Походные письма 1877 года - Николай Игнатьев

16-го утром был переполох на переправе, которую пришлось временно приостановить: стали приближаться со стороны Рущука мониторы турецкие. Теперь сделаны новые заграждения, и поставлена на острове 5-ти орудийная батарея для обстреливания подступа будущего моста. Место переправы от крутого берега Дуная, на котором расположена Зимница и бивак Главной квартиры, на 6 верст отстоит. Местность, как бы созданная для живописи. Картина, оживленная движущимися массами войск, великолепна.

В час пополудни государь внезапно сел на лошадь и поскакал к переправе. Дежурные и лишь немногие лица, которым дали казенных или казачьих лошадей, поспели за ним с конвоем среди ужасающей пыли. Государь здоровался с войсками, обгоняя их. "Ура!" гремело неумолкаемо.

Царь сел на понтон и, буксируем катером паровым, переправился на ту сторону, где был встречен Драгомировым и Радецким. Главнокомандующий был на переправе. Государь осматривал подробно поле сражения и поехал верхом в Систов. Войска стояли шпалерами от самой переправы до города. Энтузиазма, криков восторженных войска при виде царя и главнокомандующего описать невозможно.

В городе прием был великолепный. Жители с духовенством и хоругвями в голове встретили царя, кричали "ура!", "живио!", бросались целовать руки, ноги. Болгары выбили окна в мечетях, разбросали листки Корана и разграбили лавки мусульман, оставивших поголовно город. Еще накануне - по уходе низама турки-жители, принимавшие участие в битве (найдены даже две женщины между сражавшимися-убитыми), пытались зажечь город и, засев в виноградниках, стреляли по одиночным офицерам и солдатам.

Государь отправился в собор, где восторг жителей еще усилился. При виде русского царя, "освободившего их от турок" и набожно приложившегося к Евангелию, болгары стали кричать "ура!" и ...аплодировали, к величайшему смущению наших. Великих князей, генералов, офицеров и солдатиков осыпают цветами и угощают вином и живностью. Государь вернулся из Систова прямо к переправе и оттуда в коляске на бивак около 7 часов пополудни. У нас уже 40 тыс. войска за Дунаем, и мост, вероятно, будет готов завтра.

17-го я опять дежурный. Погода жаркая. У наших ног в рукаве Дуная купают тысячи лошадей. Всадники раздеты догола и тоже обмываются. Подальше тянутся зигзагом войска, артиллерия и обозы к продолжающейся переправе. Пехота и артиллерия перевозятся пароходом, буксирующим баржи, а понтоны обращены на мостовое устройство. Задерживает одна настилка, которую подвозят. Как только мост будет исправен, двинут казачью дивизию Скобелева и две кавалерийские дивизии (Манвелова и Лошкарева). Турки пропустили минуту, чтобы попытаться опрокинуть переправившиеся войска. Ожидали подхода войск турецких из Рущука, но они ограничились переходом войск туда из Никополя, покинутого, кажется, обороняющимися. Теперь желательно двинуть легкие отряды как можно скорее в Балканы и захватить перевалы, а также охватить как можно больше Болгарии для ограждения от турецкого мщения и неистовств.

Стоянка здесь сухая. Ночью спали отлично. Погода жаркая, но в палатке моей, раскинутой под деревом, сносно. Если бы не пыль, все бы хорошо. На затылке и голове сыпь не прошла, но в том же положении. Глаза в удовлетворительном состоянии. Вчера, напившись чаю в 5 час. утра (даже ранее), я отобедал лишь в 10 час. вечера (за так называемым гофмаршальским столом{18}). В 5 час. пополудни Дмитрий успел сделать из весьма мутной воды Дунайского рукава чаю. Можно бы и кормить нас хорошо или нам предоставить кормиться удовлетворительно. Но в Главной квартире, действующей на все местные продукты, как саранча, нет распорядительности.

Все сегодня высыпаются, а я встал, как обыкновенно, в 5-м часу. Лошади фыркают, прислуга лагерная шумит, и мухи докучают. Спать отвык при подобных обстоятельствах, разве устанешь, а я вовсе не устаю еще, что дальше будет? Был я в бараках и палатках Красного Креста. Умилительно смотреть, как сестры ходят за ранеными, а равно как эти несчастные весело и бодро переносят страдания.

Сейчас отправляется фельдъегерь, а мы едем на торжественный молебен. Ждем сегодня писем от вас, давненько уже не получали, не то, что в Плоешти. Целую твои ручки и ручки добрейшей матушки.

