Чужак в стране чужой - Роберт Хайнлайн

— Ой, Джек, какой же ты лапочка! А ты, Мадж, молчи, я сама его поблагодарю. У Мадж совсем голос пропал, но ничего, прополощу ей горло горячим ромом, и все пройдет.

— Должно помочь, обязательно должно. Старые средства — самые надежные, моя мама всегда так говорила.

Джек открыл дверцу, по памяти набрал на автомате адрес Джилл, а затем попытался помочь сестричкам сесть в машину. Джилл пришлось заслонить собой Смита, чтобы скрыть его незнакомство с галантными церемониями.

— Спасибо, Джек, огромное спасибо.

Машина поднялась в воздух, и Джилл шумно, с облегчением вздохнула.

— Ну, теперь можешь говорить.

— А что я должен говорить?

— Как? Да все, что хочешь.

Смит задумался. Столь масштабное предложение требовало масштабного же и ответа — ответа, достойного общения двух братьев. Многие варианты приходилось — с сожалением — отбросить по полной их непереводимости. В конце концов он остановился на фразе, которая, даже на этом чужом, бесцветном языке, хотя бы отчасти передавала теплое чувство братского взращивания близости.

— Пусть наши яйца разделят одно гнездо.

— Что? — ошарашенно повернулась Джилл. — Как ты сказал?

Совершенно ясно, что ответ получился неудачным; Смит не знал, куда деться от отчаяния. Раз за разом все его попытки достичь с этими странными существами единения только дополнительно их возбуждают. Внимательно перебрав весь свой небогатый еще словарь, он попытался выразить основную мысль иначе:

— Мое гнездо — твое, а твое гнездо — мое.

На этот раз Джилл улыбнулась.

— Как мило сказано! Знаешь, дорогуша, я, конечно, не очень тебя понимаю, но это самое очаровательное предложение, какое я когда-нибудь получала. Только вот в настоящий момент мы вляпались по самые уши, так что не будем торопиться, ладно?

Смит понял Джилл не лучше, чем она его, но уловил, что брат по воде доволен и просит подождать. Ожидание не представляло никаких проблем, удовлетворенный тем, что отношения с братом наладились, он откинулся на спинку сидения и предался созерцанию. Со всех сторон, куда ни кинь взгляд, — потрясающее изобилие новых, еще не огроканных вещей. Смит впервые видел земной пейзаж и, почти против своей воли, вспомнил, что средства передвижения, используемые дома, не дают возможности видеть то, что расположено между начальными и конечными пунктами. Он почти уже сделал сравнение, неблагоприятное для марсианских методов, но в испуге отшатнулся от такого еретического посягательства на авторитет Стариков.

А Джилл пыталась думать. Такси уже заходило на посадку, когда ее вдруг осенило, что домой идти никак нельзя: разберутся кто именно умыкнул Человека с Марса, сразу туда и прибегут. А разберутся очень скоро — в комнате Смита наверняка остались отпечатки ее пальцев, найдутся свидетели, видевшие странную «сестричку Мадж». Джилл где-то слышала, что не представляет никакого труда прочитать память автопилота такси и выяснить, куда летела машина и когда.

Она решительно ударила по клавиатуре и аннулировала набранный услужливым Джеком адрес. Почти коснувшаяся земли машина снова взмыла и зависла в воздухе. Так куда же податься-то? Ну где, спрашивается, спрячешь взрослого человека, абсолютно беспомощного, не умеющего даже одеться? Да еще когда этот человек — самая, пожалуй, популярная личность на всем земном шаре. Вот если бы здесь был Бен! Бен… где же ты?

Джилл взялась за телефон и безо всякой, собственно, надежды набрала номер Бена. Мгновенный всплеск радости столь же мгновенно сменился унынием, когда стало ясно, что звучащий в трубке голос принадлежит не Бену, а его помощнику.

— Извините, ради Бога, мистер Кайлгаллен. Это опять Джилл Бордман, я думала, что звоню мистеру Какстону домой.

— Вы не ошиблись, просто, когда мистер Какстон отсутствует более суток, все его звонки переводятся на редакцию.

— Так он еще не появлялся?

— Нет. Не могу ли я помочь вам?

— Н-нет. Послушайте, мистер Кайлгаллен, а вам не кажется странным, что Бен вот так взял и исчез. У вас не появляется опасений?

— Что? Нет, ни коим образом. В присланном факсе говорилось, что он и сам не знает, сколько времени будет отсутствовать.

— Но ведь это странно.

— Ничего странного, такая у него работа.

— Ну… А вот у меня это отсутствие вызывает большое беспокойство. Мне кажется, вам следовало бы сообщить в полицию. А заодно и всем репортерским агентствам страны, да что там страны — мира.

