Брат птеродактиля - Александр Чуманов

А потом курс закончился сам собой, сошел потихоньку на нет. И доктор стал пациентов по одному, кратко напутствуя, из кабинета выпускать. И тех встречали ликующие родственники с просветленными лицами. Мишку нарколог напутствовал самым последним.

— Так что, молодой человек, — хотя сам был вряд ли старше «молодого человека», — придется вам наведаться еще раз. Вам нужна более интенсивная терапия. А все потому, что вы с женой были недостаточно искренни со мной и я неправильно определил стадию…

— А прям сейчас нельзя, доктор?

— Ни в коем случае. Сердце может не выдержать. Сам же прекрасно видел, что тут с людьми творится…

Заждавшаяся за дверью жена с разбегу кинулась Мишке на шею. Знать, не чаяла уже видеть живым. «Видимо, любит все еще. А я, сволочь такая…» — подумалось Мишке, и тоска ему только пуще горло сдавила. Однако — улыбнулся через силу: «Ништяк, Машечка, все путем!»

И они, провожаемые завистливыми, ироничными и недоуменными взглядами, поспешили на вокзал. А кое-кто из более благополучных пациентов, наоборот, не обращая внимания на проклятия сопровождающих, подался в ближайший магазин. Проверять, правда ли, что тотчас подохнешь, если выпьешь, или нет. Чтоб вскоре, ликуя, убедиться — наглое вранье, ни хрена не делается, да и нарколог опять шарлатан попался, рожа козлячья!

А Колобовы уже к тому моменту далеко отъехали от жутковатого, что ни говори, места, и Мишка с юмором рассказывал жене о пережитых ощущениях да забавных наблюдениях. Он сперва хотел скрыть от нее самое главное — что доктор приглашал повторить курс для гарантированного положительного эффекта, но, как всегда, не смог, выложил все. Конечно, лицо жены сразу сделалось еще более озабоченным. А через минуту на нем обозначилась решимость.

— Значит, через неделю — снова.

— Нет, — с редкой для него твердостью возразил Михаил, — подождем, поглядим.

— Что ты надеешься дождаться, чего углядеть?

— Видишь ли, мне кажется, я кое-что понял.

— А конкретно?

— Похоже, в этом деле самое важное — по-настоящему захотеть. Плюс — пинок, который я как раз сегодня получил…

— А — «по-настоящему» захотел?

— Это — посмотрим. Чего попусту болтать.

— Ну, давай, посмотрим, — вздохнула жена, прекрасно понимая, что действительно только время покажет, вышел из ее затеи прок или не вышел.

Это теперь ведь свозить мужика на «кодирование» или даже «лазерное высокочастотное программирование» — банальнейшее дело. Только знай раскошеливайся. А тогда отечественная наркология, по сути, лишь свои первые робкие шаги делала и почти единственная на хозрасчете была, одновременно поселяя и робкую надежду, и леденящий ужас в сердце пролетарского государства — а ну как пролетариат поголовно и враз перестанет пить, в момент обрушив величественное здание социалистической экономики?! Неоткуда, конечно же, было знать этому государству, что в обозримой перспективе причинами обрушения его экономики станут, как всегда, беспросветная, несмотря на поголовное высшее образование, глупость и непомерная жадность глубоко порочных «водителей» его, а не забавный научно-фантастический фактор…

Ой, а что ж это мы Аркадия-то Федоровича совсем позабыли? Ведь Аркадий-то Федорович наш, последним узнав о том, чего сотворила с его слабохарактерным братцем неугомонная баба, сразу твердо решил: ни в коем случае не допустить, чтобы с ним, если Мишка и впрямь завяжет, заботливые родичи такое же проделали. И обороты резко сбавил. Впрочем, он и прежде от брата в лучшую сторону отличался достаточно заметно.

А жизнь его, вообще-то, катила в то время по уже изрядно наезженной колее. Настолько наезженной, что, кажется, хоть вовсе не рули. Гоняли Аркадия Федоровича по командировкам, когда он в «огээме» техником-конструктором числился, перевели в старшие инженеры отдела — жалованье возросло символически, обязанности остались прежними. Потом он очутился в отделе снабжения на должности заместителя начальника, и в тот же день его закатали аж в город Чирчик Узбекской ССР, где процветал в ту пору один, как ни дико для этой страны звучит, машиностроительный завод. Завода как такового теперь, разумеется, нет, буде некому на нем работать, бог весть, как Чирчик теперь именуется, но, скорей всего, так же, в отличие от самой Узбекии. Впрочем, это — к слову.

