Пробуждение мёртвых богов 2 (СИ) - Сороковик Александр

В качестве наставников и старших ехали несколько взрослых, которые должны были кроме обучения заниматься коммуникацией с местными властями, организацией быта, а также следить за моральным духом студентов, не позволять им расслабляться, лениться, и интересоваться ненужными, вредными идеями, воспитывать в них имперскую гордость и осознание своей миссии.

Отправив первую партию студентов, в том числе и Марка в Александрию, я решил исполнить свою давнюю мечту – поехать на Сардинию, которую раньше готовил, как свою вотчину, своё маленькое царство. Собственно, мечта была гораздо обширнее: мне очень хотелось посетить Олисипо, откуда начался мой путь в Римской Империи, зайти в приютивший меня монастырь, на рыночную площадь, где я познакомился с самыми близкими людьми – женой Мариной и другом Кастулом. Навестить имение в Западной Аттике, как оно там?

Впрочем, я понимал, что вряд ли мне удастся при моём нынешнем статусе совершить такое путешествие, во всяком случае, в обозримом будущем, ведь пока Олисипо был плотно захвачен свевами, поэтому ограничился тем, что было реально – Сардинией. Тем более что там меня ждали не только личные, но и государственные дела.

Мы приехали с Мариной, маленьким Валерием, кучей слуг и нянек, верным Луцием Антонием, ставшим после отъезда Меркурия Фавста центурионом, и его легионерами – моей личной охраной.

Прежде всего, я встретился с Агриппой Ассинием, на которого возложил тогда управление провинцией. Мы побеседовали очень душевно и в то же время плодотворно. Не сказать, чтоб при Ассинии провинция стала развиваться семимильными шагами, но все достижения, которые я оставил, новый ректор бережно сохранил, укрепил и продолжил развивать.

Он не пускался в авантюры, не рисковал, не увлекался новыми проектами, но то, что хорошо работало, не трогал. В учётных книгах царил образцовый порядок, воровства, судя по всему, практически не было, налоги платились исправно. Немного поколебавшись, я всё же утвердил Агриппу ректором на постоянной основе. Прежняя мысль сохранить Сардинию как свою вотчину для отступления в случае чего, скорее всего потеряла смысл: если я полечу с трона, то упаду очень больно, и никто не даст мне счастья приземлиться в собственной провинции. А если благополучно царствовать и далее, то подобный «запасной аэродром» просто не нужен.

Следующий мой визит был к супругам Гао – Чжимину и Мэйлинь. Они по-прежнему обитали в том самом домике, который я выделил для них в своё время, им также прислуживала старая Агафья. Всё также Чжимин упорно не желал учиться языку и говорил только по-китайски, и всё также хрупкая кукольная Мэйлинь вела все переговоры – она изъяснялась теперь почти безукоризненно не только по-гречески, но и по-латыни.

Однако теперь зачастую у неё на руках помещался крохотный младенчик. Малыш постарше ковылял рядом, радостно гугукая по-китайски и улыбаясь. Я совершенно не помнил, когда он родился, и даже, когда мама Гао ходила беременная, хотя это всё происходило до моего отъезда в Рим, даже на совещании, где мы обсуждали нападение на Рим, Мэйлинь вроде присутствовала… Или китайцы так здорово маскировались, или мне просто было не до них…

Ещё из новшеств я заметил в самом дальнем конце двора крохотный, метра три квадратных, садик с какими-то вьющимися растениями и цветами, тщательно огороженный каменной стеной с узенькой калиткой. Как объяснила Мэйлинь, это личная вотчина Чжимина – он ежедневно уходит туда хотя бы на полчаса – посидеть в тишине, полюбоваться своими цветами, почитать стихи древних китайских поэтов, поразмышлять о бренности бытия.

В эти минуты никто не смел нарушать его уединение, даже Мэйлинь или дети. Зато благодаря этим медитациям глава семьи Гао в остальное время сохранял спокойствие духа, невозмутимость и добродушие.