Черкасский здесь, но я должен сказать, что неудовольствие против него за деспотизм и бюрократизм, а равно и чиновничью спесь - всеобщее. Консула, отданные в его распоряжение, и чиновники хотят подавать в отставку, а служащие в Красном Кресте приходят в отчаяние. Вот вам и либерал.

Обнимаю и благословляю деток. Сообщи вести обо мне батюшке. Не знаю, успею ли написать ему. Смотрю на ваши фотографии и целую их. Твой любящий муженек и вернейший друг Николай

Пометь письмо мое No 6 9 июня.

No 10

20 июня. Зимница, бивак на берегу Дуная

Третьего дня прибыл фельдъегерь и в первый раз, добрейшая жинка моя, не привез ни строчки от тебя. Не иметь вести из Круподерницы тяжело. Я утешился тем, что вытащил из портфеля фотографии ваши, посмотрел на них, поцеловал, помолился и снова уложил в футляр. Письмо твое, доставленное в Драчу тоже вытащил я, перечитал, поцеловал много раз, сохранившее, как мне показалось, благоухание, и успокоился, поручив вас Богу.

Возвращаюсь к дневнику моему, дающему тебе отчет обо всем, со мною случающемся. Ты припомнишь, что я был дежурным 17-го и отправился за несколько минут пред государем в лагерь 12-го армейского корпуса (Ванновского), расположенный в полутора верстах от нашего бивака. Адад отлично исполнил свою обязанность в свите государя и не пугался ничего. После обеда войск, построенных четырехугольником (тут был весь корпус, Болгарская бригада, казаки и гвардейская рота, участвовавшая в бою и возвратившаяся из Систово накануне), сняли шапки, слезли с лошадей и подошли к возвышенности (почти в середине каре войскового), на которой находилось все армейское духовенство и хор певчих, составленный из офицеров. Служили молебен стройно, благолепно. Пение было очень приятное, несколько протяжное, монастырский напев, но голоса чудесные, в особенности тенор. Зрелище умилительное, величественное. Солнце пекло, несмотря на то, что был уже 4-й час пополудни, и освещало Дунай с противоположным берегом и г. Систовом. Все молились с царем, имея под ногами Дунай и перед глазами поле сражения, обагренное русскою кровью. Пропели многолетие царскому дому и войску; все преклонили колена, когда читали молитву, сочиненную по поводу войны настоящей, и потом, когда провозгласили вечную память павшим в последнем деле за царя, отечество и угнетенных православных братии наших. Затем государь раздал ордена - св. Александра Невского князю Массальскому, начальнику артиллерии, св. Станислава 1-й ст. (оба с мечами) - Левицкому, помощнику начальника штаба, Владимира 4-й ст. оставшемуся после Озерова командиру гвардейской роты. Подвинулись в это время к кургану. Государь благодарил гвардейцев за доблесть и вызвал 7 человек (из них трое раненых, оставшихся во фронте, и один вольноопределяющийся финляндец барон Бруннер), наиболее выказавших мужество и самоотвержение (по указанию товарищей). Царь передавал собственноручно новым кавалерам, громко вызываемым из фронта главнокомандующим, ордена, целовал их и благодарил. Замечательны были выражения лиц и осанка украшенных знаками военного ордена. После того все 7 гвардейцев со св. Георгием на груди поставлены были рядом на кургане, а перед ними главнокомандующий, Непокойчицкий и Николай Николаевич (младший). Государь скомандовал "на караул" новым георгиевским кавалерам и закричал "ура!", махая шапкою, что тотчас же было подхвачено всею массою войск. Государь и Николай Николаевич прослезились и обнялись, а главнокомандующий закричал, как только затихли возгласы, "ура! государю императору". Все шапки полетели вверх, и глотки осипли от оглушительного "ура!". Государь обратился ко мне и сказал: "Ты как дежурный отправляйся на другую сторону Дуная, расскажи, что видел, скажи, что мы молились за победу, одержанную отсутствующими, и отдали честь им, как и присутствующим". Вместе с тем мне поручено было отвезти солдатские Георгиевские кресты в дивизию Драгомирова первым двум полкам переправившимся - Волынскому и Минскому, по 5 знаков на роту, 3-му полку (Подольскому) - по 4, а 4-му (Житомирскому) по 3, а также горной артиллерии, пластунам и стрелкам, участвовавшим в деле.