Даже и не видя Осберта Кайлгаллена, Джилл почувствовала, как тот чопорно выпрямился.

— А вам не кажется, мисс Бордман, что я способен разобраться в указаниях шефа без посторонней помощи? Не сочтите за обиду, но буквально каждый раз, когда мистера Какстона нет на месте, его упорно домогается кто-либо из «хороших знакомых».

Ясненько, подумала Джилл, то одна стерва старается его захомутать, то другая. А этот болван надутый решил, что я — очередная такая охотница. Потеряв всякое желание просить Кайлгаллена о чем бы то ни было, она положила трубку.

Так куда же все-таки идти? И тут у нее мелькнула неожиданная мысль: если Бен исчез, и власти, скорее всего, приложили к этому свою руку, то кто же станет искать пропавшего Смита в его квартире? Правда, если они знают про ее знакомство с Беном… ну, уж это-то очень сомнительно.

Там можно будет поесть, да и одежда какая-нибудь для этого великовозрастного младенца найдется. Джилл набрала адрес Бена, машина радостно рванулась и через несколько минут села на нужной улице.

— Carthago delenda est,[4] — сообщила Джилл акустическому замку.

Никакой реакции. Вот же черт, выругалась она, этот красавчик умудрился изменить пароль. Едва держась на подгибающихся от ужаса ногах, Джилл старалась, чтобы Смит не видел ее лица.

Взяв себя немного в руки, она сделала еще одну безнадежную попытку — на случай, если Бен успел за эти минуты вернуться домой (один и тот же микрофон и открывал замок и работал в переговорном устройстве).

— Бен, это Джилл.

И дверь скользнула в сторону.

А затем, когда они вошли в квартиру, снова закрылась. Джилл подумала было, что Бен дома, но никто их не встречал; судя по всему, ей просто повезло угадать новый пароль. Задумано, нужно понимать, в виде приятного для нее сюрприза, только лучше бы уж без сюрпризов, а заодно и без отчаянного ужаса перед не желающей открываться дверью.

Смит замер на краю лужайки, поросшей густой, высокой травой. Ему здесь очень понравилось, хотя быстро огрокать столь новое и необычное место было совершенно невозможно. То, движущееся место, где они только что находились, захватывало и потрясало, зато это больше подходило, чтобы объять себя.

Смит никогда не видел окна и даже не был знаком с таким понятием — корпус Бетесдинского центра, куда его положили, имел новомодные глухие стены. Немудрено, что панорамное окно он принял за «живую картину», вроде как дома, на Марсе, и искренне восхитился глубиной и живостью изображения. Очевидно работа великого художника. До этого момента ничто не указывало, что у этих существ есть искусство; новое познание послужило углублению и расширению огрокивания; Смит преисполнился теплым чувством.

Краем глаза уловив движение, он повернулся и увидел, что новый брат снимает с ног фальшивые шкурки и обувь.

Блаженно вздохнув, Джилл погрузила босые ступни в зеленую, прохладную траву.

— Господи, до чего же ноги-то устали! — Она подняла голову и встретила взгляд Смита — младенческий, но в то же самое время чем-то встревоженный. — Ты тоже разуйся и походи, тебе понравится.

— Как разуться? — недоуменно моргнул Смит.

— Вот же, все время забываю. Иди сюда, я помогу.

Джилл сняла с него сперва туфли, а затем — предварительно отлепив лейкопластырь — и чулки.

— Ну как, приятно ведь?

Смит неуверенно ощущал ногой траву, а затем робко поинтересовался:

— Но ведь они живые?

— Конечно, это же самая настоящая трава. Бен угрохал на нее не знаю какие деньги. Да тут одно специальное освещение стоит больше, чем я зарабатываю за месяц. Так что погуляй по травке, получи удовольствие.

Смит не понял почти ничего, только то, что травинки — живые существа и что ему предлагают по ним ходить.

— Ходить по живым существам? — Он не верил своим ушам.

— Чего? А почему и не ходить? Этой траве ничего не будет, она специальная, для таких вот домашних газонов.

Это, напомнил себе Смит, мой брат по воде, а брат никогда не посоветует плохого, ведущего ко злу.

Он позволил провести себя по лужайке и обнаружил, что ему самому это нравится, а живые существа ничуть не протестуют. Он обострил свою чувствительность до крайнего предела — все верно, брат, конечно же, прав. Они привыкли, что по ним ходят, это их естественное состояние. Решение объять и восхвалить новый факт, принятое Смитом, по мужеству и самоотверженности сравнимо разве что с попыткой рядового земного горожанина оценить по достоинству все прелести каннибализма (обычая, по мнению Смита, вполне естественного и достойного).