Истребитель - Глеб Исаев

Оставив искалеченную машину на попечение техников, конструкторы и пилоты отправились в тепло.

Павел, двинувшись следом, внезапно раздумал. "Что я там не слышал? — подумал капитан. — Неужели это и есть хваленые немецкие «мессершмитты»? Тогда непонятно, почему они нас валят, как тузиков? — Что-то не так, — он обошел самолет, уворачиваясь от суетящихся механиков. В глаза бросились непонятного назначения закрылки на рулях. "А это еще что-за… " — отложил Павел и двинулся дальше, заглянул в кабину, ничего особого. Знакомый по фотографиям Франца набор. Банка авиагоризонта в центре, окружена высотомером, компасом и альтиметром. Справа приборы топливной системы и двигателя, наверху, возле прицела, счетчики боеприпасов и часы. Все знакомо и функционально. Удивила плотность прилегания стекол.

"Умеют, гады", — с невольным уважением постучал летчик по толстому бронестеклу. И тут он заметил — на полу, возле педали управления рулями, что-то блеснуло. Вытянул шею и рыбкой нырнул вниз, перевалившись через борт. Дотянулся до небольшого кругляшка, зажал в ладони и кулем вывалился обратно. Как это не заметили техники и сам испытатель, понял, когда отошел от лежащего под наклон самолета. Видимо, от удара, завалившаяся в щель безделушка освободилась и оказалась на виду.

Не рискуя изучать находку прямо на месте, сунул кулак в карман реглана и двинулся прочь, благо, что самолет уже подцепили к лебедке и начали неторопливо поднимать над бетонкой.

Осмотреть сумел только в своей комнате. Под слабым светом сорокасвечевой лампы, с интересом разглядел тяжелый, явно ручной работы, кулон. Змея, кусающая себя за хвост, и какие-то символы в середине. Покрутил в ладони и попытался вспомнить, где он мог видеть нечто подобное. Не сумел и, засунув брелок в карман гимнастерки, махнул рукой: "Не до того. Нужно постараться понять, почему старший товарищ не сумел справиться с норовистой машиной". За раздумьями не заметил, как стемнело. И глаза начали слипаться. Павел зевнул и, расстегнув снаряжение, прилег на койку. "Вздремну, а после…" — успел подумать он прежде, чем погрузился в сон.

Проснулся словно от толчка. Попытался вспомнить, что его разбудило, и не сумел. Вот только крутилось в голове смутное воспоминание о приснившемся сне. "Что-то… Не помню", — расстроился неизвестно из-за чего он. Паша зевнул и потянулся, взглянув на мерно тикающие ходики: "Ого, три часа. Самое время третий сон смотреть, а тут… " — он хотел вновь устроиться на манящей прилечь кровати, но передумал. Остановило внезапное озарение: "Триммеры? Нет, как-то иначе. А, точно… Эти полоски называются флетнеры. Устройства, улучшающие управляемость рулей; и выставлять их нужно перед каждым вылетом. А специальный транспортир должен лежать в кормовом отсеке возле радиостанции. Надо же? Где я это успел прочитать? Да вроде не писалось ни в одном обзоре про эти штуковины… " — он пожал плечами и вытряхнул из коробки папиросу. Размял табак и смачно затянулся ароматным терпким дымком. "Это не машина — дрова, а Михалыч — валенок… — мысленно усмехнулся Павел. — Чего проще, "взлетаешь, притопи правую ногу "в пол", и чуть доверни. А что поломался, так ты на три точки садись, по нормальному, и все будет "абге махт"…

Точно валенок. Пим сибирский".

От внезапного озарения ему стало душно. Забилось сердце. Выступили капли на висках. Говоров поднялся и, выйдя на крыльцо ДОСа, взглянул на темнеющие в ночном морозном воздухе деревья. "Светает скоро", — мысль, вовсе не оригинальная, прозвучала несколько диковато. Паша замер, пытаясь понять, что смутило его. И с удивлением сообразил, что фраза эта прозвучала в мыслях как-то слишком жестко. А еще через секунду дошло — произнес он это на немецком. Странно? Еще бы. Учил его Павел в школе через пень колоду, да и после никакого желания повышать уровень знаний не испытывал.

В голове вдруг зашумело и сквозь этот шум, словно сквозь радиопомехи, донесся чей-то смутно знакомый голос: "…брось, Паша, сынок… сгине… " — и тут в ухе кольнуло. Так, что невольно схватился за голову: "Продуло? Только этого не хватало", — он торопливо открыл двери и заскочил в относительно теплое помещение. Все, спать, завтра механики обещали починить машину, и моя очередь лететь…

Наутро, выслушав наставления полковника, и уже сидя в кабине, вновь удивило состояние уверенного понимания. Словно сидит он в родной и знакомой до последней царапины кабине «курносого». Совершенно уверенно выставил винт на двенадцать часов и, вспомнив про флетнеры, показал техникам угол, на который необходимо их отогнуть.

