От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г. - Иван Касьянович Кириенко

выигранную Императором Николаем II войну превратил в безумие, позор и ужас, а главноуговаривающий Керенский, потеряв веру в свою «без аннексий и контрибуций, самую свободную в мире армию», бросил в наступление, в жестокий огонь противника остаток офицеров и бедных русских молодых женщин батальона Бочкаревой. Несчастные женщины, оглушенные никогда ими не слышанными разрывами тяжелых артиллерийских гранат и шрапнелей, покрывших небесный свод зловещими, зеленовато-черными облачками дыма, потеряв управление, сбились в кучу, остановились и гибли под жестоким, как всегда, ружейным, пулеметным и артиллерийским немецким огнем. И пусть смерть многих безвинных, несчастных женщин, своим подвигом плюнувшим в лицо не пошедшим в атаку солдат «самой свободной в мире армии» ляжет на совесть Керенского, социалистов и всех творивших революцию; а также гибель этих несчастных женщин пусть будет ответным плевком тем немногочисленным американцам, которые в газетах нас поздравили с февралем 1917 г. и желают той же февральской свободы, которая привела к гибели несчастных женщин и Россию. Не желая никакого зла всему американскому народу, я от всего сердца желаю этим лицам, подписавшим в газетах свое поздравление, чтобы Господь Бог привел их, не в Америке, а в какой-либо другой стране, уже обреченной коммунизму, лично на себе испытать наш «великий февраль 1917 г. и великую бескровную».

Начав похабным февралем, Керенский предоставил сифилитику Ленину закончить войну похабным миром.

Выигранная война была передовой знатью и «интеллигенцией» сдана в американские руки.

Немцы недаром тратили свои деньги на революцию.

Задумайтесь хоть теперь, русские люди, над той правдой, которую я здесь, как перед Богом, изложил.

Война 1914 года постыдно закончилась.

Глава IX. Зарождение Добровольческой армии

До издыхания будь верен

Государю и Отечеству.

Суворов

После вырванного генерал-адъютантами изменниками у Государя Императора Николая II отречения парализованный фронт болезненно переживал случившееся. На фронте затихли выстрелы. Мы ничего не понимали. Все еще было спокойно, и фронт стоял твердо. Немцы безмолвствовали.

Отмена дисциплины и передача всей власти в комитеты на фронте еще ничем не отразилась. С комитетами никто не был знаком и их еще не существовало.

После принятия действующей армией присяги все как будто осталось по-старому. Немцы совершенно прекратили обстрел, и солдаты, мало-помалу привыкнув к этой мирной обстановке, несколько повеселели. У меня в полку не было ни одного случая неисполнения приказаний и мало-мальски серьезных нарушений дисциплины или порядка. Выбранный полковой комитет в мои дела и в мои приказания не вмешивался, а изредка обращался только ко мне с маленькими просьбами об отпуске на родину того или иного, якобы неправильно и не по закону, призванного солдата. Правда, уже вскоре после присяги Временному правительству и получения приказа № 1 мне стало ясно, что удержать полк на позиции хотя и трудно, но все же еще возможно, но двинуть его вперед в атаку на немецкие окопы нельзя и думать. Об этом я доносил начальству и знаю, что подобные же доклады от строевых начальников были массовыми.

Так продолжалось до 22/3—1917 г., когда я был вызван в штаб дивизии для командировки в город Яссы в штаб румынского фронта к королю Фердинанду для получения ордена «Михала Витиазиса» за бои полка в январе 1917 года.

Вот точное описание этих тяжелых, но славных наших последних побед 1917 года. Копия приказа русским войскам румынского фронта от 18 января 1917 года № 14:

«Части 26 армейского корпуса после успеха, достигнутого ими 14 января в районе Якобени, 17 января вновь совершили славное дело. После артиллерийской подготовки 312 Васильковский и 311 Кременецкий полки повели стремительную атаку на сильно укрепленную высоту в одной версте и севернее Пояна-Керулуй и на высоты 1180 и 1217. Наступая по пояс в снегу и преодолев завалы и 12 рядов проволоки, Васильковцы дружным натиском овладели редутом на высоте у Пояна-Керулуй, в то же время Кременцы, ведя наступление по открытому месту, несмотря на сильный заградительный огонь противника, достигли гребня высоты 1180, где были встречены контратакой сомкнутых частей противника и вступили с ними в рукопашный бой. Подоспевшие после взятия редута три батальона Васильковцев, выйдя во фланг австрийцам, дружным штыковым ударом решили исход боя в нашу пользу и пустились преследовать отходившего врага. Командующий Васильковским полком полковник Кириенко, чтобы воспрепятствовать подходу подкреплений противника со стороны высоты 1217, направил один батальон на эту высоту.

При этом частями 78 дивизии захвачено 11 офицеров, свыше 1000 нижних чинов, одно полевое орудие, 10 пулеметов, 1 миномет и бомбомет. Радуюсь славным делам частей 26 корпуса и особенно 78-й дивизии. Достойный пример для подражания, каковой и рекомендую всем армиям; надо именно такими действиями не давать отдыхать противнику. Спасибо Кременцам и удалым Васильковцам с их лихим командующим полковником Кириенко. Гг. офицеров, особенно достойных участников этого дела, представить к наградам, а на нижних чинов представить мне список наиболее отличившихся, по расчету 2 креста и 3 медали на роту и каждую участвовавшую с этими полками батарею.

Приказ этот прочесть во всех ротах, эскадронах, сотнях, батареях и командах.

Подлинный подписал: генерал от кавалерии

Сахаров.

Верно:

И. д. начальника штаба 78-й пехотной дивизии,

Генерального штаба полковник Окерман».

Приехав вечером в Кимполунг, где стоял штаб нашей 78-й пехотной дивизии, я получил приказание начальника дивизии генерала Добровольского на другой день утром 23/3 на штабном автомобиле ехать в Яссы. Ночевал я в обозе 1-го разряда полка у своего полкового адъютанта, который мне доложил, что только что прибыло большое пополнение для полка и притом совершенно необычного типа из Петроградского округа, из рабочих Петроградского района, и прибыло под командой не офицера, а какого-то комитета. Я приказал это пополнение выстроить для присяги завтра в 7 часов утра. Утром я вышел к прибывшему пополнению и, увидев его, был поражен. Действительно, вид был необычайный: нечто подобное линии фронта выстроенных солдат густо краснело приколотыми к груди красными лентами, а впереди, под командой какого-то штатского стояла толпа человек 15 с огромным красным плакатом, на котором красовалась надпись – «смерть за свободу». Вы понимаете, как меня эта картина взбесила, но, зная уже знаменитый приказ № 1 об отмене дисциплинарной власти, разосланный Гучковым по армиям, я взял себя в руки и поздоровался с толпой, мало походившей на фронт солдат; ответили вразброд и кто как хотел: одни – здравия желаем, полковник, другие – просто здравствуйте и еще как-то. Присяга была по-старому, лишь с заменой слов Государю и Наследнику словами Временному правительству. После присяги я обратился к пополнению с горячим «прочувствованным словом». И поздравил их с прибытием на фронт