Обвинение предъявлено - Николай Жогин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что поделаешь, — говорит Ронин, — надо же занятым людям помочь. Тем более что это не даром, пусть всего один процент, но больше сдашь, больше получишь... Работа у меня сдельная.
При обыске у Ронина нашли поменьше сберкнижек, чем у других, но все же и ему кое-что перепало: 820 рублей — вклад, облигаций трехпроцентного займа — на шесть с лишним тысяч рублей, золотых часов, колец и другого добра — на одиннадцать тысяч.
Вот тебе и один процент.
Ну, а что же Будкевич, этот солидный руководитель с несолидным визгливым тенором? Он что, действительно ни при чем? Он просто руководящий ротозей? Нет, факты и свидетели говорят о другом. На первом допросе Будкевич ведет себя так, словно только вот сейчас следователь открыл ему глаза на то, что творили его подчиненные.
— Ах, мерзавцы, ах, негодяи! — визгливый его голосок срывается на высоких нотах. — Так подвести, так опозорить всю нашу организацию! Я им доверял — опытные люди, как же иначе работать?
— Бескорыстно доверяли? — спрашивает Василевский.
— Что вы имеете в виду? — поворачивается к нему Будкевич, и глаза его наливаются кровью. — Да как вы смеете подозревать меня в этом грязном деле? Я работник республиканской номенклатуры, я... я... Я весь отдаюсь работе, я не вылезаю из служебных командировок, чтобы обеспечить город всем, всем...
— Почитайте вот это, — и Василевский дает директору конторы «Гастроном» протокол допроса Сахно, подчиненного Будкевичу.
«Начальник у нас строгий, — читает Будкевич, — он любит точность и дисциплину. Деньги ему мы приносим своевременно и никаких расписок не берем. К чему такие формальности? Главное — сумма. Ну а когда узнаем о командировке, то уж здесь будь начеку».
— Это ложь! — завизжал Будкевич. — Шантаж и грязная клевета! И неспроста льется грязь на руководителя. Я этого так не оставлю! Я пойду в обком, в народный контроль. Преступники клевещут на областного работника, а советский юрист, следователь, потворствует им в этом! Я буду жаловаться на вас!
— Подождите, успеете пожаловаться, — говорит Василевский, — разрешите уж, я познакомлю вас и еще кое с какими документами.
Игорь Ильич положил перед Будкевичем фотографию. На ней был запечатлен трогательный момент прощания Абрама Ронина со своим обожаемым директором, отбывающим в командировку в солнечную Молдавию. Только на прощание Ронин подает Будкевичу не пустую руку, а какой-то конверт.
— Фальшивка! — визжит Будкевич.
— А вот обвиняемый Ронин, — следователь кладет на стол протокол допроса, — показывает, что в этом конверте он передал вам две тысячи шестьсот рублей на мелкие непредвиденные расходы.
— Ложь! Это надо доказать.
— Можно и доказать, — спокойно отвечает следователь. — Скажите, Будкевич, почему ваш личный автомобиль «Волга» за № 55-41 вы держите не в Днепропетровске, а в Кишиневе?
— Позвольте...
— Нет, это вы позвольте! И содержите на постоянном окладе шофера. Вот справка Госавтоинспекции Молдавской ССР. Вот показания гражданина Тукула, вашего личного шафера. Вот показания некой гражданки Лидии Семеновой, у которой вы останавливаетесь в Кишиневе по адресу: Фруктовая, 48. Зачитать?
— Не надо...
Будкевич, или, как его называли апельсиновое короли, «папа», подобрал и содержал на материально ответственных должностях людей, ранее судимых за хищение социалистической собственности, — Притыцкого, Зарецкого, Сахно. За это они щедро оплачивали заботу «папы», выдавая ему на «содержание» ежемесячно по пятьсот рублей, не считая щедрых субсидий при выездах «папы» в командировки.
...Вся апельсиновая группа на скамье подсудимых. Хищники присвоили более полумиллиона рублей государственных средств. Благодаря упорному, напряженному труду И. И. Василевского и его товарищей причиненный государству ущерб полностью возмещен.
Выездная сессия Верховного суда Украинской ССР, рассматривая это дело, признала вину всех подсудимых в хищении государственных средств в крупных размерах полностью доказанной и, учитывая особую опасность совершенного преступления, приговорила Маевского С. Я., Зарецкого Л. Н. и Сахно Л. Е. к высшей мере наказания с конфискацией всех изъятых денег, ценностей и имущества. Их соучастников: Будкевича Л. Е., Притыцкого И. П., Иванова С. Ш., Атаманчука В. С. — к 15 годам лишения свободы каждого, остальных — к длительным срокам лишения свободы с конфискацией имущества...
