Керенский. В шаге от краха (СИ) - Птица Алексей

Кровь, кровь, везде кровь. Как выкрутиться из этого кровавого круга? Слабаки не выживают, сильные идут по трупам своих врагов. Идут… по трупам… своих… врагов…А иногда и по трупам своих друзей.

Пока друзей нет, да, наверное, никогда не и будет. У тирана и деспота нет друзей по определению. Не будет и у него. Но, как же поступить так, чтобы на нём было как можно меньше крови? Как? Наверное, только с помощью интриг и здравого смысла, и то, если получится. Нет, не отмыться. Так и придётся оставаться одиноким, беспощадным и никому не нужным. Он задумался. Внезапный порыв холодного ветра с Финского залива, обдав ледяной зябкостью, выдул из головы мрачные мысли, переключив внимание на обыденные дела.

Доехал Керенский быстро. Контр-адмирал Рыков встретил его радушно, выстроив на плацу первых набранных людей в уже довольно большой отряд инвалидов. В этом строю, который со стороны мог бы показаться убогим, стояли навытяжку одетые в старую, тщательно выстиранную форму люди разных возрастов и с различными увечьями.

Алекс Керенский помнил, каких успехов добивались на соревнованиях параолимпийцы. Да, они были объективно слабее аналогичных спортсменов, но и ему были нужны люди не сильные физически, а сильные морально. Сейчас ему просто было не на кого опираться.

Всё суета и неоднозначные фигуры. Приходилось идти на риск. Он не был уверен ни в Юскевиче, ни в Климовиче, ни в Секретёве или Беляеве. Ни в ком не было уверенности. Ведь он ничего не знал об этих людях. Их просто объединяло одно и то же. Все они получили свободу с его помощью или благодаря ему. И все они недолюбливали, а может, и ненавидели, его.

И ещё одно обстоятельство руководило им. Эти люди не оказались предателями. С вероятностью до семидесяти процентов, они не состояли в масонской ложе и не работали на французов, немцев или англичан. Работать нужно, как говорил Ленин: «С теми, кто есть, других людей никто не даст».

Сейчас перед Керенским стоял строй ветеранов русско-японской и первой мировой войны. Усатые немолодые лица, и совсем молодые, но со стариковскими глазами. Это были лица людей, видевших и свою и чужую смерть собственными глазами. Они умирали, идя в атаку, падали, пронзённые насквозь пулями на поле боя. Истекали кровью, моля Бога не дать им мучений, заочно прощаясь с жизнью навсегда. А потом?

Сколько сил им потребовалось на то, чтобы не покончить жизнь самоубийством и не висеть на шее родных и близких? Нет, перед ним стояли лучшие из тех, что он мог набрать сейчас, готовые выполнить любой его приказ. Для этого им надо было дать надежду и дать веру. И они будут в него верить, он добьётся этого. «Увечная гвардия» — вот как он будет их называть.

Колыхались на ветру подвёрнутые пустые брючины и пустые рукава, заткнутые за пояс. Бугрились уродливыми шрамами от ранений лица воинов. Стояли в строю потерявшие глаз или пальцы в жестоком бою, стояли все те, кто оказался выкинутым и позабытым в жизни. Все те, кто услышал, что они ещё нужны, что государство вспомнило о них. Все те, кто смог, кто захотел, кто не погиб, не спился и не ушёл из жизни, добровольно наложив на себя руки.

Впереди строя стоял одноногий контр-адмирал.

— Рааавняйсь! Смирно! — разнеслось на площадке перед зданием Дома инвалидов.

Идя хромающей походкой на деревянном протезе, Рыков прижал ладонь к козырьку форменной фуражки, собираясь представить доклад по всей форме. Керенский хотел было остановить его. Но, взглянув в глаза контр-адмирала, ярко блестевшие восторженной решимостью, передумал.

Выслушав доклад и поблагодарив Рыкова, он обратился с речью к стоявшим перед ним матросам и солдатам.

— Братцы! Тяжёлые времена настали для нашего государства. Самодержавие рухнуло. Революция победила! Но не все восприняли это с честью. Бесчестие и вседозволенность подменяют свободу выбора. Все обещания торжества справедливости забыты.

