Расслоение. Историческая хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965 - Владимир Владыкин

– Товарищи, когда-то я вам говорил, – начал чрезвычайно медленно развивать свою мысль Сталин, и по своему обыкновению степенно, – что придёт время, и надо будет говорить о преемнике. Я предлагаю выдвинуть такую личность, которая могла бы руководить государством, как минимум лет двадцать—двадцать пять. Теперь я предложу вам кандидатуру замечательную, хорошо вам известную, которая может и должна возглавить государство после меня, как вы помните. Что я при этом должен сказать? Как вы помните, на высокий пост Ленин не предлагал мою кандидатуру. Кого угодно, но только не меня! И что мы сегодня видим? Если б не война, государство ещё бы лучше процветало. Мы всему миру диктуем политику. Значит, Ленин был неправ, отклоняя мою фигуру. Но он и не предложил никого, если не считать того, как он назвал Бухарина любимцем партии. Вот кого он подразумевал на своём месте! Но мы знаем, что из этого вышло. Бухарин расколол партию, создал политическую оппозицию главному курсу партии. А я сейчас назову своего преемника. Он должен быть хорошо натаскан во всех государственных вопросах. И быть самостоятельным в своих решениях, но очень правильных. Я считаю таким человеком… – Сталин сделал паузу, обвёл всех спокойным взглядом, – Вознесенского, – прибавил он и продолжал: – Экономист он блестящий, государственную экономику знает хорошо, – при этом он коротко взглянул на Маленкова. – Я считаю, что лучше его кандидатуры у нас пока нэт.

После выступления Сталина все молчали. А потом хозяин сказал, что больше никого не задерживает. Можно ли слова вождя о будущем преемнике считать сигналом для атаки на Вознесенского, которого боялась не одна четвёртка, а также и все те из аппаратчиков, кто в будущем опасался за свои кресла. Ведь знали заносчивый нрав председателя Госплана, как его особо ценил вождь и вполне мог на него полностью в будущем опираться и видеть в нём преемника. Вот потому они старались избегать с ним общения, так как мог любого из них погубить, зная его нетерпимость ко всякому роду нарушителям государственной дисциплины.

По этому вопросу безоговорочного доверия вождя председателю Госплана историки расходятся в своих мнениях, поскольку дальнейшие события показали, что Вознесенским Сталин не очень дорожил, если после некоторых колебаний всё-таки поверил в те обвинения, которые несколькими ударами уничтожили преемника. И не одного его, а ещё несколько человек во главе с А. А. Кузнецовым, а всего по стране по «ленинградскому делу» было казнено и посажено, как утверждают историки, около пяти тысяч человек…

Глава одиннадцатая

Антон Путилин в посёлок Новый пришёл под вечер, в середине мая. Фёдор Савельевич и Степан Курганов как раз гнали с пастбища колхозных коров. Антон, как старым знакомым, помахал пастухам приветственно рукой и уверенной проступью пошагал в посёлок по балке мимо каменки, где обычно новопоселенцы выламывали ракушечник под закладку фундаментов своих будущих жилищ.

Антон уже давно не писал своей троюродной сестре Анфисе Путилиной, с которой почти два года поддерживал переписку. Он может, и не писал бы ей, если бы его не интересовала Нина Зябликова. Почти в каждом письме Антона беспокоил единственный вопрос, встречается ли с кем-либо любимая им девушка, которая не выходила из головы даже когда в своих странствиях судьба связывала на короткое время со случайными женщинами, которые, однако, ему так самозабвенно не нравились, как Нина. Но уж такое мужское сердце, от скуки, от тоски, он всё равно вступал с ними в связь. А потом легко расставался. Некоторые, правда, пытались продолжить с ним отношения, но он боялся, как бы ни заставили его жениться из-за мнимой беременности, а то могли залететь вовсе не от него. И как намёк следовал, он тут же убегал от них, поскольку с такими знавался и раньше. А при мысли о несговорчивой Нине, у него так тоскливо становилось на сердце, что хотелось тотчас же умчаться на вокзал и уехать к ней немедленно. Но когда он вспоминал, что из-за неё и уехал, он тут же остывал. И тогда поневоле принимал чьё-либо предложение сообразить на троих, чтобы отвлечься от дум о несговорчивой девушке. Но хмель лишь ненадолго отвлекал его от душевного надлома. В такие моменты, он был рад любой женщине, чтобы только забыться от мыслей о Нине.