Поздно вечером Игорь Василевский и его молодые коллеги — чернявый Дима и почти рыжий Сергей возвращались с процесса.
— Зайдем, — предложил Игорь, когда они проходили мимо «Гастронома», — по стаканчику томатного?
В магазине Дима купил каждому по апельсину.
— Угощайтесь.
— А они не ворованные? — спросил Сергей.
— Ешьте, Ватсон, — сказал Игорь, — теперь уже нет.
— Мы — наоборот, — заметил Сергей. — Он Ватсон.
— Тем более.
НАЗАД, К ОБЕЗЬЯНЕ
Главный врач психоневрологического диспансера Вера Николаевна Острожина проводила производственную пятиминутку. Но сегодня на нее были приглашены не врачи и не фельдшера. Вера Николаевна вызвала к себе руководителей лечебно-трудовых мастерских. Главный врач была недовольна работой подведомственного ей учреждения, а ее подчиненные, как ей казалось, никак не могли понять простых истин.
Пятиминутка шла поэтому третий час.
— Поймите, — в которой раз, но все так же терпеливо объясняла Острожина, — труд создал человека, и только трудом мы можем и должны лечить наших больных. Только осмысленный, умный труд способен вернуть их к умной, осмысленной жизни.
— Это мы понимаем, — отвечал ей начальник мастерских Торчинский.
Но какой же это осмысленный труд — ручная вязка рейтуз, которые к тому же никто не хочет покупать? — снова терпеливо спрашивала Острожина.
— Оборудования нет, сами знаете, — отвечал ей Торчинский.
— А шерсть где? — вскакивал со своего места начальник цеха Мулерман. — Разве мы получаем от поставщика шерсть? Мы получаем от него дратву, уважаемая Вера Николаевна, пеньковую веревку, но только не шерстяную пряжу. Вот что я хотел сказать.
— Но вы же хозяйственники, — убеждала их главврач. — Не я же буду доставать трикотажные машины и сырье! Правильно? Проявите смекалку, находчивость.
— Ваша правда, Вера Николаевна, — согласился наконец Мулерман, — будем думать, будем искать нераскрытые резервы.
— Ну вот и славно, — улыбнулась главврач. — Значит, договорились.
На этом пятиминутка закончилась, и все разом разошлись.
— Нет, Семен Михайлович, — высокопарно сказал Мулерман своему начальнику, беря его под руку, — я вижу, что могучую поступь прогресса нам не остановить.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду прямое указание начальства о дальнейшем развитии нашего предприятия. Зайдемте к вам в кабинет, — предложил он, — это разговор не для всех...
В кабинете Торчинского Мулерман дал волю своей богатой предпринимательской фантазии.
— Нужны новейшие трикотажные машины, — говорил он, возбужденно расхаживая по маленькому кабинету. — Это раз. Нужна отличная, высокосортная пряжа. Чистая шерсть. Это два. Больным требуется осмысленный труд.
— Раз, два, три! — оборвал его Торчинский. — А где деньги? Вы же знаете, сколько отпускают нам по смете, — кот наплакал. А у горздрава больше копейки не выпросишь.
— Приведите в действие весь ваш фосфор, Торчинский, — сказал начальник ведущего цеха. — Именно наличием фосфора в коре головного мозга мы отличаемся от животных. Вы когда-нибудь изучали такую науку, как политическая экономия, часть первая?
— Вы же знаете, у меня есть диплом.
— При чем тут формальности? Я говорю вам о деле. До сих пор мы имели только доход с нашего небольшого социалистического предприятия...
— А, слезы! Какие там доходы, — поморщился Торчинский.
— И ничего не вкладывали для развития средств производства, для дальнейшего расширения производственных мощностей, — не слушая его, докончил Мулерман.
— Поясните вашу мысль, — попросил Торчинский.
— Охотно. Придется организовать на ходу маленький семинар по политической экономии. Жаль, нет здесь нашего главного врача, она имела бы право поставить галочку в отчете и хорошо выглядеть в высших горздравовских инстанциях.
— Бросьте трепаться, — поморщился Торчинский. — Если у вас есть конкретные предложения, выкладывайте.
Но Мулерман не торопился. Он уже вошел в роль наставника. Он даже перестал бегать по кабинету, а встал за стол, как за кафедру, и глубоко задумался. Торчинский по опыту знал, что в такие минуты этому философу лучше не мешать.
— Прибавочная стоимость есть то главное звено, которого нам недостает, — начал Мулерман. — Но для ее создания необходима коренная перестройка всего технологического процесса, усовершенствование и замена устаревшего оборудования. А это, как известно, потребует серьезных капитальных затрат. Нужен изначальный капитал. Однако у нас есть полная гарантия, что прибавочная стоимость будет образована, когда производство заработает в новом ритме.