Керенский. В шаге от краха (СИ) - Птица Алексей

Керенский еле сдержался от нецензурного высказывания, потому как очень не любил надзорные органы. Все эти Роспотребнадзоры, службы судебных приставов, пожарную инспекцию, санитарную и эпидемиологическую службы и множество других бюрократических организаций.

На том конце провода замолчали, пережидая гнев начальства.

— Я понял вас, Аркадий Аркадьевич. Помощь будет, помощь придёт. У меня есть резервы. Попробую прислать вам в помощь военную милицию. Всё, до встречи! — и Керенский бросил трубку.

Эх, Аркаша, Аркаша… Чип и Дейл поспешат на помощь, а я, пожалуй, поеду к своей Гаечке, то бишь, Ниночке Оболенской, — подумал он и стал натягивать на тощие бледные ноги шерстяные брюки от полувоенного костюма.

Через два часа Алекс уже ехал в сторону Васильевского острова, принимать смотр военной полиции, назначаемой из инвалидов. Дорога проходила мимо особняка Нины Оболенской, дочери бывшего градоначальника Петрограда. Шофёр знал к нему дорогу и, весело крутя руль автомобиля, насвистывал при этом неизвестную Керенскому мелодию.

Подкатив к самому входу в особняк, автомобиль резко затормозил и громко вякнул клаксоном. Через пару десятков секунд к окнам первого и второго этажа сразу же прилипли любопытные носы прислуги и хозяек. Сплющившись о стекло и щурясь, они старались рассмотреть приехавшего к ним гостя. И, видимо, узнали.

Началась суматоха. Керенский неторопливо вышел из автомобиля и, задумчиво глядя на окна, тихо защёлкнул за собой дверцу. Немного постояв, направился к воротам, где его уже встречал дворник.

Сняв с себя тёплый треух, дворник произнёс, — Добро пожаловать, господин министр.

— Угу. Хозяева дома, товарищ?

— Да-да! И хозяйка, и дочери, все дома, — разоткровенничался дворник. — А некуда идтить-то с утра. Учатся обе дома, а без хозяина, Ляксандра Николаевича, которого на войну упекли, и по городу ходить страшно.

— Всё так, всё так, — пробормотал Керенский. — А что же ты тогда не ведёшь меня.

— Так это, специально и вышел. Сейчас проведу, и хозяйка вас встретит. Со всем нашим почтением и благодарностью. А как же. Саломея Николаевна ждёт-с. И совсем давно, уж, вас в гости.

Сняв с головы мерлушковую шапку, Керенский вошёл в приоткрытую для него дворником дверь. За ней оказался небольшой холл с гардеробной, где у него приняли верхнюю одежду и откуда он сразу же шагнул в гостиную.

Здесь гостя уже ожидало всё благородное семейство. Вот, как ни крути, а на женщин дворянского рода было приятно посмотреть, по вполне объективным причинам. Красивые, в основной своей массе, ухоженные, получившие прекрасное домашнее или институтское образование, они были желанным подарком для любого мужчины.

Впереди всего семейства стояла хозяйка, грузинская княжна Саломея Николаевна Дадиане, происходившая из старинного рода мегрельских князей. За ней стояли дочери: старшая Нина и младшая Саломея. Обе девушки были тонкокостными и белокожими, выше среднего роста, с тёмными, почти чёрными волосами.

От отца им достались светлые глаза. Особенно яркими они были у Нины. Младшая была ещё подростком. Она с любопытством смотрела на Керенского, но не осмеливалась задать вопросы, которые просто физически были видны на её губах.

— Господин министр, — чопорно начала хозяйка. — Я благодарю вас за ту помощь, что вы оказали нашему семейству в эти дни и фактически спасли моих дочерей. Я успела пожить, но мои красавицы, — и мать с нежностью взглянула на обеих сестёр, — Ещё только вступили на нелёгкий жизненный путь и уже успели столкнуться с его чёрной изнанкой. Слава Богу, всё закончилось хорошо!

Мой муж приезжал и выделил нам охрану по своим знакомствам. Ныне моя жизнь и жизнь моих дочерей вне опасности. Но, если бы не вы, мне страшно представить, что могло бы произойти с нами.

Керенский, всё это время молча слушавший речь благодарной матери, счёл нужным вставить слово.

