Стихотворения - Андрей Белый

Виселица

Жизнь свою вином расслабилЯ на склоне лет.Скольких бил и что я грабил,Не упомню – нет.

Под железной под решеткойВовсе не уснуть.Как придут они ужоткоУзел затянуть.

Как там столб дубовый нончеВрыли в лыс бугор.Заливайся, песня, звонче!Вдаль лети же, взор!

Все не верю – не поверю…Поздно: срок истек;И шаги, – шаги у двери;Заскрипел замок.

Офицер кричит конвойным:«Сабли наголо!»И полдневным солнцем, знойным,Темя обожгло.

Привели. Сухою пыльюВетер в выси взвил.Золотой епитрахильюПоп меня накрыл.

Вот сурово мне холодныйПод нос тычут крест.Сколько раз я шел, свободный,Ширью этих мест.

Сколько раз встречал, как зверь, яВ логе белый день,Прошибал со свистом перьяМеткий мой кремень —

Скольким, скольким певчим птицам.Вкруг окрестных селСкольким, скольким молодицамВскидывал подол.

Закрутили петлю ловко.Леденеет кровь.Перекинулась веревка.«Ей, не прекословь!»

Под ногой – сухие корни,А под носом – смерть.Выше, виселица, вздерниВ голубую твердь!

Подвели: зажмурюсь, нет ли —Думать поотвык.Вот и высунул из петлиКрасный свой язык.

1908Серебряный Колодезь

С высоты

Руки рвут раскрытый ворот,Через строй солдатЧто глядишь в полдневный город,Отходящий брат?

В высь стреляют бриллиантомТам церквей кресты.Там кутил когда-то франтомС ней в трахтире ты.

Черные, густые клубыК вольным небесамФабрик каменные трубыИзрыгают там.

Там несется издалека,Как в былые дни —«Распрямись ты, рожь высока,Тайну сохрани».

Вольный ветр гудит с востока.Ты и нем, и глух.Изумрудом плещут в окоЗлые горсти мух.

1908Серебряный Колодезь

Паутина

Калека

Там мне кричат издалека,Что нос мой – длинный, взор – суровый,Что я похож на паукаИ страшен мой костыль дубовый,Что мне не избежать судьбы,Что злость в моем потухшем взгляде,Что безобразные горбыТорчат и спереди, и сзади…Так глухо надо мной в дуплоПостукивает дятел пестрый…Глаза – как ночь; как воск – чело;На сердце – яд отравы острый;Угрозою кривится рот;В ресницах стекленеют слезы…

С зарей проносится и гнетЕдва зеленые березыЕдва запевший ветерокИ кружится на перекрестках,И плещется там мотылекНа кружевных, сребристых блесткахВ косматых лапах паука;Моя дрожащая рукаПротянется и рвет тенета…В душе – весенняя тоска:Душа припоминает что-то.

Подглядываю в мягких мхах,Весь в лиственном, в прозрачном пухе,Ребенок в голубых цветахТам крылья обрывает мухе, —И тянется к нему костыль,И вскрикивает он невольно,И в зацветающую пыльСпасается – мне стыдно, больно: —Спасается, в кулак свистя,И забирается в валежник.

Я вновь один. Срываю яМой нежный, голубой подснежник, —

А вслед летят издалекаТрусливые и злые речи,Что я похож на паукаИ что костыль мне вздернул плечи,Что тихая моя жена,Потупившись, им рассказала,Когда над цветником она,Безропотная, умирала,Как в мраке неживом, ночномНад старым мужем – пауком —Там плакала в опочивальне,Как изнывала день за днем,Как становилась всё печальней; —Как безобразные горбыС ней на постель ложились рядом,Как, не снеся своей судьбы,Утаивала склянку с ядом,И вот…

Так медленно бреду.Трещат и пикают стрекозыХрустальные – там, на пруду.В ресницах стекленеют слезы;Душа потрясена моя.Похрустывает в ночь валежник.

Я вновь один. Срываю яЦветок единственный, подснежник.

1908Москва

Весенняя грусть

Одна сижу меж вешних верб.Грустна, бледна: сижу в кручине.Над головой снеговый серпПовис, грустя, в пустыне синей.

А были дни: далекий друг,В заросшем парке мы бродили.Молчал: но пальцы нежных рук,Дрожа, сжимали стебли лилий.

