Дух старины - Ли Бо

Ли Бо посчастливилось застать это короткое мгновение почти мистического явления древности в начале правления династии Тан:

Сто сорок лет страна была крепка,Неколебима царственная власть!

Мы не можем в подробностях судить о том, в чем непосредственно явила себя древность и где он углядел ее образ. Поэтому положимся на самого Ли Бо, который связывал поэтическую реставрацию древности с таким периодом истории, когда цари «управляют, свесив платье» (№ 1), то есть не мешают естественному развитию вещей. «Недеяние правителей» (по выражению даосов) и спонтанное течение жизни природного мира поспособствовали тому, что архетип древнего Дао эхом отозвался в тогдашней современности и на кратчайший миг воссоздал голограмму гармонии, отблеск которой и поймал Ли Бо.

Наконец-то возродилась мудрость, причем представленная не одним человеком, а целой династией (Тан). Незамедлительно совершенномудрая (духовная, священная) династия вызвала к жизни и собственную колыбель — древность, В первом стихотворении цикла автор говорит о том, что «священная династия возродила изначальную древность». А далее «навстречу ясному свету» вышли с предуготованной им «счастливой судьбой» «толпы талантов», у которых сошлись в согласии вэнь и чжи, т. е. «дух» и «тело» стиха, искусное изящество и естественная простота. Здесь же, в древности, Ли Бо встретился с Конфуцием и наследовал Учителю, переняв его метод «передавать, отсекая», сформулированный в «Беседах и суждениях» («Лунь юй». VII, 1).

Словами о личной «обязанности продолжить традицию» Конфуция, уже возведенного в ранг совершенномудрого (шэн), Ли Бо непосредственно подтверждает свою причастность к философской культуре Дао. Кстати, об этом же говорит и названная выше бинарная оппозиция иероглифов вэнь и чжи (№ 1). Несомненно, они характеризуют прежде всего стилевое изящество стихов, которое относится не только к «толпе талантов», но и к самому Ли Бо. Однако вэнь и чжи в паре имеют и второе значение, проходящее задним планом. Вэнь и чжи включены у Конфуция в основное определение благородного мужа (цзюньцзы) — идеал действующего и размышляющего субъекта: «Учитель сказал: “Если естественность (чжи) превосходит культуру (вэнь), то это дикость. Если культура превосходит естественность, то это книжничество. Когда культура и естественность составляют внутренне-внешнюю целостность, вот тогда получается благородный муж”» («Лунь юй». VI, 18). Таким образом, Ли Бо подчеркивает, что в «согласованном сиянии вэнь и чжи» он приобретает качество благородного мужа и с чистым сердцем наследует Учителю, продолжая в поэзии его писательское философское творчество. Поэзию и философию Ли Бо можно считать обратимыми величинами. А если так, то Ли Бо помимо своего эмпирического существования суждено было родиться и в краткий миг воскрешения древности поэтом и философом.

Ли Бо объявляется в космическом лоне древности в трех ипостасях. Один Ли Бо — небожитель, существование которого покрыто тайной. Попав на землю, он вселяется в смертного человека, томимого воспоминаниями о своем небесном бытии. Другой Ли Бо — земножитель, претерпевший духовное рождение от духа звезды Тайбо (Венеры) на горе, название которой созвучно его имени — Тайбо, служащей лестницей к небесным вратам поэтического вдохновения. Тайна его бытия тоже никому не известна. Как и первый Ли Бо, он вселяется в свою эмпирическую ипостась — смертного человека. Третий Ли Бо — смертный человек, рожденный от матери и отца, носитель небесной и земной тайны своего предназначения. Все три ипостаси Ли Бо находятся в одной физической оболочке человека, но не могут сойтись в единство. Точка их единения — духовный центр мироздания. Небесная сущность сверху влечет Ли Бо к духовному центру, земная — подталкивает его туда снизу, но смертный человек Ли Бо слишком тяжел для такого вознесения. Чтобы достичь центра, смертному Ли Бо надо умереть, растаять, превратиться в эфирную сущность и воспарить в космическом духовном вихре к центру вечной древности. А это и есть поэзия и философия Ли Бо в их онтологической сущности, они — не что иное, как жертвенность смертного человека: медленное таяние его в природном брожении под лунным сиянием и танец вращения его духа в круговоротах космического духовного вихря. Все это продолжалось 60 лет — ровно один шестидесятеричный цикл оборота Поднебесной, после чего Ли Бо, как говорит легенда, слился с воздушным сиянием небесных светил. Превращение своего земного таяния в поэзию и философию и отображено в ступенях цикла «Дух старины».