— Не стоит благодарностей. Революция свершилась и принесла нам свободу, но вместе с ней она принесла и много грязи. А мой долг, как министра юстиции и как министра МВД, оградить добропорядочных граждан от её побочных эффектов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я поняла. Прошу вас разделить с нами завтрак, раз вы к нам заехали так неожиданно. Для вас я бы приготовила гораздо более благодарную встречу, но вот всё так неожиданно.

— Не стоит беспокоиться! — Керенский устремился за княжной. На хозяйку дома он больше не обращал внимания. Он смотрел на объект своих мечтаний. Нина Оболенская, скромно опустив голову с фигурной причёской, шла впереди матери. Шурша длинным платьем и держа за руку младшую сестрёнку, она устремилась вперёд, опережая гостя.

— Прошу вас, господин министр. Мы приготовили для вас весьма скромный завтрак. Но что тут поделать. В Петрограде ужасная дороговизна и большой дефицит продуктов. Очень трудно что-либо достать, а ещё труднее принести это в целости и сохранности домой. Всё происходящее вокруг нас — это просто ужасно. Просто ужасно.

Не сумев сдержать слёз, дама закрыла лицо шёлковым платком, зажатым в руке, и зарыдала, судорожно всхлипывая. Обе сестры встали и стали утешать мать.

— Не стоит так переживать. Вам муж не предлагал уехать отсюда на время?

— Да, он предлагал уехать в Финляндию, — закончив всхлипывать, ответила Саломея Оболенская. — Но это процесс долгий и мы никак не можем решиться на него, пока муж на фронте.

— Я бы не советовал вам Финляндию. Уж лучше уехать в Португалию или в любую другую страну, например, в Швейцарию. Целебный воздух Швейцарских Альп, несомненно, сможет исцелить ваши душевные раны.

— Да, спасибо. Мы бы со всем удовольствием, но… Это очень дорого, нам придётся многое продать и снять все деньги в банке.

— Ну, я бы сказал, что не дороже жизни. Но решать вам с вашим уважаемым мужем. От себя могу сказать, что в Петрограде становится опасно. Даже, можно сказать, что очень опасно. Мне очень приятно видеть вашу старшую дочь. Признаться, она очаровала меня своей отвагой и самопожертвованием, и потому мой долг министра и гражданина повелевает предупредить вас о возможных последствиях.

— Спасибо вам. Но вы же, господин министр, женаты?

— Да! Точнее, уже нет. Я, к великому моему сожалению, развёлся, сделав это для пользы дела и по велению сердца. Бывшая жена уже в Швеции. Прислала мне телеграмму, что всё хорошо. Увы, сердечный холод в наших отношениях вызван просто катастрофической занятостью. У меня нет времени ни на что. Да и так будет лучше: и для меня, и для супруги с детьми. Что же, раз у вас всё хорошо, то я спешу откланяться.

И, бросив мимолётный, но чрезвычайно пристальный взгляд на Нину Оболенскую, он встал, собираясь уйти. Девушка залилась жгучей краской смущения и спрятала взгляд, не решаясь посмотреть на Керенского в упор.

— У вас просто чудесный чай и воистину прекрасные дочери, но мне действительно пора. За сим, я прошу вашего разрешения удалиться. Дела, дела. Ужасно много дел.

— Нооо, господин министр, — попыталась его задержать хозяйка. — Впрочем, я вас понимаю и не смею задерживать. Спасибо вам за ваше участие и советы.

Бросив последний взгляд на хрупкую девушку, Керенский удалился в сопровождении слуги. Оделся и сразу вышел из особняка во двор, чтобы тут же сесть в автомобиль и уехать к контр-адмиралу Рыкову.

По дороге он вспоминал хрупкие плечи девушки, её горделивую осанку, шарм, который не выработать и годами, а только происхождением, и невольно вздыхал.

Вот так, наверное, и надо классически ухаживать за дамой своего сердца, начиная с ничего не значащих разговоров и нечастых посещений. Не настаивая на встречах, даря скромные, сначала, подарки, а потом всё более и более дорогие. Вот только шлейф разведённого человека, с двумя, по сути, брошенными, детьми, будет ему изрядно мешать. Да что тут поделать. Не он таков, жизнь такая. Подлая человеческая жизнь морального отщепенца и первостатейной мрази. Но с этим теперь жить, пока не отмоется.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

А чем отмыться? Да и надо ли? Вариантов было немного, и он невольно вздрогнул от мыслей, которые сразу пришли ему на ум. Страшные мысли, очень страшные. Проводив взглядом вздувшийся труп, неспешно плывущий по реке вдоль берега, Керенский отвёл взгляд и зябко поёжился.