Молчали мы. На склоне дняРыдал рояль в старинном доме.На склоне дня ты вел меня,Отдавшись ласковой истоме,

В зеленоватый полусветПрозрачно зыблемых акаций,Где на дорожке силуэтОбозначался белых граций.

Теней неверная играПод ним пестрила цоколь твердый.В бассейны ленты серебраБросали мраморные морды.

Как снег бледна, меж тонких вербОдна сижу. Брожу в кручине.Одна гляжу, как вешний серпЛетит, блестит в пустыне синей.

Март 1905Москва

Предчувствие

Чего мне, одинокой, ждать?От радостей душа отвыкла…И бледная старушка матьВ воздушном капоре поникла, —У вырезанных в синь листовЗавившегося винограда…Поскрипывающих шаговИз глубины немого сада

Шуршание: в тени аллейУрод на костылях, с горбами,У задрожавших тополей,Переливающих листами,

Подсматривает всё за мной,Хихикает там незаметно…Я руки к выси ледянойЗаламываю безответно.

1906Москва

Паук

Нет, буду жить – и буду питьВесны благоуханной запах.Пусть надо мной, где блещет нить,Звенит комар в паучьих лапах.Пусть на войне и стон, и крик,

И дым пороховой – пусть едок: —Зажгу позеленевший ликВ лучах, блеснувших напоследок.Пусть веточка росой блеснет;Из-под нее, горя невнятно,Пусть на меня заря прольетЖемчужно-розовые пятна…Один. Склонился на костыль.И страстного лобзанья проситДуша моя…

И ветер пыльВ холодное пространство бросит, —В лазуревых просторах носит.И вижу: —Ты бежишь в цветахПод мраморною, старой аркойВ пурпуровых своих шелкахИ в шляпе с кисеею яркой.Ты вот: застенчиво мила,Склоняешься в мой лед и холод;Ты не невестой мне цвела:Жених твой и красив, и молод.Дитя, о улыбнись, – дитя!Вот рук – благоуханных лилий —Браслеты бледные, – блестя,Снопы лучей озолотили.Но урони, смеясь сквозь боль,Туда, где облака-скитальцы, —Ну, урони желтофиольВ мои трясущиеся пальцы!Ты вскрикиваешь, шепчешь мне:«Там, где ветвей скрестились дуги,Смотри, – крестовик в вышинеПовис на серебристом круге…»Смеешься, убегаешь вдаль;Там улыбнулась в дали вольной.

Бежишь – а мне чего-то жаль.Ушла – а мне так больно, больно…

Так в бирюзовую эмальНад старой, озлащенной башнейКасатка малая взлетит —И заюлит, и завизжит,Не помня о грозе вчерашней;За ней другая – и смотри:За ней, повизгивая окол,В лучах пурпуровой зари

Над глянцем колокольных стекол —Вся черная ее семья…

Грызет меня тоска моя.И мне кричат издалека, —Из зарослей сырой осоки,Что я похож на паука:Прислушиваюсь… Смех далекий,Потрескиванье огонька…Приглядываюсь… Спит река…В туманах – берегов излучья…

Туда грозит моя рука,Сухая, мертвая… паучья…

Иду я в поле за плетень.Рожь тюкает перепелами;Пред изумленными очамиСвивается дневная сень.И разольется над лугамиВ ночь умножаемая тень —Там отверзаемыми мглами,Испепеляющими день.

И над обрывами откоса,И над прибрежною косойПопыхивает папироса,Гремит и плачет колесо.И зеленеющее просоРазволновалось полосой…Невыразимого вопроса —Проникновение во всё…Не мирового ль там хаосаЗабормотало колесо?

1908Москва

Мать

Она и мать. Молчат – сидятСреди алеющих азалий.В небес темнеющих глядятМглу ниспадающей эмали.«Ты милого, – склонив чепец,Прошамкала ей мать, – забудешь,А этот будет, как отец:Не с костылями век пробудешь».

Над ними мраморный амур.У ног – ручной, пуховый кролик.Льет ярко-рдяный абажурСвой ярко-рдяный свет на столик.

Пьет чай и разрезает торт,Закутываясь в мех свой лисий;Взор над верандою простерВ зари порфировые выси.

Там тяжкий месяца кораллЗловещий вечер к долам клонит.Там в озера литой металлТемноты тусклые уронит; —

Тускнеющая дымом ночьТам тусклые колеблет воды: —Там – сумерками кроет дочь,Лишенную навек свободы.

1908Серебряный Колодезь

Судьба