Примечательно, что цветовой и хронологической эмблемами поэзии Ли Бо и символами его земного пребывания стали «белизна» и «осень». Чуть юная весна заявит о своих природных и поэтических полномочиях, встрепенется в солнечных лучах нежными цветами и ароматами, закружится узорами и симфонией звуков, тут же наплывает лунная осень и серебрит инеем долы и горы земли и виски поэта. Ли Бо как будто бы и не жил земной жизнью, а сразу был рожден седым младенцем, скопировавшим своего прапредка Лао-цзы — Старика-младенца. Вот Ли Бо всего 40 лет, а он говорит:

Уж я не тот, каким бывал веснойЯ поседел к осеннему закату.

Тяжек ему воздух земли, гнетет его бренная материя, и он мечтает «на Драконе к тучам улететь» (№ 11). Вот ему 41 год, а он уже жаждет:

Вкусить бы трав, чей золотистый цветДарует вечность, как у тех небес.

В 52 года он, как даосский святой Гуанчэн-цзы, намерен уйти «туда, где в Вечность открываются врата» (№ 25).

«Ну, и что? — скажет читатель, — в 40-50 лет поэт вполне может чувствовать старость. Как известно, краток век поэта!» Однако у Ли Бо осенние мотивы звучат повсюду. Ему лишь 28 лет, а для него «иней ранний неотвратимо губит дивный сад» (№ 26), «весны уходят бурные потоки» (№ 52). Ли Бо не только готов сам взмыть ввысь, но усадить на белых гусей, журавлей, летающих лошадей и драконов все земное царство и поднять поэтическим вихрем космоса. У поэта и философа Ли Бо нет земной хронологии, нет «раньше» и «позже», «перед» и «потом», которые навязываются ему земным бытием. На земле — не истинный Ли Бо, подлинный пребывает в вечном акте существования там, в духовном центре мироздания, и потому он жаждет вернуться туда, к своему бессмертию.

Восхождение в вечность Ли Бо начинает по горе Тайбо (№ 5). Это и реальная гора в уезде Угун современной провинции Шэньси, и метафизическая гора, связывающая Небо и Землю (аналогии: реальный хребет Куньлунь и метафизический холм Куньлунь — Нижняя (Земная) Столица Первопредка; греческая гора Олимп и метафизический холм Олимп — земной трон Зевса и дворец небожителей). Вне всякого сомнения, Ли Бо использует здесь архетипическую модель, состоящую из трех символов, где гора — это идеально-мыслительное мужское начало ян, вода — телесно-чувственное женское начало инь и соединяющее их идеально-телесное ядро (смесь воды и горной пыли) — духовное эмбрионально-детское начало цзы. В таком ландшафтном воплощении архетипическая конструкция ян-цзы-инь проходит сквозь всю китайскую культуру. Например, она чрезвычайно широко представлена в «Каноне гор и морей», где играет роль генерирующего начала родовых объединений людей, тотемов и вещей. В даосизме и конфуцианстве она выступает структурным принципом философского Дао. При этом в даосских космогониях специально подчеркивается особенность состояния эмбрионального звена архетипа Дао. Этот эмбрион-дитя находится в среднем, каком-то сонном состоянии между жизнью и смертью. Он ни жив ни мертв и вместе с тем и жив и мертв («подобен существующему»); ни молод ни стар и в то же время и молод и стар («дитя», но «предшествует первопредкам» — «Дао дэ цзин», § 4).[331] Он свернут, как эмбрион в чреве матери, и спиральные энергии инь и ян окутывают его, но нет ни одной точки, недосягаемой для него. Он — вечный мертвец, но он-то и зачинает все жизненные процессы («непрерывно вьется, действует без усилий» (Там же, § 6).

Итак, Ли Бо ничего не изобретает относительно архетипической значимости горы Тайбо. В воображении поэта рядом с ней стоит могучий образ горы Куньлунь, исчисляющей меры духовных трансформаций космоса и отмечающей уровни бессмертия: «Если с горы Куньлунь подняться на высоту, вдвое превышающую ее, то это будет гора под названием Лянфэн (Прохладный Ветер). Взошедший туда становится бессмертным. Если еще подняться на высоту, вдвое превышающую ее, то это будет так называемый Сюаньпу (Висячий Сад). Взошедший туда становится духом-лин, он сможет управлять ветрами и дождями. Если еще подняться на высоту, вдвое превышающую ее, то это и будет Высшее Небо. Взошедший туда становится духом-шэнь. Это и есть обитель Тайди (Высшего Первопредка)».[332]