При встрече я сначала хотел подколоть китайца на тему того, что вот, сбылась его мечта о покровительстве римского императора, причём этот самый император прибыл в его дом собственной персоной. Однако, присмотревшись, я счёл за лучшее на эти темы не шутить. Если остальные особо не изменили ко мне внешнего отношения в связи моим новым статусом, то Чжимин в силу восточного менталитета был немного подавлен значительностью события – для него личность императора была божественной, несмотря на то, что ещё пару лет назад они вместе с ним варили бумагу, ругались в процессе её производства, а потом пили старое фалернское вино во дворе возле остывающей печи.

С большим трудом мне удалось вернуть его на землю и перевести разговор на деловую основу: как продвигается изобретение паровой машины? Какие ещё новшества можно внедрить? Вопроса производства бумаги мы не касались: это дело поставлено было уже почти на промышленную основу, выпуском и сбытом занимались специальные люди, семье Гао просто отчислялись дивиденды с продаж.

Как выяснилось, паровая машина застряла на уровне идеи. Китаец уловил смысл работы парового двигателя и его преимущества, я хорошо представлял, как можно его использовать. Но вот саму механическую часть ни он, ни я не понимали как воплотить в жизнь. Я решил пока оставить этот вопрос до возвращения первых учеников из Александрии: среди них было несколько специальных людей, которые искали бы среди бумаг именно какие-нибудь изобретения – отвергнутые современниками, высмеянные и забытые. Среди них могли найтись те, что смогут нам пригодиться.

Ещё одним интересным направлением, которое развил Чжимин, были воздушные змеи. И не только примитивные квадраты из планок и бумаги для детской забавы, но и совершенно фантастические сооружения из тончайших листов, шёлковых лент, бамбуковых конструкций в виде драконов, птиц и фантастических животных. Поначалу мастер Гао думал, что их можно применить в военном деле, но ничего придумать не смог. Изготовление змеев приносило неплохой доход, но являлось скорее весёлой забавой для праздников.

– Я думал, что получится сделать такого большого змея, чтобы поднять в небо хотя бы одного воина с луком и стрелами, чтобы обстреливать врага с неба. Но у меня это не получилось, – с горечью поведал мне китаец через свою супругу..

Тогда я провёл во дворе небольшой эксперимент: велел соорудить примитивную печь для сжигания сухой травы, растянул над горловиной какую-то оболочку из тонкой шкуры, наполнил её горячим воздухом и завязал внизу. Несмотря на убогость конструкции и грубые материалы, это подобие воздушного шара смогло взлететь на несколько метров над землёй, переместиться к ограде, и сдуться, запутавшись в ветвях акации.

Чжимин, явно обладавший инженерным предвидением, был потрясён открывающимися перспективами. Я велел хранить тайну и готовиться: скоро приедут учёные, которые под его руководством станут изобретать многие интересные вещи, в том числе и этих совершенно необычных змеев.

Вместе с важными государственными делами я не забывал и о своей супруге. После нашей ссоры произошло много важных и не совсем приятных событий, мы внешне восстановили наши прежние отношения, вместе отбивались от неприятностей, поддерживали друг друга. Но между нами больше не было той душевности, когда мы понимали друг друга с полувзгляда; наши ночные встречи стали просто супружескими обязанностями, а ежедневные разговоры касались в основном вопросов управления империей.

Здесь, на Сардинии, мы как бы вернулись в прошлое, когда ещё не были правителями Рима и на нас не давил груз непомерной ответственности. И если потом я, будучи мужчиной, принял его как должное и приспособился к нему, то Марина, при всём её железном характере, оставалась женщиной. В какой-то момент она не выдержала не столько сам груз, сколько моё отношение к ней – исключительно как к боевому товарищу, надёжному плечу, на которое можно и нужно свалить дополнительную ношу. И история с Брунхильдой не осталась незамеченной ею, и вдвойне её задело именно то, что я в какой-то момент увидел женщину не в ней, а в грубой скандинавской воительнице.

В эти дни я почти не загружал её проблемами управления, она нашла своих прежних служанок, собрала весёлое сборище с играми, забавами и болтовнёй; они снова сплели кукол, как тогда, когда нужен был бамбук для производства бумаги, соорудили для них хижины.