Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника - Луи Жаколио

— Не беспокойтесь, — сказал матрос, — я получил разрешение на целый день пойти к своему брату, который построил себе ферму здесь, в лесу, и могу, возвращаясь на судно, зайти вечерком к вам.

На мое счастье, некоторые затруднения по расквартированию арестантов заставили отложить их высадку до следующего дня, и я мог спокойно читать письма, которые мне написали мой отец, мать, несчастный Шарль, его адвокат и несколько друзей нашей семьи.

Это был один сплошной вопль о невиновности обоих несчастных; во всем Парижском суде не нашлось ни одного представителя обвинения, который согласился бы взяться за это дело. Познакомившись с документами, представлявшими собой один сплошной подлог, специально составленный с целью обвинения, главный прокурор, друг герцога де Жерси, вынужден был сам вести это дело. Вопрос шел о том, чтобы спасти Тренкара от злостного банкротства, а вместе с ним и президента Законодательного Корпуса, который был сильно скомпрометирован несчастьем своего друга. За последние пять-шесть лет они потерпели громадные убытки на бирже вследствие своей безумной игры, платя иногда или получая на одной разнице в курсе от восьми до десяти миллионов. Когда они заметили, что почва уже колеблется под их ногами, то, вместо того, чтобы остановиться, вздумали вернуть свои потери новыми, еще более безумными спекуляциями. Но неудачи продолжали их преследовать, и вскоре они должны были прибегнуть к показанию фиктивной наличности и снимать деньги уже со своих депозитов. Короче говоря, они дошли до того, что им оставалось либо симулировать хищение пяти-шести миллионов, продолжавшееся в течение восьми или десяти лет их служащими, либо допустить, чтобы Тренкар шел под суд, что было равносильно бесчестью для целой группы родственных и наиболее влиятельных фамилий, так же как и для представителя Законодательного Корпуса. Они остановились на первом решении, и, конечно, должности, которые занимали Шарль и несчастный Дютэйль, немедленно определили для негодяев лиц, которые должны были подвергнуться обвинению.

Они велели тайком переделать свои книги, и друзья, преданные душой и телом герцогу, так подвели баланс, что в кассе по документам стало числиться четырнадцать миллионов семьсот девяносто две тысячи шестьсот семьдесят пять франков тридцать пять сантимов, между тем как в действительности там было лишь около четырех миллионов.

Десять миллионов недостачи — факт невозможный, хотя бы и для десятилетнего промежутка времени, для таких примерных служащих, какими были мой брат и Дютэйль. За ними не водилось никаких пороков, они жили в доброй семейной обстановке и в довольстве, добытом исключительно своим трудом. Их обвинили в игре на бирже и, так как Шарль в качестве уполномоченного фирмы «Тренкар и К°» вел там дела своего торгового дома, а Дютэйль тоже вел там дела от имени герцога, то этого было достаточно, чтобы предъявить им обвинение в том, что они не проводили по исправленным книгам в продолжение десяти лет ни одной из крупных операций, сделанных Шарлем для торгового дома, а Дютэйлем — от имени герцога как одного из клиентов банка, — и игра была выиграна! Отсутствие всяких следов в книгах об операциях указывало, что последние были сделаны обоими молодыми людьми на их личный счет… и они погибли.

Однако, как я тебе уже говорил, все это прошло не так гладко. Эксперт из Французского банка, приглашенный сверить книги, констатировав в них подлог и неправильности, заявил, что по чести и по совести он должен сказать, что простой осмотр книг, судя по чернилам и почерку, каким делались в них записи, внушает ему сильное подозрение в подлинности этих документов, что они производят впечатление, будто все это сфабриковано совсем недавно. Несмотря на злобу, которой он имел основание опасаться, этот честный человек твердо держался раз высказанного мнения.

Впрочем, обвинение так и не было обеспечено; сотни раз видели, как Шарль, бывавший на бирже со своим патроном, производил самые грандиозные операции на глазах и с одобрения последнего. Но во что бы то ни стало обвинения нужно было добиться, и это было достигнуто тем, что передали все дело в другую сессию суда, где был соответственно подобран состав суда присяжных. Когда читали приговор, присуждавший несчастных молодых людей к двадцатилетней каторге, в зале суда поднялся целый скандал. Судьи и присяжные были освистаны, а известный банкир Р., присутствующий на этом процессе, написал на другой день осужденным письмо, которое он сообщил во все газеты, так что его могла читать вся Франция. «Милостивые государи! — писал он. — Я следил за вашим процессом с вниманием, которого он заслуживает. Помните, что когда вам удастся уйти из Кайенны при поддержке всех честных людей, в вашем распоряжении всегда два места главных кассиров — без всяких залогов — в наших банках в Лондоне и Вене. В ожидании имею честь уведомить вас, что мною будет выдан чек на какую бы то ни было сумму при первом вашем требовании в зачет жалованья, так как я считаю вас, начиная с сегодняшнего дня, состоящими у нас на службе и пользующимися неограниченным отпуском, с сохранением полного содержания».

Можешь судить о том впечатлении, какое произвело подобное письмо, написанное одним из величайших финансистов нашего времени. Теперь ты догадываешься, кто имел такое, несколько странное, мужество быть председателем суда в этом весьма печальном деле?

— Признаюсь…

— Де Марсэ.

— Это невозможно!

— Да, я тоже, как и ты, говорил, что это невозможно, тем не менее это так. Но этого еще мало; когда присяжные, и в новом составе поколебленные непоследовательностью обвинения и многочисленными доказательствами в пользу невиновности обвиняемых, пребывали в нерешительности относительно того мнения, которое они должны были высказать, де Марсэ в дьявольски ловко составленной речи, когда прения сторон уже закончились и защита не имела возможности более отвечать, разобрал один за другим все доводы в пользу обвинения и прямо-таки силой заставил вынести обвинительный вердикт по двум вопросам — о подделке коммерческих документов и затем о воровстве.

Теперь ты уже знаешь, кто был старшиной присяжных в этом ужасном деле! Это был Пети-Ледрю, нотариус герцога де Жерси…

— Тот самый, который был зарезан в эту ночь?

— Да, тот, который уплатил в эту ночь свой старый долг!

— Ты сказал: уплатил долг?

— Как, ты не понимаешь?

— Признаюсь, нет!

— Так вот, прими во внимание эти странные совпадения и объясни их себе, если сможешь. Фроле, о котором я тебе еще не говорил, велел арестовать Шарля и Эрнеста Дютэйля по жалобе Тренкара, хотя хорошо знал об их невиновности и мог бы дать им возможность скрыться; сегодня ночью он убит при помощи кинжала, на клинке которого выгравировано слово «вендетта», то есть месть; это — раз… Тренкар — главный виновник их судебного преследования — и он погиб в эту ночь точно таким же образом; на кинжале то же слово «вендетта»; это — два!.. Нотариус Пети-Ледрю, склонивший колеблющихся присяжных в пользу обвинения, — и он подвергся той же участи, все с помощью того же кинжала, опять с тем же словом «вендетта»; это — три!..