Расскажи мне всё! (СИ) - "Меня зовут Лис"

Я вспоминаю всех тех женщин, которых трахал до неё, убежденных, что мне двадцать, в то время как мне едва исполнилось семнадцать. Ни у одной из них не хватило сообразительности догадаться, что недавнему Победителю Голодных Игр не может быть столько лет. Наивные идиотки. Я слишком быстро повзрослел, и никто не имеет ни малейшего понятия о том, каково это.

Капитолийцы как дети, они быстро переключаются на новую игрушку. Только игры взрослые. Спустя пару лет уже никто не помнит, какие именно Голодные Игры ты выиграл. Новые Победители заменяют прежних, завладев на мгновение вниманием публики. А ведь есть ещё модели, музыканты, певцы, актеры. Каждый из винтиков этого огромного развлекательного механизма работает для того, чтобы отвлекать внимание от настоящих проблем. Такой толпой очень легко управлять.

— С тобой невероятно приятно проводить время, — ласково говорю я, наклоняясь к ней ближе и целую в обнажённое плечо.

Это не так.

В этом вообще нет ничего приятного. Последний раз, когда я испытывал от секса настоящее удовольствие, а не тошнотворное освобождение, был… никогда.

Я ненавижу секс.

Но моя игра всегда идеальна.

Точно такая же идеальная улыбка как и сейчас красовалась на моем лице, когда я впервые уходил от клиентки, находившей ролевые сценарии жестокого изнасилования предельно сексуальными. После того, как я закончил работу, несколько часов играя эту жуткую роль, меня ещё час рвало в ванной отеля. Я старался вытравить из себя воспоминания, пытался очиститься от порока. Но невозможно очистить память.

Возле двери я оглядываюсь назад на ещё один безупречный гостиничный номер, который хранит доказательство моих отвратительных действий на своих белых, эталонно открахмаленных простынях. Завтра они снова будут сиять невинной белизной. Жаль, что совесть не очистить и не отстирать.

С сигаретой в руке я поднимаюсь на крыльцо родительского дома, опускаюсь на садовый стул, закидывая ноги на перила. Из-за чертовых цикад, здесь даже ночью шумно, как в Капитолии в полдень. Время от времени слышно шипение раций миротворцев, проверяющих соблюдение комендантского часа. Но нас, Победителей, это не касается. Мы — особенная, привилегированная часть населения Панема, для кого ночь — время отдать свой долг щедрому государству.

Я откидываюсь на спинку стула, из-за чего его передние ножки отрываются от пола. Зажигаю сигарету и затягиваюсь. Никотин помогает мне выкинуть всё то дерьмо, что копилось в моей голове в течение дня.

Спать совершенно не тянет, потому что снова и снова я мечтаю проникнуть в сознание заносчивой сероглазой брюнетки, которая там наверху, наверняка, уже видит сны. Жаль, что мои не помогают даже на время забыть о ноющей боли в том месте, где гнездится совесть.

Пока я медленно отравляю свои лёгкие, я понимаю, что всё, что происходит здесь и сейчас между нами, черт возьми, неправильно. Временами мне кажется, что она ревнует меня. Китнисс ревнует. Меня, — я смеюсь от глупости собственных мыслей, выдыхаю едкий дым и смотрю, как белое облачко спиралью поднимается к небу. — Она слишком гордая и никогда бы не стала за мной бегать. Не после того, что произошло между нами на Арене.

Чего тогда она хочет?

Я не могу найти ответа, но зато точно знаю, чего хочу сам. Мне все чаще начинает казаться, что в мире, к которому я теперь принадлежу, где нормой являются все грани извращения, я самый редкий сексуальный психопат. И это не садо-мазо, не кинк, и не фетиш. Нет, я беру гораздо выше. Я хочу, чтобы меня любили.

Я хочу иметь все права на её сердце, её душу, её мысли, её тело, на всю неё без остатка. Хотя сам ничего не могу дать ей взамен. Я больше никогда, ничего и никому не смогу дать. Мое сердце пустое, сломанное и бесполезное.

Какую любовь я могу предложить? Моя любовь причинит ей только боль и унижение, а я хочу её исцелить. Хочу освободить её, а не утащить вместе с собой на дно.

Пока я пытаюсь разгадать этот непонятный для меня ребус, мой телефон начинает вибрировать. Я вытаскиваю его из кармана и отвечаю на звонок. На сей раз это Вив — наш с Финником агент. Несмотря на позднюю ночь, в Капитолии жизнь только начинается.

