, она плачет, прислонившись к гладкой стене его новой душевой кабины! Шикарной такой кабины, с целой кучей кнопочек, крючков, подсветок и клапанов. Наверное, тут имелось что-то еще, кроме обычного душа, бьющего ей в лицо соленой водой. Циркулярный душ, к примеру. Или дополнительные массирующие струи. Она слышала, такие бывают. А может, и правда вода соленая, потому что морская? А что, ему теперь все по плечу, он же теперь крутой.