Вместо свободы мы получаем хаос и разгул преступности. Контрреволюционные силы и уголовные элементы терроризирует добропорядочных граждан. Грабят и убивают, насилуют и издеваются. Город полон мародёров и дезертиров. Они не хотят воевать, они сбежали с фронта. Вы проливали свою кровь. А они сидели в тылу и сразу сбежали, как только их отправили на передовую. Мы не можем дольше терпеть эти издевательства над горожанами, нашими братьями и сёстрами. Я призвал вас, как истинных героев своего времени, оказать помощь своему народу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Помощь матерям и дочерям, детям и знакомым. Помощь всем тем, от кого зависит наша жизнь. Помощь тем, кто вопиет от ужаса и взывает к наведению порядка. Наш враг — хаос, наш враг — дезертирство, наш враг — уголовные элементы и хулиганы. Эти люди были выпущены на свободу революцией. Они обещали и клялись вступить на новый путь, путь свободы, равенства и справедливости. Они обманули нас. Они предали революцию, предали её сущность, её смысл, её идеалы.

А, значит, никакой пощады предателям. Я надеюсь на вас, как на героев, отдавших Отечеству самого себя, отдавших свою кровь на его защиту. Отечество вас не забыло и вновь призвало на борьбу со своими врагами. Всем, кто грабит народ, убивает и насилует — никакой пощады. Кто оказывает вооружённое сопротивление, тот должен быть уничтожен. Те, кто сдался — препровождены в тюрьму. Туда, откуда они и вышли, туда, где им нравится больше, чем на свободе. Туда, где им самое место.

Вместе с вами мы наведём порядок в Петрограде и будем это делать по всей стране. Только вместе, только в сомкнутом строю, только отдавая всего себя борьбе с бандитизмом, мы победим! Ура, товарищи!

Громовое УРА вспугнуло своей мощью ворон и чаек, круживших поблизости. Издавая визгливые крики противными голосами, они разлетелись во все стороны. Чайки — в Финский залив, а вороны — на окрестные здания, где их не смогли бы достать люди своими криками и стрельбой.

Керенский внимательно оглядел ряды стоявших перед ним инвалидов. Они все до одного были вооружены. Кому позволяло увечье, тот держал на плече винтовку, кому нет, носил на кобуре револьвер. В строю были даже два пулемётчика со станковым пулемётом.

Людей было немного, человек двести, но глядя на их решительные и мужественные лица, Керенский понимал, что они настроены выполнить свой долг до конца. И теперь только от него зависело, сможет ли он направить их туда, куда ему было необходимо. Это было сложно, но возможно.

Рыков негромко шепнул.

— Господин министр. Люди настроены решительно, но несколько ободряющих слов не помешают никому.

— Я понял, — кивнул Керенский и направился к ровным шеренгам бойцов инвалидной команды. Он не знал с чего начать. Просто не умел.

— Вас… Как зовут?

— Солдат 5 Сибирского стрелкового полка, а ныне демобилизованный, рядовой Серебрин.

— Чем могу Вам помочь?

— Ничем! Вы уже и так нам помогли, вашбродь.

— Не высокоблагородие, а товарищ министр, — мягко поправил его Керенский.

— Так точно, вашб… товарищ министр.

— Славно. Есть ли нужды? — обратился Алекс к следующему инвалиду.

— Никак нет, — отрапортовал, судя по нашивкам, бравый унтер с одной рукой. Нам главное быстрее к делу приступить. А то руки, ужо, чешутся с вражинами разобраться. С дезертирами энтими, да насильниками. Мы, значит, кровь свою за Отечество проливали, а они бегут, как крысы с тонущего корабля. Не допустим мы этого, ни в жизнь. Сами поляжем, а всю трусливую нечисть повыведем.

— Правильно вы думаете, товарищ. Как есть, правильно.

Отойдя от унтера, Керенский прошёл дальше вдоль строя, знакомясь с инвалидами. Он не решался похлопать их по плечу. Да и был выучен держать дистанцию с людьми. Здесь же поневоле приходилось эту дистанцию соблюдать. Потому как, глядя в эти яростные глаза, Керенскому становилось не по себе. Слишком он был слаб по сравнению с этими людьми. Но зато он хорошо знал, чего хочет, и знал, чего хотят они. Их цели совпадали, всё остальное несущественно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Есть ли у кого какие нужды? — спросил он у всей следующей шеренги.