Стихотворения - Андрей Белый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На рельсах
Кублицкой-Пиоттух
Вот ночь своей грудью прильнулаК семье облетевших кустов.Во мраке ночном утонулаТам сеть телеграфных столбов.
Застыла холодная лужаВ размытых краях колеи.Целует октябрьская стужаОбмерзшие пальцы мои.
Привязанность, молодость, дружбаПромчались: развеялись сном.Один. Многолетняя службаМне душу сдавила ярмом.
Ужели я в жалобах слезныхНенужный свой век провлачу?Улегся на рельсах железных,Затих: притаился – молчу.
Зажмурил глаза, но слезою —Слезой овлажнился мой взор.И вижу: зеленой иглоюПространство сечет семафор.
Блеснул огонек, еле зримый,Протяжно гудит паровоз.Взлетают косматые дымыНад купами чахлых берез.
1908МоскваИз окна вагона
Эллису
Поезд плачется. В дали родныеТелеграфная тянется сеть.Пролетают поля росяные.Пролетаю в поля: умереть.
Пролетаю: так пусто, так голо…Пролетают – вон там и вон здесь —Пролетают – за селами села,Пролетает – за весями весь; —
И кабак, и погост, и ребенок,Засыпающий там у грудей: —Там – убогие стаи избенок,Там – убогие стаи людей.
Мать Россия! Тебе мои песни, —О немая, суровая мать! —Здесь и глуше мне дай, и безвестнейНепутевую жизнь отрыдать.
Поезд плачется. Дали родныеТелеграфная тянется сеть —Там – в пространства твои ледяныеС буреломом осенним гудеть.
Август 1908СуйдаТелеграфист
С.Н. Величкину
Окрестность леденеетТуманным октябрем.Прокружится, провеетИ ляжет под окном, —
И вновь взметнуться хочетБольшой кленовый лист.Депешами стрекочетВ окне телеграфист.
Служебный лист исчертит.Руками колесоДокучливое вертит,А в мыслях – то и се.
Жена болеет боком,А тут – не спишь, не ешь,Прикованный потокомЛетающих депеш.
В окне кустарник малый,Окинет беглый взгляд —Протянутые шпалыВ один тоскливый ряд,
Вагон, тюки, брезентыДа гаснущий закат…Выкидывает ленты,Стрекочет аппарат.
В лесу сыром, далекомТеряются пески,И еле видным окомМерцают огоньки.
Там путь пространства чертит…Руками колесоДокучливое вертит;А в мыслях – то и се.
Детишки бьются в школеБез книжек (где их взять!):С семьей прожить легко лиРублей на двадцать пять: —
На двадцать пять целковых —Одежа, стол, жилье.В краях сырых, суровыхТянись, житье мое! —
Вновь дали мерит взором: —Сырой, осенний дымНад гаснущим просторомПылит дождем седым.
У рельс лениво всхлипнулДугою коренник,И что-то в ветер крикнулИспуганный ямщик.
Поставил в ночь над склономШлагбаум пестрый шест:Ямщик ударил звономВ простор окрестных мест.
Багрянцем клен промоет —Промоет у окна.Домой бы! Дома ноет,Без дел сидит жена, —
В который раз, в который,С надутым животом!..Домой бы! Поезд скорыйВ полях вопит свистком;
Клокочут светом окна —И искр мгновенный снопСквозь дымные волокнаУдарил блеском в лоб.Гремя, прошли вагоны.И им пропел рожок.Зеленый там, зеленый,На рельсах огонек… —
Стоит он на платформе,Склонясь во мрак ночной, —Один, в потертой форме,Под стужей ледяной.
Слезою взор туманит.В костях озябших – лом.А дождик барабанитНад мокрым козырьком.
Идет (приподнял ворот)К дежурству – изнемочь.Вдали уездный городКидает светом в ночь.
Всю ночь над аппаратомОн пальцем в клавиш бьет.Картонным циферблатомСтенник ему кивнет.
С речного косогораВ густой, в холодный мрак —Он видит – семафораВзлетает красный знак.
Вздыхая, спину клонит,Зевая над листом,В небытие утонет,Затянет вечным сном
Пространство, время, БогаИ жизнь, и жизни цель —Железная дорога,Холодная постель.
Бессмыслица дневнаяСменяется иной —Бессмыслица дневнаяБессмыслицей ночной.
Листвою желтой, блеклой,Слезливой, мертвой мглойПостукивает в стеклаОктябрьский дождик злой.
Лишь там на водокачкеМоргает фонарек.Лишь там в сосновой дачкеРыдает голосок.
В кисейно-нежной шалиДевица средних летВыводит на роялиЧувствительный куплет.
1906–1908Серебряный КолодезьВ вагоне
З.Н. Гиппиус
Жандарма потертая форма,Носильщики, слезы. Свисток —И тронулась плавно платформа;Пропел в отдаленье рожок.
В пустое, раздольное полеЛечу, свою жизнь загубя:Прости, не увижу я боле —Прости, не увижу тебя!
На дальних обрывах откосаПрошли – промерцали огни;Мостом прогремели колеса…Усни, мое сердце, усни!
