Трое из Кайнар-булака - Азад Мавлянович Авликулов

милицией. Они неоднократно встречались с лазутчиками паши и в конце концов увели отряд в триста сабель. Без единого выстрела и без потерь этот отряд прошел частокол басмаческих сил и прибыл в Джиликуль.

Он входил в кишлак медленно, длинной цепочкой, вползал, словно дождевой червь. По обе стороны улицы стояли басмачи, в любую минуту готовые растерзать их, как голодные волки овцу. Вид у «красных» милиционеров был более чем странным. Казалось, они до сих пор не верят тому, что шли несколько дней по вражеской земле и никто не напал на них. Неграмотные, еще не научившиеся разбираться в обстановке, они, конечно, приписывали это авторитету своих командиров, а может быть, и силе, — воображаемой, конечно, — своего отряда. Но ничего особенного не было. По договоренности с пашой, перед «красными» милиционерами была поставлена «главная» цель — двигаться к Кулябу, не обращая внимания на мелкие басмаческие шайки. В Джиликуле же отряду предписывалось раствориться в массе басмачей, а тех, кто окажет сопротивление, приказано было уничтожить.

На следующий день сюда прибыли и гонцы Сиддык-бая.

— Народу тут, — сказал Артык, осторожно пробираясь между группами людей, — как в Байсуне перед сражением с гяурами.

— Какая пестрота нарядов! — воскликнул Гулям, племянник юрчинского тохсабы. Он пристал к отряду бая с месяц назад.

Пестрота действительно была удивительная. Халаты, яхтаки. И еще новое. На людях, которых они никогда не видели. В общем-то те были такие же смуглые и низкорослые, как все азиаты. И волосы смолисто-черные. Но глаза… Круглые, как у рыбы, того и гляди, выкатятся из глазниц. Одежда тоже невиданная доселе. Черные суконные камзолы, чуть ли не до пят, туго перехваченные на поясе красными кушаками. А под ними — серо-зеленые френчи. У каждого на голове шапочка, продолговатая, как тыква, ярко-красная, с желтой пышной кисточкой на макушке.

— Эй, приятель, — обратился Артык к ошпазу, помешивавшему половником в огромном медном казане, — кто эти попугаи?

— Которые, таксыр?

— Ну, хотя бы тот, что только отошел от тебя?

— Турки, ака. — Он смахнул пот с лица рукавом. — Так их все называют, а откуда они родом… — Пожал плечами.

— А чего им тут надо? — допытывался Артык.

— Что и всем мусульманам.

— Об-бо-о! — с удивленьем воскликнул Гулям, ехавший, рядом, — да я же их знаю!

— Соседями, что ли, были? — усмехнулся Артык.

— Слышал много об этом народе. — Гулям подъехал вплотную и зашептал на ухо: — Это люди халифа. А раз так, считайте, конец гяурам. В священной книге так и записано: «Не дозволь, о, всевышний, подняться на войну с неверными халифату. Земля содрогнется от страха и покроется телами убитых, как небо тучами в пасмурный день. Конец света наступит».

Артык и сам слышал эту притчу, а теперь увидев угрюмые и потому казавшиеся воинственными лица незнакомцев, и вовсе поверил в нее. «Но Ибрагимбек… Зачем возлагать надежды на халифат? Чего доброго, этот „конец света“ прихватит и многих истинных мусульман. А кто может поручиться, что среди них не окажется тебя? Э-э, — он вслух отмахнулся от набежавших мыслей, — чего мне голову ломать!?»

— Вы из отряда почтенного Сиддык-бая? — тонким, как у девушки, голосом спросил внезапно возникший перед ним невысокий, стройный и красивый юноша, накрашенный, точно танцовщица. Как он появился перед ним, для Артыка осталось тайной, поскольку мгновенье назад он никого не видел.

— Я его сын, — ответил Артык, решив, что юноша — бачча бека.

— Какую весть принесли для его сиятельства?

— Письмо отца.

— Дайте мне, джигит. Я сейчас же доставлю его.

От удивленья Артык раскрыл рот: как Ибрагимбек узнал, что он именно из этого отряда? Разве на лице Пулата или его собственном лице написано это? Он вспомнил встречи с такими же мелкими группами вооруженных людей на тропах, с которыми они изредка вступали в беседы, и понял, что те были лазутчиками бека. Он отдал письмо, не раздумывая, попадет ли оно именно к Ибрагимбеку.

— Никуда не отлучайтесь, ака, — предупредил бачча, сунув письмо за пазуху, — может, его сиятельство захотят написать ответ.

Артык хотел спросить, долго ли им придется ждать, а юноши и след простыл.

— Не огорчайтесь, таксыр, люди бека найдут вас. У него здесь тысяча глаз и ушей.

— Все-то ты знаешь, приятель, — польстил ему Артык.

— Имеющий уши да слышит, — хитро подмигнув, сказал ошпаз. — Казан к себе разных людей собирает. А они имеют привычку делиться друг с другом новостями. Так что не обязательно сидеть в юрте бека, место возле моего котла куда надежнее. И ароматом шурпы надышишься, и про многое узнаешь…

В тот день в Джиликуле произошло важное событие, о котором ни Артык, ни его спутники, понятное дело, не знали. С утра сюда приехали представители ферганского курбаши Курширмата и туркменского князя Джунаидхана. И они сразу же вошли в юрту Энвера-паши, а не Ибрагимбека. Это взбесило его сиятельство, но он ничего не мог поделать, понимая, что ссориться именно сейчас с двумя известными руководителями басмаческого движения не время. Он понимал, что и ферганцы, и туркмены установили связь с пашой не потому, что полностью разделяют его мечту относительно будущего устройства Средней Азии, а потому, что Энвер для них прежде всего был золотом и оружием британского короля. Бек не подал виду, что огорчился поведением гостей. «По кривому колышку надо бить кривой колотушкой», — решил он. Он приказал устроить впечатляющий зиёфат в честь гостей и, чтобы пригласить их, сам пошел в юрту Энвера. Многие приближенные бека усмотрели в этом его шаге начало заката звезды зятя светлейшего. Но вместе с тем они поняли, что борьба с большевиками теперь примет широкий и организованный характер, и что очень скоро это даст знать о себе в военных действиях.

Гости и Энвер-паша приняли приглашение бека и прошли в его юрту. Сели на мягкие курпачи, образовав полукруг. Бек приказал подавать, и зиёфат начался. Поначалу он проходил чинно и степенно, с соблюдением дворового этикета, а когда хозяин и гости порядком захмелели от шербета и кумыса, разговор стал непринужденным.

— Военное дело, господа, — сказал паша, — это повседневная тяжелая работа. Если солдат долго не работает, он теряет свои основные качества — меткость в стрельбе, твердость руки. А с такими солдатами сражения не выиграешь.