Истребитель - Глеб Исаев

Он вновь стоит перед невысоким домиком, в той самой безлюдной деревушке. А может, и не было ее, той встречи, но стоит Паша в той же летной куртке, с лейтенантскими кубарями на петлицах возле косоватого крылечка и смотрит на плотно запертую дверь.

Миг, во сне возможно и не такое, и вот уже, миновав темные сени, словно перелетев по воздуху, оказался он в горнице. Та же тишина, прерываемая тиканьем ходиков с хитроглазой кошкой. И сидит все также в углу седобородый старикан с хитрой усмешкой на сморщенном от времени лице.

— Здравствуй, дедушка, — неожиданно произнес летчик. Старик кхекнул и добродушно, вовсе не так, как в первый раз, кивнул на лавку.

— Садись внучок, в ногах правды нет. Повзрослел, вижу, подрос, — окинул взглядом собеседника старик. Вот и в званье поднялся. Однако все то от лукавого. Нет еще у тебя коня богатырского, да и сам душой не созрел на дело ратное идти…

— Только ждать вовсе не в пору. Тяжкое время подходит. Поспешать нужно. Подсказку дам, но далее сам думать должен. Никто за тебя того не сумеет, — дед провел по скобленым доскам стола маленькой узловатой ладошкой. — Вот смотри, Паша. Конь твой быстрый, а вы его в прежнюю сбрую впрячь хотите, разве ж дело? Ну кто новый меч в старых ножнах держит?

Павел поднял глаза на хозяина: — А как? Дедушка?

— Видел, в поле стрижи летают? Миг, и вот уже под самыми облаками вьюн. А рядом ворон кружит. Неспешно парит. Крыло у его так стоит, чтоб в небе плыть…

— Боле не скажу тебе ничего. И так много… И напоследок вот еще… Коня богатырского кормить нужно так, чтобы не клевером, а свежим овсом, да пшенички добавить, для сытости. Понимаешь? Ну, после поймешь…

Проснулся от звука сорвавшегося с лебедки груза. Подводя к фюзеляжу плоскость, рабочие неловко двинули вес, крыло накренилось и всей массой рухнуло на бетонный пол мастерских.

Тишина, последовавшая за стуком и дребезгом падения, оглушила. Все понимали, беда — она одна не ходит. Место крепления оказалось испорчено. Смятая дюраль, сорванные клепки. Восстановить в полевых условиях такое непросто и в спокойной обстановке, а уж когда со всех сторон торопят и наседают соглядатаи, и вовсе сложно. Рабочие замерли над покореженным крылом. Хлопнула тяжелая дверь, в цех ворвался планерист. Конструктор — сборщик, которому доложили о происшествии. Подбежал к стоящим.

Когда осознал, что случилось, повеяло холодом лагерного барака. Кому и что доказывать? Факт налицо. Оставленные без присмотра рабочие загубили судьбу госпроекта. Это не просто халатность, тут дело куда серьезнее.

Он затравленно обернулся к сидящему поодаль испытателю.

Павел, все еще находясь под впечатлением сна, перевел взгляд на лежащее крыло. Понимание пришло разом. Стриж. Вот оно. Рывком поднялся и быстро подошел к дверям. Задвинуть тяжелый засов еле сумел, но когда шкворень встал в паз, повернулся к наблюдателям.

— Не было никакого падения, — обвел взглядом группу техников. — Можете исправить крепление? — спросил у разработчика. — Согласовать с Москвой — моя проблема. Ваше дело — обработать вторую плоскость и заварить эту. Установите как есть.

Конструктор с сомнением взглянул на крыло: — Но…

Павел с удивлением прислушался к себе, ощущая непонятную решимость и уверенность: — Я знаю, что говорю. Приказ будет. А выхода у вас так и так нет. Однако, ежели в первом случае ночевать вы будете уже в подвалах НКВД, то во втором — есть возможность свалить все на меня. В крайнем случае, можете соврать, что заставил силой. Ну?

Его уверенность невероятным образом передалась остальным. Рабочие задвигались, конструктор выхватил карандаш и уровень, принялся измерять возникшее в результате случайности искривление.

— Попробовать? — он поднял изумленные глаза на Говорова. — С ума сойти. Такого не может быть. Угол составляет ровно тринадцать градусов. А крепление вовсе не пострадало. И вообще, достаточно проварить место деформации и зачистить.

— Так делайте, — Павел уже не просил, а приказывал. — Я в управление. Где у вас находится телефон? А вы подготовьте второе крыло…

Кабинет начальника испытательного центра оказался пустым. Палло уехал в Свердловск. Главный явно охладел к проекту и больше времени уделял разрабатываемому параллельно самолету.