Сразу скажем, чтобы не забыть потом, так вот Аркадий Федорович и до заслуженного пенсиона доберется. Трудовая книжка у него сделается пухлой, как у летуна матерого, однако он проработает на заводе, пережив вместе с ним до десятка реорганизаций и переименований, сорок с лишним лет. То есть до законодательно обозначенного возраста.

Но лично его, Аркашку Колобова, переименуют не десять, а ровно двадцать два раза. Именно переименуют, потому что никогда он не заартачится, не взбунтуется и даже не взмолится, когда начальство в очередной раз предложит ему занять пост техника-конструктора по его собственному, разумеется, желанию, потому что должность начальника отдела снабжения нужна одному молодому, но очень грамотному и весьма перспективному кадру. И вся трудовая Аркашкина биография приобретет вид хотя причудливой, но замкнутой и плоской кривой первого порядка, в одном экстремуме которой будет должность начальника отдела снабжения, на которую он совершал восхождение аж трижды, а в другом, противоположном… Ага, совершенно верно.

И будет Аркашка саркастически полемизировать с начальством, уличать его в некомпетентности и даже материть исключительно про себя. Да дома, в присутствии родни, желая, чтобы и родичи прониклись да опечалились тем, как недооценивают у нас толковых, но скромных в поведении специалистов. А еще будет Аркашка чем дальше, тем невыносимей для близких, вымещать на них свои обиды на судьбу и сильных мира сего, трепет перед которыми даже после выхода на пенсию останется неким стойким психическим расстройством, этаким «холопским комплексом», заставляющим выходить из себя и орать, брызгая слюнями: «Да кто ты такой (такая)?!», если некто из тех, на кого можно орать безбоязненно, вдруг позволит себе смелое или хотя бы непривычное слуху суждение. Тогда как самому себе подобный грех Аркаша, опасливо оглядевшись, обычно попускал. И чаще всего на почве разнообразных теоретических, по сути, разногласий он ссорился чуть не до драки с единственным братом своим, куда меньше сестер склонным потакать его загибам.

Странновато обстояли и не производственные Аркашкины дела. Хотя, может, дело вкуса. Он, в отличие от Мишки, ничем в своей жизни ни разу сколь-нибудь заметно не увлекся. И по этой причине не нуждался в каком-либо дополнительном свободном времени, наоборот, если бы это время вдруг ни с того ни с сего свалилось ему на голову, Аркашка наверняка испытал бы нешуточное страдание, пока обвыкся.

Однако ежегодный оплачиваемый отпуск и бесплатная, ну, тридцатипроцентная путевка куда-нибудь — это было для Аркашки святей святого. Все без исключения отпуска, пока был социализм, он провел на курортах, в санаториях и домах отдыха нашей необъятной родины. Хотя обычно, конечно, приходилось довольствоваться местными оздоровительными учреждениями.

И в учреждениях этих ощущал себя наш отпускник как рыба в воде — куда только девались копившиеся весь год и не находившие выхода злоба да желчь — скакал в мешках, бросал кольца на палку, базлал песни у костра, ел много и с аппетитом, дрых посреди дня, валялся на пляже долгими часами. И, разумеется, непременно у него случался пресловутый курортный роман с какой-нибудь. А иногда и два романа в один «заезд». И только одного традиционного курортного занятия Аркашка не любил — читать книжки. Пытался пристраститься, чтобы хоть перед бабами интеллигентность изображать, они это иногда ценят, но — нет. Чтение совсем не шло.

Забавно, что Мишка однажды тоже попробовал в дом отдыха на халяву закатиться. Это еще до «рыгаловки» было, еще Мария только дозревала до того, чтобы на крайность пойти, а пока искала менее радикальные варианты. Так что принудила мужа к странному для него времяпровождению еще и она, не убоялась, что какая-нибудь от безысходности польстится на пьяницу, в надежде как-нибудь постепенно воспитать себе полноценного мужа, раз готового не предвидится.

А Мишка в первый же день волком взвыл от глупости и бессмысленности всего там происходившего, на второй день надрался в «лоскуты» и надебоширил, за что был незамедлительно изгнан вон, да вслед полетела «телега» начальству. Нет, если бы в пруду, на берегу которого это злачное место располагалось, ловилась рыба, Мишка бы стерпел все. Даже — трезвость. Но рыба не ловилась…

И впредь он столь бездарно личное время никогда не тратил. Хотя Аркашкино пристрастие к организованному отдыху не осуждал. Понятно же все. Надо же изредка и рефлексу волю давать…