Чернокнижник (сборник) - Сергей Минцлов

Я выстрелил снова.

Словно захохотал лес, пробужденный от сна; крикнул в чаще испуганный ворон и, тяжело хлопая крыльями, полетел прочь. И опять тишина… Опять ни звука в ответ..

Я зарядил ружье. Неужели же ночевать тут? Едва слышный звук выстрела докатился до меня. И еще… Стреляли у меня за спиной: меня искали!

Я вскочил и грянул раз за разом из обоих стволов. Два удара ответили мне.

Радостное чувство наполнило душу. Опять раздался выстрел — уже совсем близко…

— А-а-у? — донесся, наконец, голос Абрама.

— Э-гой! — отозвался я и пошел навстречу.

Густые сучья царапали лицо, цеплялись за рубашку; я закрыл глаза рукой и направился напролом.

Через несколько минут мы встретились.

— Ну, барин, и забрался же ты в местечко? — сказал Максим. — Еле сыскали тебя. Как это ты сюда угораздился?!

Я рассказал, в чем дело.

— Вяхири? — повторил Максим. — Вот что…

Мы стали продираться в чаще; приходилось почти держаться за старого лесника, хорошо знавшего лес.

— А близко до дома? — спросил я.

— До дому? Да верст двенадцать будет!

— А не заночевать ли нам у бугров? — предложил Абрам. — Куда это переть такую силу в потемках? Того и гляди, без глазу останешься!

— И то придется! — согласился Максим. — И кстати, у нас и поужинать есть чем! Да вот барин захочет ли?

Я, разумеется, согласился.

Лес начал редеть. Немного погодя показалась прогалина. Стало светлее.

— Вот и речка! — сказал Максим.

Прямо перед нами у самой реки намечался курган; вокруг него не виднелось ни кустика. Максим и Абрам сняли шапки и перекрестились.

Мы подошли ближе. Курган был приблизительно сажен двух в вышину и пяти в поперечнике.

— Вот мы и на месте! — заявил Абрам и отправился набирать сучьев и хвороста. Максим уселся щипать дичь. Скоро костер ярко озарил нас и скат кургана; светлый круг от огня лег на траве.

Скоро поспел и ужин из дичи.

Все ели с большим аппетитом, да и немудрено, когда за целый день, кроме ломтя черного хлеба, во рту ничего не было. Нежные кости рябчиков так и хрустели на крепких зубах Абрама; Максим медленно отдирал руками и ел белое мясо.

Разговор зашел о приключении со мной.

— А мы думаем, куда бы это мог барин деваться? — говорил Абрам. — Уж не вернулся ли, мол, в сторожку? Да, нет, смекаем, быть того не может, — сюда должон был бы прийти!.. Сидим, сидим, ждем — все нет! Мы и двинулись бережком; отошли версты с две, заслышали выстрел. Еле нашли! Эки леса-то здесь, Господи!

— Глухо, глухо у нас!.. — проговорил Максим, встал, утер рот и покрестился широким крестом.

Абрам подкинул еще сучьев в огонь.

— И все вяхири, что за притча такая? — сказал он. — Помнишь, дед, летось Хвостовский барин здесь заплутался: тоже вяхири завели!..

Максим молчал.

Тепло, уютно было у пылавшего костра. Я лежал возле огня; Абрам и Максим сидели по другую сторону.

— А что такое было с ним? — полюбопытствовал я.

— Да тоже вот… завели! — ответил Максим. — Пошли мы на тетеревей тогда, разделились, вот как нонче — он и наткнись на них… и завели!.. Меня самого заводили, — добавил он спустя некоторое время.

— Вяхири?

Резкий, злорадный крик раздался почти рядом в чаще. Я быстро оглянулся.

Дед усмехнулся.

— Сова это! — сказал он, — много их тут…

Послышались тяжелые удары крыльев и точно смех донесся к нам издалека спустя минуту.

— Ишь, ты, нечисть! — заметил Абрам, всматриваясь в чащу. — Зарядом бы ее попотчевать!

— Да… — опять начал Максим, — не впервой это по здешним местам!.. Слыхал ты вот об этих буграх?.. — Максим указал на тот, у которого сидели мы: немного подальше темнел другой.

— Нет, а что такое?

— Ну, слушай! — сказал Максим. — Давно тому было… — татарин тогда русскую землю воевать приходил; стояла в те годы вон там церква — доселе еще ее место значится! Василий поп ее строил. Бог весть, отколе он тут объявился, только вызнал люд, что подвижничает какой-то старец в наших лесах; сказывали, звери и те его не боялись. Повалил, понятно, к нему народ. Наша сторона глухая, дикая — и теперь на десять деревень церкви не сыщешь, а тогда и совсем, почитай, не было их; поставил народушко рядом с землянкой Васильевой церковку, священствовать тот стал. И Бог весть откуда и приезжали к нему люди — исцеление старец подавал, умилительный был, бессребреник, а сам все в ямке в своей жил, лишь на службу и выходил из нее!

Только раз глядят люди, что-то нет его и нет; сунулись к нему, а он уж кончается.

Плач пошел!

— Не плачьте, — говорит, — обо мне, о себе плачьте! Скорблю о том, что одни останетесь вы… Молите Бога — Его святая воля!

И помер. Здесь, сказывают, всем миром и погребли его.

Максим указал рукой на ближайший курган.

— По горстке нанесли его православные; святое место здесь, безбоязненное!

Он снял шапку и набожно перекрестился на могилу; Абрам сделал то же. На минуту воцарилось молчание.

— А с той же ночи знамения пошли, — продолжал Максим. — Хвостатая звезда огненная появилась на небе, ночью плач в церкви стал слышаться, солнце как кровь было, волки нашли целой тучей.

Испугался народ. А тут невдолге и вести пали, — татары идут! Не поспели сообразиться, — нагрянули они; только и удалось нашим, что добро церковное в лесу закопать!

Кто поробчей наутек пошли, другие обороняться решили; большое село, — сказывают, здесь за церковью стояло.

Тучей, что саранча, нашли татары; наших вчистую побили, село спалили, разграбили.

Запалили и церкву, — думали они богачества много забрать в ней — слухи такие были — ан только голые стены нашли!

А привели их два брата, князья татарские — мурзы-богатыри сказать. И разузнай они от кого-то, будто здесь старец богатый зарыт; раскопали могилу, вытащили колоду, крышку сорвали с нее, а он, святитель-батюшка, нетленный лежит, будто сейчас положенный! Только из лика потемнел, да брови будто сдвинул.

Стали это татары тащить его из гроба, чтоб поглядеть, нет ли чего под ним, а святитель открыл глаза и глянул на них. Так и покатились оба князя с бугра, — как молоньей их опалило! Все, сколько тут было татар, бежать кинулись. Опомнились версты через две, вернулись, — глядь, князья мертвые лежат! Взвыли татары, отвели речку с версту отсюда, похоронили их там, у камней, и ушли скорей прочь!

Наутро, кто уцелел из наших, высыпали из лесу и прямо сюда, к могиле. Видят, — святитель открытый лежит… Лицо тихое, а на щеках слезы застыли.

Похоронили его опять православные…

Максим замолчал; молчали и мы с Абрамом; только костер потрескивал.