— Потом, — отмахнулся на недоуменный вопрос стоящего за спиной конструктора. — Вернусь, объясню.

Забрался в кабину и пробежал глазами по приборам. Таблички с поясняющими надписями, для чего? Он глянул на переключатель топливных баков. Левый, правый; переводчик, печатавший пояснение, умудрился сделать ошибку при описании лампы резервного запаса топлива.

Самолет вывели на взлет. Взмах флагом, и летчик включил магнето, запуская двигатель. Взревел двигатель, набирая обороты, и вот уже самолет побежал по бетонке. Чуть рыская на узких колесах, он достиг скорости отрыва. Резкое движение ручки, и газ, чуть втопил правую педаль, удерживая рванувшую в сторону машину. И вот уже пронеслись мимо, оставаясь далеко позади, корпуса завода.

Павел выровнял «Густава», исполнил змейку, чуть клюнул носом, набирая скорость, и с радостным возбуждением кинул самолет в крутое, почти отвесное, пике. Я вам покажу — дрова, — с каким-то непонятным презрением к оставшимся на земле, пробормотал он, с трудом разводя губы от навалившихся перегрузок. Стрелка высотомера с бешеной скоростью рванулась по кругу. "Семьсот пятьдесят, семьсот девяносто, — отметил Павел растущую скорость. — Попробуй, догони, Ваня", — фыркнул ас и потянул ручку на себя.

Верно выставленные флетнеры помогли справиться с рулями без особых усилий. Вывел машину уже над самой землей и крутанул бочку, едва не цепляя провода вдоль накатанного зимника.

Новый набор, и вот уже самолет вырвался за пятитысячный рубеж. "Гермокабина. Это вам не фанерный ишак", — он вытянул гофрированный шланг кислородной маски и продолжил набор высоты.

Глава 9

Самолет, быстро набирая скорость, проскочил семитысячную отметку. Звук двигателя слегка изменился.

Летчик сбросил обороты и перевел истребитель в горизонтальный полет. Давно исчезли за сплошными плотными облаками очертания земли. Только сплошной молочно-белый ковер и слепящее солнце, а вокруг прозрачное, отдающее в черноту, небо. Глянул на часы, прикидывая, не пора ли возвращаться, и вдруг, словно громадное плотное одеяло упало на кабину. Все погрузилось в темноту. Говоров вскинул голову, пытаясь понять причину столь странного явления, но не успел. Голова, словно попав в громадную центрифугу, стремительно закружилась. В глазах вспыхнули пестрые ленты. Перекрученные, разноцветные. До невозможности яркие и отчетливые, они все быстрее и быстрее окутывали сознание, не позволяя сосредоточить внимание. И, наконец, взорвались совершенно немыслимым свечением.

Сознание уже не контролировало происходящее. Сколько времени продолжалось забытье, не понял. Ни малейшего признака случившегося. Бездонное небо, кучи облаков под крыльями, и смазанная линия горизонта далеко впереди.

Бросил тревожный взгляд на приборную доску: "Нормально. Высота, скорость, давление в системе, авиагоризонт. Все в порядке".

"Тысяча, чертей, что это было? — пронеслось в голове. И сам себе ответил: — После, все после". Плавно перевел ручку от себя и подработал рулями, уходя на разворот. Глянул на фото красотки Марлен: "Я в порядке, еще повоюем…"

А уже через десяток секунд кабина вновь погрузилась в полутьму. Но совсем не такую, как прежде. Обычный полумрак густой облачности. Он вслушался в ровный рокот двигателя: «Порядок». Вышел из облаков на трех тысячах. Отстегнул надоевшую маску и глянул на часы:

"Доклад придется писать по минутам. "Три двадцать одна". Отлично. Вилли обязательно придерется к круглой цифре".

По затылку пронесся легкий холодок: "Какой еще Вилли?"

Павел уставился на приборную панель. Он точно помнил, что никакой фотографии и тем более запрятанного в пластик маршрутного листа перед вылетом не было.

От волнения рука дрогнула, самолет клюнул носом и тут же выправился. Однако, как показалось Говорову, совершенно без его воли. И тут же пронеслись в мозгу недовольные мысли: "Пауль, старина, не стоило тебе вчера столько пить. Французский коньяк плохой помощник".

Говоров с ужасом уставился на свою руку, сжимающую ручку управления. Поразило все. И тонкая кожа лайковой перчатки, и кусочек белоснежной сорочки, выглядывающей из-под застегнутого комбинезона, но вовсе убил выпуклый, рельефный орел на торчащей в прорези манжеты запонке. Павел крутанул головой, чувствуя кожей гладкий шелк небрежно повязанного кашне. И уперся взглядом в стекло, отразившее его лицо. Хотя, какой там «его»? Совершенно незнакомое, с курносым задиристым профилем и клочком русых волос, торчащих из-под шлемофона.