Дух старины - Ли Бо

Древняя (мифологическая) гора Куньлунь указала Ли Бо как одному из членов поэтического братства направление и способы тайного духовного восхождения. С этим и отправился седой Ли Бо вверх по горе Тайбо — своему прародителю, так как гора Тайбо участвовала в его поэтическом рождении. Пройдя 300 ли (условный показатель), Ли Бо расстается с миром суеты. Ровно на середине пути он достигает обители старца с иссиня-черными волосами, то есть встречает старца-младенца. Тот возлежит у входа в скальную пещеру на ветвях заснеженных сосен (либо под соснами), укрытый облаками. Он спит мертвым сном. Это подлинный человек, к которому Ли Бо пришел узнать драгоценный рецепт бессмертия. Долго он умоляет (будит) старца. Наконец тот сквозь зубы вышептывает ему тайну приготовления эликсира. Глубоко в сердце запечатлевает его слова Ли Бо. В мгновение ока старец распрямляется и, словно молния, исчезает. Ли Бо вскидывает голову, а старца уж нет, и только от избытка чувств Ли Бо бросает в жар. После этого Ли Бо готовится получить эликсир и навсегда расстаться с миром людей (№ 5).

Учитывая генетическую связь поэта и горы Тайбо, можно предположить, что в лице старца Ли Бо встретился с самим собой как вечно живым мертвецом и в молениях у подземного гроба открыл самому себе тайну бессмертия. Старец улетучился (вошел в Ли Бо?), и теперь он, Ли Бо, стал старцем-младенцем и занял срединное место в космическом архетипе. Жерло «сокровенного скита» втянет его вовнутрь.

Надо сказать, что этот архетип горы, воды и связывающего их мертво-живого эмбриона (в вещном ли виде, в женском или мужском облике) присущ не только китайской, но, по-видимому, многим культурам. Пульсируя в этнических ландшафтах мироздания, этот архетип в качестве фабульной матрицы мирового сюжета продуцирует в символах поэтические тропы и философемы. Подхваченные авторским творчеством, они затем литературно перерабатываются, и мы получаем от поэтов и философов сказку, поэму и философский трактат.

Разумеется, этот архетип встречается и в русской культуре. Например, у А. С. Пушкина он фигурирует во многих произведениях, в том числе и в «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях»:

Там за речкой тихоструйнойЕсть высокая гора,В ней глубокая нора;В той норе, во тьме печальной,Гроб качается хрустальный…И в хрустальном гробе томСпит царевна вечным сном.

Чем не покачивающийся на ветвях сосны спящий мертвым сном старец-младенец?

Попав в центр горно-водного архетипа и заменив старца-младенца, Ли Бо спускается затем в «сокровенный скит» — в пустоту космического чрева. Это генетическое ядро мира, особая, ничем не наполняемая пустота, состоящая из духовных спиральных энергий. Все, что попадает в эту органическую реторту, переплавляется в чистый люминесцирующий дух, или в духовное дитя (цзы). Только здесь посланец людей или богов-первопредков может обрести эту подлинную духовную сущность и принять на себя харизму Поднебесной. Процесс этого синтеза описан Лао-цзы, предком Ли Бо, в трактате «Дао дэ цзин»:

Дао пусто, и, как ни старайся, его не наполнишь.О бездна-пучина, подобная пращуру мириад вещей!Стихает ее стремительность, слабеют ее путы,Умеряется ее свечение, осаждается ее пыль.И тогда — вот он чистейший, подобный чему-то существующему!Я не ведаю, чье это дитя, [оно] образом своим предшествует Первопредку.

Пройдя тончайшую духовную синтезацию, Ли Бо выходит из «сокровенного скита» и вливается в космический вихрь, который разносит его по всему объему Поднебесной. Ли Бо становятся доступными все ее концы и начала, пределы и даже запредельная область, что он сам и изображает в поэтической картине своей духовной левитации (№ 41). Ему уже тысячи лет, т. е. он бессмертен. Лежа на облаке, он достигает всех восьми сторон света и таким образом расширяется в спиральном колесе вихря. Размеры Ли Бо столь огромны, что утром он наслаждается «морем Пурпура», а вечером «накидывает багрец зари». Все для него так близко, что, протянув руку, он срывает ветку с Дерева Жо, растущего на вершине Куньлуня, и подгоняет ею дневное светило. Достигнув предела бытия, он проникает в Начала Небытия (у ни) и здесь встречается с Верховным Владыкой (шан хуан). Тот приглашает Ли Бо в Высшую Простоту (тай су) — в праначало, лежащее на границе небытия и бытия. Принимая Ли Бо в пантеон, Верховный Владыка жалует его нефритовым нектаром, это и пища богов, и субстанция времени, точнее вечности. Если его отведать, в миг проносятся десять тысяч лет. Далее Ли Бо продолжает левитацию на ветре и выносится за пределы Неба.

