От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г. - Иван Касьянович Кириенко

тот же конец имело бы и Белое движение, если бы судьба не избавила Добровольческую Армию от этого незадачливого полководца, послав ему смерть от случайной гранаты.

Глава X

24/10—1917 г. взбунтовались и мои ошалевшие, родные «хохлы» и объявили себя «украинцами». Я с большей частью офицеров и малой частью солдат, не пожелавших украинизироваться, перешел в другое помещение.

Положение наше было, конечно, очень тяжелое, но из каждого положения, как бы оно тяжело ни было, можно найти выход, если не потерять духа – и я решил начать опять формирование верной части уже на других основаниях: через газету «Киевлянин», редактором которой был В. В. Шульгин, я выпустил воззвание к буквально наполнявшим тогда город Киев гг. офицерам, оставшимся благодаря развалу фронта без дела. Горько сознаться, что из десятка тысяч офицеров, числившихся на учете у воинского начальника, на мой горячий призыв откликнулось не более 300 человек, были и отставные генералы. Все взяли винтовки. С этой небольшой воинской частью я явился к начальнику округа генерал-лейтенанту Квицинскому, у которого был начальником штаба полк. Трухачев, и предложил свою часть в его распоряжение. Это оказалась единственная сила в руках начальника Киевского военного округа для поддержки порядка и борьбы с большевиками, уже бесчинствовавшими на окраинах города и товарной станции Киев II. Мы начали драться с большевиками.

Командующий Киевским военным округом генерал-лейтенант Квицинский, человек нерешительный и слишком мягкий, не имевший никаких верных частей для того, чтобы справиться с той неразберихой разных властей и хаосом, царившим в городе, очень обрадовался моему предложению и приказал немедленно же сосредоточить отряд в штабе округа. К вечеру этого же дня я занял своим отрядом здание штаба-округа (и о чудо: писари стали очень услужливыми), расположенный напротив штаба дом инженера Городецкого, а в стороне Печерска, уже занятого бандами большевиков, выставил сторожевое охранение с главной заставой во дворце командующего войсками, расположенной в конце Александровской улицы как раз перед крепостными воротами и дамбой, соединяющей Липки с Печерском. Меры эти были необходимы как для охраны штаба округа и также они перерезывали главный путь в город со стороны Печерска, где находились арсенал и большие мастерские, занятые бандами большевиков. Около 11 часов вечера из сторожевой заставы, находившейся в Царском саду, мне донесли, что из окон дворца, занятого окружным солдатским комитетом, было произведено несколько выстрелов по офицерам, патрулировавшим сад. Я приказал немедленно же очистить здание дворца, а всех, кто откажется оставить дворец, арестовать и доставить ко мне. Уже через час, под конвоем двух офицеров, мне был доставлен небольшого роста и неряшливо одетый человек, с большой нечесаной шевелюрой и такой же бородкой. На мой вопрос, кто он и почему оказался во дворце, этот мозгляк гордо ответил, что фамилия его Пятаков (потом был министром финансов при Ленине), что он лидер большевистской фракции солдатско-рабочего комитета и что он никакого другого начальства, кроме этого комитета, не признает. Я приказал запереть Пятакова в одну из кладовок штаба, решив доложить об этой пойманной птице генералу Квицинскому лишь утром, но уже через час сам был позван генералом, у которого в кабинете сидел, развалившись в кресле, какой-то писарь. Генерал, несколько сконфуженным голосом, спросил меня, на каком основании мои офицеры разогнали заседание солдатско-рабочего комитета и почему арестовали члена этого комитета товарища Пятакова. Я объяснил генералу, что это сделано по моему распоряжению, вызванному стрельбой из здания дворца, и что арестованный Пятаков не желал оставить помещение дворца и пытался оказать сопротивление. «А вот сидящий здесь председатель этого комитета жалуется мне на ваших офицеров, говорит, что никаких выстрелов из дворца не было, и требует освобождения арестованного. Так чтобы не вызывать обострений, коих я не хочу, я приказываю тотчас же арестованного Пятакова освободить, так как только на этом основании он обещает удержать своих товарищей от каких-либо нарушений порядка». Мне возражать категорическому приказанию не приходилось, и Пятаков был отпущен. Следующий день прошел довольно спокойно, не считая редких снарядов трехдюймовых орудий, падавших откуда-то из-за зданий крепости в район, занятый моим отрядом, и попадавших иногда в стены дворца командующего войсками, занятого одной из моих застав, при этом случайно попавшим на крышу снарядом убит был юнкер Константиновского пехотного училища, поставленный на чердак для наблюдения за выходом из Печерской крепости на дамбу через крепостной ров.

В этот день генерал Квицинский приказал мне непременно присутствовать на вечернем заседании, которое он собирает, и постараться помочь ему это собрание как возможно дольше затянуть: «Мне это нужно, – сказал генерал, – они будут говорить – говорите тоже и вы, говорите чаще и дольше».

Когда я вошел в большую залу, где происходило совещание, я застал ее уже полной самой разнообразной рванью: тут были и какие-то подозрительные типы, вероятно от большевиков, были солдаты-дезертиры разнузданного вида, были несколько писарей и офицеров, по-видимому, из штабных, и несколько странных субъектов с бритыми начисто головами и пучком еще не отросших до нужной величины волос на самой макушке – вероятно, представители Центральной украинской рады. Рядом с командующим округом сидел какой-то довольно прилично одетый господин, с которым генерал все время шушукался, а когда говорил что-нибудь, то именно к нему и обращался. Как потом узнал, это был представитель (комиссар) Временного правительства при Киевском округе и по иронии судьбы мой однофамилец. Все это сборище спорило, кричало, вскакивало с мест и немилосердно дымило папиросами и люльками. Председатель солдатского комитета требовал передачи комитету всей власти, грозя в противном случае забастовкой трамваев, служащих телеграфа и телефона и освещения. Генералы один за другим говорили о беспорядках на улицах, об ужасном разнузданном виде солдат, о торговле им на углах папиросами и т. д. Этой никчемной говорильне не было видно конца.

2 часа ночи. Резкий стук. Входные в зал двери широко распахнулись, и в их рамке появился некто, но не в сером, а в военном защитном френче, при шапке и револьвере, без погон и, конечно, со шпорами, обращаясь к генералу, он отчетливо и громогласно заявил: «Господин генерал, я, комиссар Юго-Западного фронта, привел в ваше распоряжение самую лучшую твердую часть из войск фронта – чешскую бригаду». Сразу же шум весь прекратился. Картина: кислые, испуганные физиономии «великих демокрадов», неслышное перешептывание и полная растерянность. Начальник округа сражение выиграл. Встал и обратился к сборищу со словами: «В ваших советах больше не нуждаюсь, но советую оставаться спокойными. Собрание закрываю». «Великие демократы» с поджатыми хвостами, как побитые собачонки, тихо и быстро исчезли из зала. Теперь мне только стала понятна странная просьба генерала помочь ему