Назвав телефонистке номер, который на прощанье продиктовал майор, Павел дождался ответа и представился.

— Паша, ты? — голос Смирнова звучал так отчетливо, словно тот находился в соседней комнате. — Рассказывай, что у тебя?

— Конструкторы выяснили, в чем была причина последней неудачи, — памятуя о необходимости соблюдать секретность, доложил капитан. — Но, для внесения изменений требуется приказ. Никто не хочет брать на себя ответственность… — пустился во все тяжкие летчик. — Идея простая, но пока согласуют… — он выдохнул. — Товарищ майор, прошу… доложите наркому. Мне на этом самолете лететь, и будь сомнения, звонить бы не стал.

Смирнов задумался.

— А что сказал главный? — уточнил майор.

— Так нет его, сборка встала, а командир в городе…

— Вот что, Паша. Сделаем так. Приказ я у «Самого» подпишу, но если что-то пойдет не так, ответственность на тебе. И помни, больше без самодеятельности.

Павел обрадовано пробормотал: — Спасибо, огромное вам спасибо, — но вдруг замер и совершенно неожиданно закончил: — Только сразу скажу, вопрос этот дела не исправит. Я тут посмотрел, посчитал… Без другого корма для лошадки не обойтись. На клевере далеко не уедем.

— Погоди, погоди… — майор на другом конце провода оторопело замолк. — А ты откуда знаешь, как его назвали?

— Чего? — отозвался в свою очередь недоумевающий капитан. Ну его, "корм"?.. Вынужденный прибегнуть к идиомам Смирнов не стал подбирать для топлива другого слова. Откуда знаешь, что «клевер» не тянет? Главный об этом только вчера доложил.

Паша махнул рукой, — "врать, так врать", — и отозвался: — Я же разведчик теперь. Выяснил. И самое главное… К тому, другому нужно, как бы сказать, «овса» добавить.

Майор крякнул: — Про это по открытой линии вообще говорить не стану. Вот что, раз ты настолько в теме, я подготовлю распоряжение, пусть тебя в группу разработчиков подключат. Может, и впрямь, что дельное подскажешь. Хотя… Ладно, слово вылетело. Все. Приказ, разрешающий доработку, вечером будет.

Положив трубку, капитан вытер проступивший на лбу пот. Умудриться, не зная ничего, влезть в совершенно секретное и темное дело — это уметь нужно. Хотя кто же мог знать, что пару керосин-окислитель на базе азотной кислоты назвали «клевером», тогда, как рассматривавшийся вариант с применением в качестве кислородного окислителя перекиси водорода, «овсом».

"Выходит, сон-то в руку, — размышлял он, шагая к цехам. — И все, что старик говорил, правда… Но тогда, значит, и первая встреча была. И все это после той водицы, что в ковшах была. И скорость моя, и сила".

За рассуждениями не заметил, как подошел к стоящему возле ворот в ангар часовому. Предъявил пропуск и заглянул внутрь. Рабочие уже заварили крыло и начали устанавливать его в пазы на фюзеляже. Самолет приобрел совершенно невероятный вид. Он стал походить на огромную птицу, стрижа или сокола. Однако возле машины Павел увидел старшего конструктора. Тот потрясал чертежами и визжал так, что закладывало уши: — Под суд, в трибунал. Да кто вам позволил?.. Слова перемежались забористым матом, и угрозами.

— Отставить, — рявкнул капитан, входя в ангар. — Я приказал, и что?

— А ты кто такой? — уставился на него конструктор. — Твое дело за ручку дергать…

Говоров спокойно взглянул в бешено-округленные глаза мастера:

— Мои полномочия вы узнаете сегодня вечером. Приказ, подписанный «Самим», надеюсь, устроит? Также и разрешение на эти доработки.

Конструктор по инерции продолжал открывать рот, но упоминание имени всесильного наркома уже произвело свое впечатление. Разбрасываться такими словами? Подобную, в полном смысле самоубийственную, глупость мог совершить только умалишенный, летчик на такого человека вовсе не походил. Разработчик вспыхнул, крутанул рукой у виска. Жест можно было понять двояко. Либо делайте, как хотите, либо… Так или иначе, оставшуюся часть работы выполнили уже спокойно.

— Товарищ капитан, — наконец не выдержал один из техников. — А вы, правда, получили разрешение?

Понять его недоверие было несложно. Внести изменения, да еще настолько существенные, без нужных расчетов, без макета, без испытания в аэродинамической трубе, наконец, дело настолько немыслимое, что в случае отсутствия приказа, или на худой конец разрешения, всем причастным светило минимум двадцать лет лагерей. Без вариантов. А в самом пиковом случае могло выйти и лишение права переписки. Для знающего человека приговор куда более трагичный, чем просто отсидка.