Чернокнижник (сборник) - Сергей Минцлов

Париж, 1925

Хотинская крепость

Крутит ручку кобзы сивоусый дед, тренькают струны, дребезжит голос, в небо смотрят незрячие глаза.

На траве лежит мальчуган-поводырь; около него рваная шапка деда с двумя грошами на днище. Кругом — кто сидя, кто стоя, — слушают люди. Степная даль вечереет. Поет старый быль о Хотинской крепости…

Худая слава живет о ней!

Захваченные поздним часом проезжие косятся на грозные доселе башни и стены, крестятся и подгоняют коней; черными призраками вздымаются они со скал над тесниной Днестра.

Возвел их в незапамятные времена неведомо кто; владели ими потом турки, еще позже поляки. Много человеческой крови приняла земля вокруг крепости — без числа штурмовали ее разноплеменные рати.

Ныне она пуста.

Давно исчезли ворота, двери и окна, осыпаются стены… Тихо и сонно в ней днем — только кобчики жалобно вабят над нею, да ящерицы бегают по мшистым стенам и млеют на солнцепеке, закрыв золотые глаза.

— Ночью иное!

Коль имеешь <…> смело входи в ворота в Иванову ночь.

Все увидишь целым. Слева в окошках гарема мигнет огонь, за узорной решеткой распознаешь в тумане-облачке девушку; у стены под развесистым деревом кучка красавиц — днем они груда камней.

Притаись за кирпичной осыпью, гляди и слушай! Зазвенит сарбаз, выйдет старый, усатый паша, заблестят на стенах копья стражей. Услышишь глухие стоны, но Боже сохрани бежать на них: провалишься в одну из подземных темниц-колодцев, полных человеческими костями, — стонут души умерших!

Ухнет, заплачет над тобой страшный голос, отзовутся на него стены и скалы, но не бойся: это старый филин, живущий в угловой башне над оврагом; крикнет он и улетит прочь.

Позже будет страшнее: почудятся вопли, задвигаются везде тени, красные огни зажгутся в подвале башни…

Чуть забелеет восток — все сгинет из глаз!

Обойди тогда двор, осмотри горницы гарема; все деревянное в них сгнило; у окна растет бузина. Обогни развалины мечети и спустись в подземелье; оно как громадный храм, своды его теряются в сумерках, стены сплошь избиты и изверчены; на плитах пола кучи кирпичей и мусора: клад здесь искали смельчаки.

С триста годов назад полымем и кровью затопил Подолию татарский набег.

Большую добычу захватил он и, на обратном пути в Крым, поднес главный мирза Хотинскому паше за услуги — ларец с драгоценными вещами. Но паша и не взглянул на перстни и камни цветы; приковался он глазами к толпе полонянок: там белой лилией стояла в стороне княжна Вишневецкая.

Оттолкнул золото старый паша — несметно богат он был и без того. Потребовал он девушку; покорно прижали руки ко лбам татары, поцеловали пальцы и отвели ее в гарем паши.

Где бузинный куст растет — там целые дни простаивала у окна княжна, ожидая спасенья. Была ей видна стража на стене, голубело небо; муэдзин четырежды в день кричал с минарета свое ля-иль Аллах… Белой горлицей билась княжна о решетку клетки, да крепки железо и стены девичьей тюрьмы!

Вскоре ожила сонная цитадель; забегали, высыпали на стены янычары, затворили, завалили бревнами ворота, загорелись фитили около пушек: всех всполохнула весть, что из Каменца, в облаках пыли, приближается польская рать.

Трое панов в малиновых кунтушах с белым флагом подскакали к воротам; длинные фанфары далече разнесли их вызов для переговоров: потребовали гордые паны сдачи крепости и выдачи княжны и всех пленных, иначе сулились разметать по кирпичу весь Хотин.

Усмехнулся старый паша, стоя на башне, плюнул он вниз — «Вот вам мой ответ, безмозглые ляхи!».

Закричали паны, эагрозились кулаками и, что степные сайгаки, умчались прочь.

Словно чугунный молот бухнул где то в пустую бочку и польский гостинец-ядро влетело во двор крепости; брызнули и посыпались раздробленные кирпичи из угла мечети.

Заревела в ответ, опоясалась пламенем и дымом цитадель; ядра пробили улицы в польских рядах, черными зайцами заскакали чугунные шары далече по степи. Как Днепр рыбацкий челнок, окружило со всех сторон польское войско Хотин; бурные волны людей бросились на приступ.

Радуются, плачут пленницы, застыв у окошек — ждут избавление через грозу и бурю…

Три бешеных атаки подряд отразили турки; сотни тел убитых усеяли землю вокруг стен; только ночь прекратила сечу.

Еще сутки кипел бой вокруг крепости; всех храбрее бился белый витязь, жених княжны, но не одолеть было непомерных твердынь!

Решили поляки измором взять турок; отошли хоругви за полет ядра, необозримым кольцом раскинулся бесчисленный стан вокруг Хотина — только ворон мог подать ему помощь.

Побежали за днями дни.

Все сумрачней становился старый паша; осунулись лица защитников, начали умирать от голода люди…

После намаза спустился паша по каменной лестнице из мечети в подземелье; раб нес перед нам зажженный факел.

Выбрал паша один из ходов, уводивший в черную темень земли, и приказал перевести в него пленниц и сокровища.

Понесли мимо паши ковры, тахты, индейские сундуки из драгоценного дерева с золотом, серебряные блюда и кувшины; длинной вереницей прошли полонянки; долгим, тяжелым взглядом проводил паша княжну Вишневецкую.

Дымно горят десятки факелов; кипит работа, сотня рабов возит на тачках кирпичи и известку: паша приказал замуровать все ходы в боковые и нижние подземелья.

Чтобы не догадался враг, где находились они, утолщали все стены; быстро поднялись они до остроконечных, высоких сводов.

Припал ухом к камням старый паша и распознал далекие голоса: пели «Ave Maria». Махнул он рукой, и новая стена стала расти кругом него.

Еще трижды слушал паша, и еще три стены встали, прижавшись к прежним.

С довольной усмешкой оглянулся наконец он: могила была могилой — ни крика, ни звука не доносилось из глуби земли!

Звездной ночью у входа в башню томилась толпа уставших рабов; красный свет полосой падал на них из пары бойниц; по двое впускали за железную дверь янычары. Слышались оттуда вскрики, стоны… Ждавшие вздыхали и били себя в грудь, многие крестились — знали, что ждало их за дверью, но от судьбы своей не уйдешь никуда!..

К рассвету не осталось свидетелей, знавших, где замурованы богатства паши..

Человеческими костями и поныне набит глубокий подвал под башней!..

Прознали поляки, что едва держится надоевший им Хотин, решили одним ударом покончить с ним.