Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника - Луи Жаколио

Вот, мой старый друг, та ужасная тайна, которая тяготила меня и которую мне нужно было поверить тебе; теперь мне, надеюсь, будет легче, так как я могу уже свободно говорить с тобой об этом. Ты видишь, в каком ужасном положении я нахожусь. Что делать и как примирить требования, вытекающие из моего служебного положения, с одной стороны, и привязанности — с другой? Словом, могу ли я оставаться начальником полиции общественной безопасности, когда знаю виновников трех убийств, или, по крайней мере, думаю, что знаю, и когда долг требует, чтобы я их предал в руки правосудия?

— Какого? — спросил старый Гертлю. — Не ты ли сам доказал мне минуту назад, что есть два правосудия: то, которое всегда к услугам герцога де Жерси, Тренкара и других власть имущих негодяев, которые ни во что не ставят честь и жизнь других людей, когда дело идет о том, чтобы прикрыть собственные злоупотребления и воровство; и правосудие, порождаемое возмущенной совестью всех честных людей, которые в конце концов сами отправляют функции суда, раз они не могут легальным путем сделать это по отношению к подобным подлецам!.. Что касается меня, Люс, то мой выбор уже сделан: я стою за честных людей и должен тебе сказать, что употреблю все силы, которыми я располагаю, благодаря своему новому назначению, на то, чтобы защитить твоего брата и его товарища от последствий их собственных неосторожностей. А чтобы тебе не нужно было вмешиваться в это дело, я сам буду сбивать наших агентов со всякого следа, по которому можно было бы дойти и до Шарля Лефевра, и до Эрнеста Дютэйля.

— Как! Ты так рассуждаешь и сделаешь это? — вскричал Люс, растроганный до слез таким доказательством преданности старого полицейского.

— А почему бы и нет, Люс? — отвечал Гертлю. — Мы — старые служаки, видавшие всякие виды, и зря болтать нам уже не след. Что касается меня, то я здесь вижу только невинно осужденных, твоих отца и мать, умерших с горя, твою невестку, пропавшую вместе с дочерью и оставшуюся без хлеба и без пристанища. И я в этом случае не на стороне правосудия, раболепствующего перед сильными, перед герцогами де Жерси и Тренкарами, а я стою за правосудие независимое и справедливое, то, которое всецело на стороне твоей семьи и многочисленных жертв, принесенных этими негодяями в угоду своему честолюбию и желанию скрыть свои собственные преступления… Итак, решено — мы составим контрполицию и будем выслеживать наших собственных агентов.

— Для этого нужно преодолеть немало затруднений. В высших сферах будут возмущены этим рядом преступлений, совершенных в одну ночь, и при отрицательном результате розысков может случиться, что де Вержен будет смещен с должности в сорок восемь часов, а это чрезвычайно осложнит дело.

— Каким это образом?

— Это тайна, которую он не мог мне доверить, но, судя по тем намекам, которые он высказал, я понял, что он находится, хотя и по другим мотивам, в положении весьма близком к нашему, так как старается свести на нет расследование, предпринятое по приказанию главного прокурора, и результаты которого могут повести за собой позор для одной из самых древних фамилий нашего аристократического предместья.

— Вот было бы ловко, если бы это дело имело связь с нашим!

— Я, как и ты, предчувствую это… Последние двадцать четыре часа мы живем в атмосфере каких-то тайн, которые совершенно сбили нас с пути; нам же нужно лишь спасти моего брата и Дютэйля, поставивших себя в ужасное положение — ведь что бы мы там ни говорили, но мы все-таки живем в правильно организованном обществе, которое не допускает мести, и если эти двое попадутся, то эшафота им не избежать. И нужно спасти также де Вержена, который дал мне понять, что вопрос о продолжении его службы в префектуре — это для него почти что вопрос жизни и смерти.

— А эти три преступления настолько важны как по социальному положению жертв, так и по той обстановке, в которой они совершены, что, если мы не примемся за розыски, то это сделают другие раньше нас; если мы не найдем преступников — другие их найдут. Раз дело будет направлено к расследованию, — а это случится сегодня, даже раньше полудня, — то они минуют нас; судебный следователь будет поступать, как ему вздумается, возьмет помощников, с которыми он обычно работает и к которым питает доверие, и если он обратится не к нам, то мы не будем в состоянии изменить хода следствия… Если, — продолжал размышлять Гертлю, — тождественность оружия во всех трех случаях и это проклятое слово «вендетта», повторяющееся на каждом клинке, помогут понять прокурорскому надзору, как и нам, что удар нанесен одной и той же рукой, то все три дела могут быть переданы одному судебному следователю, а это представляет собой обстоятельство исключительной важности. Не будь этой тождественности, все три дела были бы переданы разным следователям, что помогло бы запутать всю эту историю, и нам не стоило бы почти никакого труда сделать так, чтобы в ней совершенно невозможно было разобраться.

— Будем молиться Богу, чтобы дело не попало в руки судебного следователя Гильоме! У этого есть чутье, верный взгляд, расстраивающий все наши расчеты; часто, благодаря его гениальной способности все предугадывать, его ожидал успех там, где всякий другой несомненно проиграл бы дело.

— Нужно прежде всего найти твоего брата и заставить его покинуть Францию сейчас же, вместе с его шурином. Беглые каторжники, явившиеся с целью убить своих обвинителей и судей, — дело их слишком ясно… Обезопасив себя с этой стороны, мы могли бы тогда действовать более свободно, так, чтобы подозрения следователя не могли пасть на них.

Во время этого разговора Люс, уже несколько минут перелистывавший машинально бумаги, которые Фроле собрал по делу Поля де Марсэ, вдруг неожиданно вскрикнул:

— Вне всяких сомнений, это он!

— О ком ты говоришь? — спросил Гертлю.

— Слушай, — ответил Люс и стал читать:

Копия записки, адресованной мной господину де Марсэ-отцу.

Вы понимаете всю важность этого дела: подлог коммерческих документов — это пахнет судом для вашего сына. Вы видите, что я сжигаю свои корабли и не боюсь поставить точки над «и». Влияние герцога де Жерси легко может доставить пост члена Государственного Совета, Сегодня вечером, ровно в полночь, последняя отсрочка; жду вас в своем кабинете в префектуре, с готовым назначением… готовым!

— Что бы это могло значить?

— Не перебивай, слушай конец! — И Люс продолжал читать:

Милостивый государь! Это называется не иначе как «пристать с ножом к горлу». Сегодня ночью, ровно в полночь, я буду в вашем кабинете в префектуре; благоволите удалить ваших людей, дабы никто не мог подозревать о той постыдной сделке, на которую вы заставляете меня пойти. Вы видите, что и я также не боюсь слов в своем ответе к вам; но не вздумайте дурачить меня и оставить ваше оружие при себе: чтобы все было готово, как вы сами сказали, — доведенный до крайности, я не остановлюсь ни перед каким скандалом.