А дома, в уральской деревне, он подавно не мог оставаться долго, да и боялся, как бы его насильно не загнали в колхоз. Ведь такие случаи бывали, когда людей запугивали недоимками, невыходом трудодней, и за что грозились отдать под суд. Сестра Зина и брат Николай тоже ушли, когда открывался кирпичный завод недалеко от их села. А в колхозе, кроме матери и отца, работали также их другие сородичи. И тогда он решил уехать на Дальний Восток, там окончил курсы электромонтёра и стал на стройке работать дежурным электриком. Жил в рабочем общежитии, где проживало много бывших уголовников и не прекращались пьянки, возникали коллективные драки, и в ход даже пускали ножи. Кто-то из бывших ловил кого-то на воровстве денег и продуктов, но немало стычек происходило также из-за девушек и молодых женщин. Не раз бывало, когда и у Антона чуть ли не силой отбирали деньги, и однажды чуть было не поколотили из-за одной разбитной бабёнки…

Как-то Анфиса написала ему, что Нина уже перестала ходить в клуб. Впрочем, они обе только и знали одну колхозную работу. Хотя для них, перестарок, тут уже не находилось кавалеров. Правда, иногда посылали на коммунистические субботники в Новочеркасск или Ростов на постройку новых цехов для сборки комбайнов. Молодёжь туда собирали разную, бывалые парни набивались в краткосрочные женихи. Но Анфисе и Нине такие и даром были не нужны, тогда лучше совсем не выходить замуж. Хотя лично она на это уже не надеялась, зная свою неспособность понести ребёнка, из-за чего со своей долей уже давно смирилась. Хотя приличных молодых мужчин там было не очень много, а те, что объявлялись, оказывались женатыми…

И вот, узнав из письма Анфисы, что Нина всё ещё свободная, Антон сначала поехал к своим, а затем отправился на юг. В Новочеркасске он побывал на кирпичном заводе, где обещали его взять на работу. Правда, по специальности для него не нашлось места, ему предложили временно выгружать кирпич из обжигальных печей. Он дал согласие. И довольный, пошагал по старому ростовскому просёлку, который тут называли шляхом. «Нешто тут шляхтичи ходили? – думал он про себя, шагая по хорошо укатанной дороге, которая изобиловала множеством трещин. – Странно, что так назвали дорогу».

Но скоро он отвлёкся от своих мыслей, увидев, как несколько женщин и мужчин в метрах двадцати от дороги высаживали молодые саженцы. Он шёл дальше по грунтовой дороге. И тут его взору открылся изрезанный балками широкий степной простор, где редко росли зелёные деревья или кусты. Зато травы стелились по буграм, увалам и ложбинам, как зелёные пышные ковры, и шли холмами колхозные поля, засеянные кукурузой и пшеницей. Одно поле заканчивалось перед высокими холмистыми увалами, которые круто сползали с бугров в балки. И в одном месте была отвесно срезанная гора в виде гребня, и он был схож с высоким караваем, срез которого желтел сухой глиной. Там с пронзительными свистами постоянно летали щуры, которые насверлили в глиняной стене нор и они напоминали пчелиные соты.

Справа в низинной дали живописной картинкой открывался посёлок Новый. Его единственную улицу посередине пересекала глубокая балка. А позади Антона открывалась окраина хутора Большой Мишкин. Два года назад по этой дороге он уходил с Афоней – внуком картёжной гадалки, о котором только сейчас вспомнил. Но чем ближе подходил к посёлку, который лежал среди зелёных холмистых полей, тем мысли бывшего фронтовика упирались в вопрос: как примет его Нина?

…И когда уже шагал по улице, Антон заметил, как в некоторых дворах по обе стороны балки стояли новые свежевыбеленные хаты. Впрочем, вся улица была нарядна и торжественна, точно посёлок подготовился к встречи с ним, Антоном. И от этого чувства у него на душе было необычайно радостно. И этот нарядный вид подворий ему как будто внушал, что встреча с Ниной обязательно состоится. Антон свернул на дамбу пруда, чтобы по ней перейти на ту сторону улицы, где жили Зябликовы.

В объёмном фанерном чемодане он привёз все свои пожитки. За изгородью из жердей жёлтой акации, под соломенной крышей стояла старая хата, в десяти метрах новая, а чуть от неё в стороне – сарай и курник. К этому часу солнце уже село, но весенние сумерки ещё не торопились накрыть все окрестности, которые ещё хорошо было видно, как они зазывно зеленели травами. И здесь, на улице, пышным ковром стелился спорыш, и островками росла молодая сизая полынь, которая источала горьковатый аромат.

Двор, кроме бедных строений, выглядел голым, сада ещё не было, хоть и негусто, земля уже там зеленела кустиками картошки и другими огородными культурами. Перед хатой в струнку стояли молодые акации, за те два года, которые он тут отсутствовал, они заметно подросли. На одном дереве, возле скворечника, сидел на стволе скворец и пощёлкивал чёрным клювом, точно с кем-то переговаривался. «Вот и я прилетел к своей скворушке, – подумал не без юмора Антон. – Как-то на этот раз меня встретит Нина? Ох, уж и гордячка! Разве нельзя вести себя по-простому?»