В выходе за Небо и сказывается сверхбожественная мощь и особая миссия Ли Бо. Возможно, в «ските» «Высшей Простоты» Ли Бо прошел еще одну синтезацию, которая позволила ему преодолеть тяготение бытия и выйти в бесконечность вселенной. Ли Бо выступил здесь в качестве медиума, который соединил питающие среды духовно-энергетической пустоты «сокровенного скита» и энергетической пустоты вселенной, между которыми разместилось мироздание. Теперь Ли Бо мог гармонизировать жизнь Поднебесной извне и изнутри, оплетая мир витками энергетической спирали.

Ли Бо осуществил то, о чем мечтает каждый подлинный поэт и философ. В сакральных колодцах Поднебесной (может быть, мы нашли не все) он претерпел ряд духовных синтезов и совершил трансцензус: вышел в занебесную, досудьбоносную, дособытийную область. Там он созерцает внешний лик Поднебесной, каким она смотрит во вселенную, и лик вселенной, каким она смотрит на Поднебесную. Однако нам о них он ничего не рассказал. А может, и рассказал, но его слова одно за другим все еще идут к нам в непостижимо долгих шагах времени. Ведь Ли Бо выпил нефритовый нектар, каждый глоток которого стоит наших десяти тысяч лет. Подождем десять тысяч лет (сто поколений, как говорит трактат «Следование середине»), и, возможно, тогда новый старик-младенец, собрав хотя бы одну из строф, продекламирует нам поэтический стих Ли Бо о ликах Поднебесной и Вселенной.

Нескромной выглядела бы претензия на раскрытие тайны поэтического слова Ли Бо. Для этого нужно или быть самим Ли Бо, или стать еще выше и глубже (но куда уж выше вселенной и глубже «сакрального скита»?). И все же, следуя призыву самого Ли Бо поэтизировать вместе с ним (ведь он хотел всю Поднебесную усадить на своего поэтического дракона), можно сделать некоторые предположения и догадки о его поэтической магии.

Восхождение к «сакральному скиту», отречение от бренного мира, два духовных синтеза в пределах бытия и небытия, связь спирального духовного ядра и вселенной — это и есть собственно путь (Дао) поэзии Ли Бо.

Здесь и кроются ее тайны. Путь до скита — это путь земного смертного человека. Поэзия и эстетика этой дистанции нам понятны. Мы и сами здесь любим и ненавидим, дружим и предаем, радуемся и скорбим, мним себя героями и клеймим вышестоящих, в порыве гнева идем на все и тоже готовы (иногда) «отбросить прочь чиновничий наряд» (№ 10). Все это, выраженное в поэтической пластике, нам доступно, и мы можем так и сяк судить о поэзии Ли Бо. Трудности понимания магии Ли Бо начинаются со «скита». Поэт прибегает к такой вязи иероглифов и звуков, которая непроизвольно поднимает в нас нечто такое, в чем мы угадываем свое родовое Я.

Ли Бо соединяет своей спиральной духовной левитацией энергию пустоты «скита» и энергию пустоты вселенной. Две пустоты ведут между собой встречный (обратный, или оборотный, говоря словами элементарной математики) диалог о циклических оборотах Поднебесной. От начала и до конца, а точнее непрерывно, этот диалог проходит через Ли Бо. Ему предназначено выразить его поэтическими средствами, но как? Ли Бо как личность, как поэт-философ и сам насквозь духовная сущность и пустота. Чтобы достичь цели, Ли Бо, пронизанный диалогической связью двух пустот, встраивается (ввинчивается) в космический вихрь и оплетает (обволакивает) вещи и просвечивает их внутреннее содержимое. Всю совокупность вещей он отражает в красочной картине земного и небесного ландшафта, формы отдельных вещей — в ликах иероглифов, порядок и звучание вещей — в ритмике слов и рифм, внутреннее содержимое вещей — в образах сокровенного и подлинного (прямого). Поэтому Ли Бо выступает как демиург (творец поэтического космоса), поэт, живописец и музыкант.

Вот здесь уже можно кое-что подсмотреть из волшебства поэтического слова Ли Бо. И лучше, чем в «Каноне перемен», вероятно, об этом сказать нельзя: «Дух вбирает тайну мириад вещей и творит слово» (или: «Дух вбирает тайны мириад вещей и воплощается [вместе с ними] в речи») («Шогуа чжуань», § 6).[333] Та субстанция духа, которую так безуспешно ищут на поверхности бытия «ученые философы», оказывается, воплощена в слове, только не во всяком (абстракций придумано много), а в слове настоящего поэта и философа — духовного водителя Поднебесной, сложившего из слов песнь Дао.