Несется за местностью местностьЛетит: и летит – и летит.Упорно в лицо неизвестностьПод дымной вуалью глядит.
Склонилась и шепчет: и слышитДуша непонятную речь.Пусть огненным золотом дышитВ поля паровозная печь.
Пусть в окнах – шмели искряныеПроносятся в красных роях,Знакомые лица, дневные,Померкли в суровых тенях.
Упала оконная рама.Очнулся – в окне суетня:Платформа – и толстая дамаКартонками душит меня.Котомки, солдатские ранцыМелькнули и скрылись… ЯснейБлесни, пролетающих станцийЗеленая россыпь огней!
Август 1905ЕфремовеСтанция
Г.А. Рачиискому
Вокзал: в огнях буфетаСтарик почтенных летНад жареной котлетойКолышет эполет.
С ним дама мило шутит,Обдернув свой корсаж, —Кокетливо закрутитИзящный сак-вояж.
А там: – сквозь кустик мелкийБредет он большаком[2].Мигают злые стрелкиЗелененьким глазком.
Отбило грудь морозом,А некуда идти: —Склонись над паровозомНа рельсовом пути!
Никто ему не внемлет.Нигде не сыщет корм.Вон: – станция подъемлетОгни своих платформ.
Выходят из столовойНа волю погулять.Прильни из мглы свинцовойИм в окна продрожать!
Дождливая окрестность,Секи, секи их мглой!Прилипни, неизвестность,К их окнам ночью злой!
Туда, туда – далеко,Уходит полотно,Где в ночь сверкнуло око,Где пусто и темно.
Один… Стоит у стрелки.Свободен переезд.Сечет кустарник мелкийРубин летящих звезд.
И он на шпалы прянулК расплавленным огням:Железный поезд грянулПо хряснувшим костям —
Туда, туда – далекоУходит полотно:Там в ночь сверкнуло око,Там пусто и темно.А всё: в огнях буфетаСтарик почтенных летНад жареной котлетойКолышет эполет.
А всё: – Среди лакеев,С сигары армянинПуховый пепел свеяв, —Глотает гренадин.
Дождливая окрестность,Секи, секи их мглой!Прилипни, неизвестность,К их окнам ночью злой!
1908Серебряный КолодезьКаторжник
Н.И. Русову
Бежал. Распростился с конвоемВ лесу обагрилась земля.Он крался над вечным покоем,Жестокую месть утоля.
Он крался, безжизненный посохСжимая холодной рукой.Он стал на приволжских откосах —Поник над родною рекой.
На камень упал бел-горючий.Закутался в серый халат.Глядел на косматые тучи.Глядел на багровый закат.
В пространствах, где вспыхивал пламень,Повис сиротливый дымок.Он гладил и землю, и камень,И ржавые обручи ног.Железные обручи звономУпали над склоном речным:Пропели над склоном зеленым —Гремели рыданьем родным.
Навек распростился с Сибирью:Прости ты, родимый острог,Где годы над водною ширьюВ железных цепях изнемог.
Где годы на каменном, голомПолу он валяться привык:Внизу – за слепым частоколом —Качался, поблескивал штык;
Где годы встречал он со страхомЕдва прозябающий день,И годы тяжелым размахомОн молот кидал на кремень;
Где годы так странно зиялаУлыбка мертвеющих уст,А буря плескала-кидалаДрожащий, безлиственный куст;
Бросали бренчавшие бревна,Ругаясь, они на баржи,И берегом – берегом, ровноВлекли их, упав на гужи;
Где жизнь он кидал, проклиная,Лихой, клокотавшей пурге,И едко там стужа стальнаяСжигала ветрами в тайге,
Одежду в клочки изрывая,Треща и плеща по кустам, —Визжа и виясь – обвивая, —Прощелкав по бритым щекам,
Где до крови в холоде мглистом,Под жалобой плачущий клич,Из воздуха падая свистом,Кусал его бешеный бич,
К спине прилипая и кожиСрывая сырые куски…И тучи нахмурились строже.И строже запели пески.
Разбитые плечи доселеИзъел ты, свинцовый рубец.Раздвиньтесь же, хмурые ели!Погасни, вечерний багрец!
Вот гнезда, как черные очи,Зияя в откосе крутом,В туман ниспадающей ночиВизгливо стрельнули стрижом.
Порывисто знаменьем крестнымШирокий свой лоб осенил.Промчался по кручам отвесным,Свинцовые воды вспенил.
А к телу струя ледянаяПрижалась колючим стеклом.Лишь глыба над ним землянаяОсыпалась желтым песком.
Огни показались. И долгоГорели с далеких плотов;Сурово их темная ВолгаДробила на гребнях валов.
Там искры, провеяв устало,Взлетали, чтоб в ночь утонуть;Да горькая песнь прорыдалаТам в синюю, синюю муть.
Там темень протопала скоком,Да с рябью играл ветерок.И кто-то стреляющим окомИз тучи моргнул на восток.Теперь над волной молчаливоКачался он желтым лицом.Плаксивые чайки ленивоЕго задевали крылом.
1906–1908Серебряный КолодезьВечерком
