Тайная каста Ассенизаторов - Андрей Стригин

Как трудно и больно идти. Нитки скрипят, кровь сочится, мучает жажда. Ежеминутно накатывает дурнота, ноги дрожат, перед глазами огни. А ведь точно, огни! С трудом воспринимаю реальность, перед нами КПП. Меня укладывают на жёсткий топчан, вливают воду. Старший лейтенант объявляет тревогу. Скоро прибудет рота Обороны, а меня увезут в госпиталь. Как жаль, что со Стелой не попрощаюсь.

Словно ведение выплывает перед глазами её милое лицо, но за ней стоит, крепко сжав губы, генерал Щитов. Отмахиваюсь. Появляется полковник Белов:- Вот как бывает, Кирилл, — словно из пространства возникает голос. Отключаюсь.

Госпиталь в Подольске. Операцию сделали, сижу на уколах и таблетках. Здоровье стремительно возвращается. Главврач удивлён скоростью заживления раны. И хоть печень была не задета, рана весьма серьёзная. Очень вероятно мог изойти кровью. Хорошо, что Осман, когда-то в своём селении, научился зашивать своих собак. Вот и пригодился опыт.

С неба срывается первый снег, но я не ухожу из больничного парка. Так здесь тихо, спокойно. Кутаюсь в толстый халат, катаю в кармане свой чёрный камень. Не знаю почему, но он всегда со мной и, не теряется. Уже стал считать его своим талисманом. Как хорошо, что пулей по нему не попали, с другой стороны был.

По парку в одиночку и небольшими группками прогуливаются пациенты, кого-то везут на инвалидной коляске. В Подольске много солдат и офицеров с ранениями, в Афганистане в полном разгаре война. Меня тоже причисляют к афганцам, так как — пулевое ранение, устал доказывать, что это не так. Но, с интернационалистами у меня сложились дружеские отношения.

Началось с того, как нам в палату привезли лейтенанта без ноги, моего ровесника, может, на год старше. К слову сказать, в этой палате я единственный, кто не воевал. И начались у того проблемы. Злой, постоянно напивается, затем кидается костылями. Смотрю на него, а сердце зашкаливает от жалости. Но, таких, жалеть нельзя, если не убьют себя, то, совсем сопьются. Вероятно, клин клином необходимо вышибать.

Очередной раз, лейтенант заходит пьяный донельзя, вначале швырял костыли, затем обливает подушку слезами. Мужчины смотрят на него, но не вмешиваются. Приподнимаюсь на подушке:- Слушай, сосунок, сколько можно постель портить?

Воцаряется тишина, все вытягивают в мою сторону шеи. Лейтенант замолкает, с ненавистью смотрит на меня, лицо идёт багровыми пятнами.

— Это, ты мне? — ещё не веря, говорит он.

— Других сосунков в палате нет. Разнюнькался, мальчик ногу потерял, а как же "самовары" без рук и ног под капельницами лежат? И то не ноют! Ты жри, жри водку, а затем валяйся в блевотине на улице. Может, кто и подаст? Во, житуха тебя ожидает! Кстати, у церкви, больше подают!

— Что?! — он соскакивает на пол, едва не падает, лицо перекошено, ищет костыли, а они валяются в разных углах палаты. Прыгает на одной ноге, едва успеваю сползти с кровати. Но он, умудряется меня поймать, бьёт так, что шов расползается. Мажется моей кровью, но не унимается, явно хочет убить. Мне надоедает, легонько бью ладонью в шею, он сползает. Затаскиваю на кровать, укрываю одеялом, сам иду на перевязку.

Когда захожу обратно, лейтенант, как умер, застыл под одеялом, ни единого звука. Соседи по палате, посматривают на меня, но больше из любопытства. Один майор, с лицом, посеченным осколками и выбитым глазом, понимающе улыбнулся. Прошло несколько дней, лейтенант ходит чёрный, на меня не смотрит, но и не пьёт.

Интересно, чем всё закончится? Пришьёт меня или нет?

Но вот, однажды вечером, подходит к моей кровати:- Пойдём, — тычет костылём.

Лекарство сработало, но, вот, в какую сторону? Поднимаюсь, иду следом. Заходим в столовую, накрыт стол, под проточной водой охлаждается водка. Сидят афганцы, усаживают между собой, рядом влезает лейтенант, кстати, его Володей звать. Разливают водку, все выпивают, Володя оборачивается ко мне, показывает недопитый стакан:- На гражданке, моя норма была. Такой она и сейчас останется, — добавляет он. — Вчера протез примерял, ходить буду. А вообще, удивляюсь, как тебя не убил. Как хорошо, что этого не произошло. Столько мыслей разных было. Знаешь, хоть ты и гад, хочу быть твоим другом.

Жму его руку, мужчины посмеиваются, гуляли почти до утра. Я вновь надрался. В этот раз, Володя дотаскивал меня до постели, он действительно почти трезв, и, держал марку до самой выписки. Уверен, у него будет всё в порядке.