— Вивиан, солнышко, как дела? Как поживает мой график в следующем месяце? — приветливо спрашиваю я, пальцами стряхивая горячий серый пепел.

— Всё вполне спокойно, но Беатрис опять забронировала тебя на пятнадцатое. Та, чокнутая, помнишь?

— Ещё бы я не помнил. Сложно забыть, когда тебя на сутки привязывают к кровати, — кривясь от воспоминаний, говорю я. — По крайней мере, не та, что со змеями, она была ещё хуже. А что там у Финника?

— У него, кажется, проблема, Пит, поэтому я тебе и звоню.

— В смысле?

— Тартиус снова в Капитолии, — произносит она, и кровь в моих венах останавливается, — он как обычно приехал на пару недель, чтобы заключить контракт с правительством, и уже спрашивал, когда у Финника аукцион по Четвёртому протоколу.

Пытаюсь вдохнуть, но в моих легких разгорается пожар, разрывая тело на куски. Мне кажется, я никогда не смогу забыть тот день, когда в квартиру посреди ночи охранники втащили истерзанного Финника. Я буду всю жизнь помнить то, как он упал, скрючившись прямо у порога, сотрясаясь от боли и страха. Десятки мелких порезов на его руках и теле, следы от ударов… Испуганный, не прекращающийся ни на минуту шёпот «хватит»… Кровавые подтёки и натёртые раны на руках и ногах. А еще слезы, бесконечные слезы, тяжёлыми каплями падающие на запачканный кровью ковер.

Мне не забыть, как я опускал растоптанного и уничтоженного друга в ванну. Помню, как вода окрасилась в красный цвет. И это всё из-за меня. Ни с одним Победителем Сноу бы не позволил сотворить такое, и раз он не может подобраться напрямую ко мне, то ведёт свою грязную игру через тех, кто мне дорог.

Обмениваясь с агентом небрежными фразами, я изображаю спокойствие, хотя в действительности мне его катастрофически не хватает.

— Вив, если президент поставит Финника на аукцион, то снимай с моего счета всё, что там есть. Перебивай ставки этого извращенца из Второго, не дай ему выиграть на этот раз.

Девушка на секунду замолкает, словно не знает что сказать, и в конце концов снисходительно выдавливает:

— Пит, у тебя на счету осталось всего двести тысяч.

— А что насчёт картин? — начинаю дёргаться я, постукивая пальцами по деревянным перилам веранды. — Суммы от продаж ещё не поступали?

— Пока нет, — лаконично отвечает девушка. — Твои картины слишком мрачные. Кто захочет повесить такое в своей гостиной? Я же тебе говорила, что нужно рисовать то, что просит публика, но ты сам заупрямился. «Я не позволю им ещё и здесь мне указывать», — твои слова.

Она права. Возможно, не будь я настолько упертым, сейчас на моём счету было бы достаточно средств, чтобы его спасти.

— Продавай мою машину.

— Пит, не надо, — уговаривает меня Вив. — Ты же её обожаешь, — произносит она, обращаясь ко мне так, будто я перестал соображать и пытаюсь сотворить величайшую глупость, только я не считаю нужным объяснять ей мотивы своих поступков.

— Я перегоню её в Капитолий ближе к концу недели. И никто не должен знать. Особенно Одэйр, — отрезаю я и спустя пару секунд тихо добавляю, — пожалуйста.

— Ты не сможешь спасать его вечно, Пит.

— Но пока я в состоянии, я буду делать это, — говорю я таким тоном, чтобы она поняла, что разговор закончен. — Набери мне на следующий месяц побольше сделок среди моих постоянных: нужны хорошие деньги, — я слышу, как она стучит карандашом по столу.

— А хребет не переломится, малыш?

— Что ты, я же с отпуска, полон сил и так и жажду, когда чья-нибудь домашняя змея вновь укусит меня за мою прекрасную задницу.

— Всё остришь! — она произносит это как утверждение, а не вопрос.

— А что ещё остаётся, солнышко? — говорю я и, не прощаясь, выключаю телефон.

Стараясь отделаться от назойливых воспоминаний, я надавливаю ладонями на глаза. Вот же черт! Но для Финника будет лучше, если он не узнает. Ещё один секрет, который я обязан держать в себе. Ещё один человек, который пострадал по моей вине.