Женщины французского капитана - Жаклин Санд

За пределами города дело пошло еще лучше, дорога стала свободнее. И все же движение армии, собиравшейся взять Севастополь, завораживало Сезара. Он всегда был неравнодушен к перемещениям огромных людских масс и сейчас чувствовал себя щепкой, попавшей в бурный поток. Текли человеческие реки, сливаясь воедино, устремляясь к вожделенному городу. Сияли начищенные стволы ружей, бляхи с номерами полков, алой кровью горело сукно.

– Говорят, – сказала вдруг Вивиана, – что красное сукно для панталон закупают для нашей армии, потому что оно дешевле.

Виконт посмотрел на нее: лицо под круглой шляпкой раскраснелось, волосы слегка растрепались, на устах вчерашняя загадочная полуулыбка, которая вроде бы есть, а вроде бы и нет ее.

– За счет экономии можно лучше вооружить солдат, – ответил он. – Я слышал, будто ружья наши лучше, чем ружья противника.

– Русские не воспринимают нас всерьез. Об этом все говорят. Да и как можно, конечно, – она усмехнулась. Полковник ехал впереди и разговора не слышал. – Их царь просто глупец.

– Вы категоричны, мадам.

– Я читаю газеты и слушаю, что говорят вокруг.

– Нельзя недооценивать противника.

Вивиана пожала плечами.

– Ладно. Не буду с вами говорить о политике. Мне показалось, что вы ее не любите. Зачем же тогда в армию пришли?

Ее наблюдательность удивила Сезара.

– С чего вы взяли?

– Ах, ну это же ясно. За ужином мой муж и полковник ругали Нессельроде. Какой мужчина, любящий поговорить о политике, устоит, когда ругают российского канцлера?!

Сезар рассмеялся.

– Вы правы, мадам. Я действительно не большой любитель разговаривать о политических делах.

– Тогда странно видеть вас в армии. Армия – лопата в руках политиков, которой бьют противников по голове, когда дипломатия не справляется.

Она определенно была умна, а живость, с которой говорила, указывала на привычку находиться в центре внимания.

– Предпочитаю покоиться на лопате, чем стать одним из тех, кто держит ее в руках.

– Вы странный, – продолжила Вивиана, искоса на него поглядывая, – я приехала к мужу вот уже почти полгода назад, когда же это было… Да, в конце апреля, перед смотром в Галлиполи. Вас я там не видела. Откуда вы взялись?

– Я лазутчик, – Сезар интригующе понизил голос, – и пробрался сюда обманом. Попросту говоря, отослал полковнику письмо с просьбой подыскать мне местечко.

– Вы не военный, и не дипломат, и не светский лев, иначе я бы вас помнила – я не пропускала весною ни одного приема у императрицы Евгении. И вы не провинциал, манеры у вас столичные. Но правда же, что-то привело вас сюда!

– Желание увидеть, что такое война.

– На нее вы насмотритесь, – скривилась Вивиана, – только я вам и так могу рассказать. Война – это бесконечные марши, чужие дома, иногда палатки; это плохая вода и зачастую плохая еда. Кулинарные изыски виртуоза Луиджи немного скрашивают быт, однако… Это вонь, грязь, бесконечная пальба, от которой глохнешь, и холод, от которого коченеешь, и жара, от которой плавишься. Я тут не так давно, а все же успела понять, что такое война. Это когда солдаты умирают за ошибки своих командиров и за интересы людей, которых они никогда не увидят.

– Если вам тут не нравится, мадам, так что же не уедете обратно в Париж?

– А кто сказал, что мне не нравится? – госпожа де Рюэль кокетливо тряхнула тщательно завитыми локонами. – Да я в восторге от всего этого! Мне иногда кажется, что я подкидыш, что моим родителям меня под дверь подложили дикие варвары, которым не было никакого дела до воспитания дочери. Иногда, знаете, такая кровожадность просыпается…

– Мне показалось, что, скорее, мадам Шассе любит поговорить о чем-нибудь этаком, а вы – особа утонченная.

Она расхохоталась, да так звонко, что полковник обернулся.

– Конечно, утонченная! Так обо мне и думайте. А я тем временем буду воевать не хуже любого солдата. Не верите? Я и стреляю прилично. Смотрите!

Она быстро выхватила армейский пистолет с длинным хищным дулом, прицелилась в летящую ворону и спустила курок. Шарахнул выстрел, несчастная птица черным комком кувыркнулась в траву, полковник обернулся и, захохотав, отсалютовал госпоже де Рюэль. Та благосклонно улыбнулась в ответ, спрятала пистолет и продолжила как ни в чем не бывало:

– Мадам Шассе вас развлекла вчера? Я заметила, как вы уходили, а потом вернулись поодиночке.

Вот чертовка.

– Это совпадение.

– Ну конечно, – сказала Вивиана, явно не поверив. – Дорогая Мадлена вешается на всех симпатичных мужчин, а вы уж точно симпатичны. Ваша супруга отпустила вас на войну одного?

– Я не женат.

– О! Тогда берегитесь. Неженатым офицерам тут живется превесело, ведь даже наш гимн, что солдаты поют, идя в бой, – о любви. Каждая обозная красотка готова уложить вас в постель да заставить потом жениться. Вы не представляете, сколько случается мезальянсов.

– Я слышал, и иначе происходит: обозные девушки отказывают блестящим офицерам, даже если они предлагают руку и сердце.

– Конечно, отказывают кто поумнее. А кто поглупее – летят, будто бабочки на свечу. Не понимают, что семья избранника их никогда не примет. Тут кипят страсти, сударь, осторожнее в этом котле.

– Вы ведь знали капитана де Эмона? – спросил Сезар, пристально на нее глядя.

Вивиана слегка переменилась в лице, но ответила довольно спокойно:

– Конечно. Жана все знали. Он был такой… живой, что ли. Ведал, как найти подход к дамам, у кого-то возбуждал зависть, у кого-то злость, а с кем-то искренне дружил. Мне жаль, что он так глупо умер, и я недоумеваю почему.

– Он был моим знакомым.

– Вот как! – госпожа де Рюэль, кажется, не удивилась.

– Мы виделись с ним иногда в Париже… не сказать, чтобы дружили, но знались.

– Он ничего не говорил о вас. Впрочем, у Жана было столько друзей… Всех и не упомнить.

Вивиана называет покойника Жаном. Прелестный штрих.

– А вы входили в число этих друзей, мадам?

Она не дрогнула.

– Чем вызван ваш вопрос?

– Простое любопытство.

Вивиана пожала плечами.

– Я его уважала. Жан был победителем, если вы понимаете, о чем я. Не карьеристом, но человеком, знающим, чего он от жизни хочет. И он развлекал меня, единственный из всех, кроме мужа. У нас скучный полк, сударь, – и пусть полковник слышит, да!

Но де Дюкетт, конечно же, ничего не слыхал – стук копыт и ветер заглушали слова – и Вивиана прекрасно это знала, потому и говорила свободно.

– А Жан был лучом света во тьме, горящим фонарем, – продолжала она. – Такой яркий, такой настоящий. Ведь это многое говорит о человеке, когда он настоящий. Умел подобрать ключ к людям. Он бы далеко пошел, если бы не…