Культурно-историческая психология – наука будущего - Майкл Коул

Хотя все это и производило довольно сильное впечатление (пастух дал подробную информацию почти о дюжине коров, при том, что не он отвечал за эти сделки), Бартлетт не считает это чем-то экстраординарным: «Пастух свази обладает удивительно цепкой памятью на индивидуальные особенности своих подопечных. Животное может отстать и смешаться с другим стадом. Оно может отсутствовать довольно долго. Однако сколько бы времени ни прошло, если хозяин приходит к кому-то с описанием пропавшего животного, его слово почти никогда не подвергается сомнению и ему мирно разрешают увести животное обратно» (там же).

Ф. К. Бартлетт также предположил существование второго типа вспоминания, организующим принципом которого служит временной порядок: «Существует низкоуровневый тип вспоминания, очень близкий к тому, что часто называют механическим воспроизведением. Он характерен для психической жизни людей с относительно ограниченными интересами, которые все очень конкретны и ни один из них не является доминирующим» (там же, р. 266). В качестве свидетельства такого механического воспроизведения он использует протоколы местного суда. В приводимом ниже примере расследуется попытка убийства женщины, которую и допрашивают в качестве свидетеля.

«Судья: Расскажите мне, как вы получили этот удар по голове.

Женщина: Ну, я в то утро встала на заре и… (следует длинный список сделанных дел, встреченных людей и сказанного). Потом мы пошли в крааль к таким-то и таким-то, и там…(новый перечень) выпили пива, и такой-то сказал…

Судья: Не беспокойтесь, я не хочу знать ничего, кроме того, как вы получили удар по голове.

Женщина: Хорошо, хорошо, я как раз к этому подхожу, я еще до этого не дошла. Ну, я ему сказала… (снова следует длинный рассказ о деталях разговора и обстановки). Ну, а после этого мы пошли в крааль к такому-то.

Судья: Послушайте, если мы будем продолжать в том же духе, это займет у нас целый день. Так что насчет этого удара по голове?

Женщина: Да, хорошо, хорошо, но я еще до этого не дошла. Так мы… (и снова следует очень долгое перечисление всех деталей этого дня). Ну, а потом мы пошли к такому-то в крааль… там был спор… Ну, и он ударил меня по голове, и я умерла, и это все, что я знаю» (там же, р. 265).

Ф. К. Бартлетт не был этнографом, и к его суждениям о культуре мышления свази в случаях вроде этого следует относиться с большой долей скептицизма. В защиту своего утверждения о том, что для культуры свази, вероятно, характерно механическое воспроизведение, он говорит, например, что в Свазиленде «новости распространяются среди местного населения с огромной быстротой. Никакой специальной системы сигналов их передачи не существует, но, когда бы ни встретились два путника на тропе, они дают друг другу полный отчет обо всем, что они в последнее время сделали, увидели и узнали. Многократное повторение оказывается при этом наилучшим способом запоминания. Тот же прием используется и в деятельности неторопливых и многословных туземных советов. За этим стоит состояние группы, имеющей массу времени и мало скоординированные интересы, когда все, что бы ни произошло, равно интересно и где, следовательно, полный отчет о случившихся событиях социально оправдан. Так индивидуальный темперамент и социальная организация играют на руку друг другу и совместно поддерживают определенный способ запоминания» (там же, р. 265–266).

Такого рода этнографические спекуляции показывают, что Ф. К. Бартлетт впадает в тот же соблазн, что и У. X. Р. Риверс: использовать европейские культурные стереотипы для оправдания выводов, далеко выходящих за пределы имеющихся данных.

К его чести, Ф. К. Бартлетт понимал (хотя и не применил это понимание в своей работе в Свазиленде), что преувеличенно последовательное вспоминание, которое он приравнивал к механическому воспроизведению, могло быть как продуктом социальных условий вспоминания, так и продуктом любых устойчивых психологических тенденций, связанных с культурой. Он писал:

«Замените слушателей на группу чужих людей, и характер вспоминания тоже изменится. Здесь прежде всего следует рассматривать статус рассказчика в его собственной группе и его отношение к группе, к которой принадлежат его слушатели. Если аудитория принадлежит к подчиненной, нижестоящей группе, рассказчик чувствует себя уверенно и акценты в его рассказе будут расставлены в соответствии с предпочтениями его собственной группы. Если аудитория принадлежит к вышестоящей, более компетентной и доминирующей группе, она может заставлять рассказчика отходить от свойственного ему способа вспоминания до тех пор, пока он, осознанно или неосознанно, не примет желательный для них способ. Тогда он попытается перестроить свой рассказ и нарисовать своим слушателям картину, которую они, пусть неясно, и стремились увидеть. Всякий антрополог, работающий в поле, знает это или, по крайней мере, должен знать. Тем не менее, специфика социальной детерминации способа вспоминания и его изменение в зависимости от содержания вспоминаемого до сих пор не были тщательно изучены» (там же, р. 266).