Иду по парку, вспоминаю, улыбаюсь. На встречу идут два человека, нечто внутри щёлкает. Не нравятся они мне, уж очень неестественны осанки. Словно от всего ждут подвох. Бородки окладистые, густые волосы зачёсаны назад, в глазах фанатичный огонь. Плащи развиваются, но нечто скрывается под ними.

Подходят всё ближе и ближе. Сжимаюсь. Интуитивно пытаюсь искать пути отступления. Как бы невзначай отхожу за скамейку, пячусь в заросли. Ловлю себя на мысли. Что я делаю? Совсем с ума сошёл! Чего ещё выдумал! Идут себе люди по своим делам. Но, какая мощная энергетика! Ощущение, будто воздух впереди них плавится.

У одного из мужчин, на ветру, расходится плащ, на груди сверкнул крест, усыпанный каменьями. Попы, что ли? Да вроде, для них ещё молодые. Как бойцы, тела сильные, походка пружинит. Батюшки такими не бывают, вспоминаю отцов церкви, переваливающихся по храму, с кадилом в руках.

— Кирилл, что в кустах ищешь? — на дорожку выныривает целая толпа афганцев. Спешу к ним, неестественно улыбаясь, мельком глаза улавливаю, как мужчины приостановились и, резко рванули вперёд.

— Отлить, что ли хотел?

— А, пустое, померещилось, что-то, — меня почему-то бьёт озноб. Мне показалось, избежал некой опасности, причём реальной, словно столкнулся с чем-то непонятным и беспощадным. В жизни такого не испытывал! Катаю в ладони чёрный шарик. Вроде как тёплый. Может, нагрелся от тепла ладоней? Но он приносит мне спокойствие и умиротворение.

Не могу уже находиться в госпитале. Рана не болит, хорошо рубцуется. Надоедаю лечащему врачу с выпиской. Он хмурится, утверждает, что с такими ранениями ещё месяц необходимо лежать. Но, ощупывая швы, поджимает губы в удивлении, в итоге, сдаётся.

Мне положен отпуск после ранения, но еду в часть. Хочу увидеть Османа и Ли. Не будь их, гнил бы в лесу на радость жукам. А ещё, тянет к Стеле, но, мрачнею, не хочу встречаться с генералом. Как-то связываю его с прошедшими событиями.

Капитан Бухарцев встречает меня радушно, заводит в кабинет, из сейфа достаёт коньяк. Разливает. Усики дерзко топорщатся, взгляд смеющийся.

— С выздоровлением, Кирилл. Поздравляю тебя!

— С чем? — в недоумении беру стакан.

— Ваша троица представлена к орденам Красной звезды.

— За что? — вырывается у меня.

— Как же, обезвредили банду уголовников.

— Какую банду?

— Не выздоровел ты, Кирилл, — с сожалением смотрит ротный. — Забыл, из-за чего ранение получил?

— Стреляли. Стоял как дурак, пока не получил пули в живот, — искренне говорю я.

— Конечно, конечно. Да у вас целое сражение вышло! Знаешь, сколько уголовников положили?

— Каких уголовников? Один был. Осман его подстрелил и то он ушёл.

— Ну, брат, отпуск однозначно тебе нужен. Ладно, поехали, — он лихо булькнул коньяк. Я тоже выпил, гортань обожгло. Блин, не коньяк это, чистый спирт подкрашенный. Авиация, чтоб вас! В душе ругнулся я.

— Четверых вы завалили. Лежали аккуратно, мордами в землю, и автоматы рядом. Зеки, беглые.

— А, что Осман с Ли говорят? — слегка опьянел я.

— Пустое. Перестрелка была, трупов не нашли. Так бывает, в пылу боя. Плохо искали, — хлопнул по плечу ротный и ещё плеснул спирта.

— Не, не, — больше не буду, — закрываю ладонью стакан.

— Ну, как же, орден надо обмыть. На плацу награждать будем.

— Вот этого, делать не нужно! — решительно заявляю я.

— Как хочешь, — кисло улыбается капитан. Достает бархатную коробочку, вручает мне.

— Как глупо, — рассматриваю награду, — за то, что наложил в штаны, партия отмечает высокой правительственной наградой.

— Ты это, про партию, — грозит пальцем ротный, — не надо. Замполит услышит, не отмоешься. Ты одень орден. У тебя парадная форма, по Уставу должен носить, он дырявит тужурку, привинчивает награду. Мне неловко, как словно, что-то украл. Но, ощущать на груди орден невероятно приятно. Вот оно, советское воспитание!

К наградам у нас относятся трепетно. Каждую неделю Леонид Ильич Брежнев, кого-то да награждает, и себя не забывает.

Выхожу в роту, Селихова уже нет, убыл на дембель. Вместо него Осман, он уже старший сержант, Ли сержант, командует взводом. Встретились как родные. Осман обнимает меня, лицо, как всегда, словно высеченное из гранита. Ли хлопнул по плечу, в раскосых глазах таится загадочная корейская улыбка.

— Вот, орден получил, — смущаясь, говорю я.

— Всё правильно, — ободряет меня Осман.