Идеи Ф. К. Бартлетта о культурной организации вспоминания были скоро проверены антропологом С. Ф. Нэйделом (Nadel, 1937b). Он вел полевые исследования среди иоруба и ньюп в Нигерии. Он был поражен, как сильно и во многих отношениях они отличаются друг от друга, хотя они живут бок о бок, окружающая их среда одинакова, как и общие условия жизни, имеют похожие экономические системы и формы социальной организации и говорят на похожих языках.

Для религии иоруба по С. Ф. Нэйделу характерна «… разработанная и рациональная иерархическая система божеств» (там же, р. 197), каждое из которых имеет особые обязанности и функции. У иоруба развиты реалистические пластические искусства и драма. Религия ньюпов, напротив, «… сосредоточена вокруг некой смутной абстрактной неперсонифицированной силы, у них наиболее развиты декоративные искусства, и они не имеют традиций драмы, близких к тому, что есть у иоруба» (там же, р. 197).

С. Ф. Нэйдел составил рассказ, который можно было использовать для проверки характера запоминания в обеих группах. В нем говорилось о супружеской паре, имевшей двоих сыновей. Сыновья были влюблены в одну и ту же девушку, а она предпочитала младшего из них. Старший сын убил младшего, девушка с разбитым сердцем ушла, и ее никогда больше не видели. В это нехитрое повествование был вплетен ряд элементов, которые, как предсказывал С. Ф. Нэйдел, будут по-разному запоминаться людьми, принадлежащими к этим двум культурам. Эти элементы включали утверждения («Бог отомстит за это») и логические связки («когда эти сыновья подросли»). Нэйдел ожидал, что иоруба сделают акцент на логической структуре рассказа, а ньюп – на сопутствующие факты и детали, поскольку такие акценты соответствовали их доминирующим социальным тенденциям и ассоциативным схемам. Он прочитал историю группам мальчиков иоруба и ньюп в возрасте 15–18 лет и, предварительно не предупредив их об этом, через несколько часов попросил каждого из них вспомнить эту историю.

Полученные результаты подтвердили ожидания С. Ф. Нэйдела. Испытуемые иоруба больше вспомнили о логической структуре рассказа, испытуемые ньюп – о сопутствующих фактах и деталях. Например, только трое из двадцати испытуемых ньюп назвали предложение, начинающееся со слов «когда эти сыновья подросли», в то время как это сделали семнадцать из двадцати иоруба. Немногие ньюп, но большинство иоруба включили в свой рассказ ссору между двумя братьями – кардинальный момент, давший мотив для убийства.

Напротив, большинство ньюп, но немногие иоруба точно вспоминали ключевые утверждения, и ньюп были более склонны дополнять свои пересказы некоторыми ситуативными и временными деталями, превращавшими их в то, что С. Ф. Нэйдел назвал «живой конкретной картиной событий этой истории» (там же, р. 201). Один из испытуемых, например, добавил, что братья «путешествовали», когда встретили девушку, другой сказал, что они встретили ее «в городе». Испытуемые ньюп также вносили дополнительные детали в сцену убийства, добавляя, например, фразы типа «Тогда настала ночь».[21]

Никто из испытуемых не воспроизвел рассказ абсолютно точно вопреки представлению о выдающейся памяти примитивных народов. Здесь, однако, представляется важным отметить, что эксперимент был связан с качественными культуросообразными различиями в опыте и связанных с ним схемах. Неверно было бы спрашивать, кто запоминает лучше, иоруба или ньюп, важно, что они запоминают по-разному, в соответствии с «устойчивыми интересами» своих культур, как и предсказывала теория Ф. К. Бартлетта.

Были получены и антропологические данные, подтверждавшие идеи Ф. К. Бартлетта относительно механического воспроизведения. Грегори Бейтсон, проводивший исследования способов познания мира («эйдос») народа ятмал (Новая Гвинея), обнаружил, что их «ученые» – подлинный кладезь тотемов и имен, являющихся содержанием специальных песен и использующихся в обсуждениях. Рассмотрев число таких родовых гимнов в каждом клане и приблизительное число имен в одном гимне, он заключил, что эти ученые люди носят в своей голове 10–20 тысяч имен.