Трое из Кайнар-булака - Азад Мавлянович Авликулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Народ с пути сбиваешь, предатель?! — свирепо произнес Артык, выглянув из-за спины отца. — Убью!
— Погоди, — сказал бай сыну, — пусть уж до конца выскажется этот дьявол. Лучше открытый враг, чем скрытый друг. Он повернулся к толпе: — Наш час вот-вот пробьет, друзья. Хочу сказать вам, что мы не пожалеем себя, а если это предначертано свыше, без страха положим головы в битве за веру свою! Идите по домам, мусульмане, время кубтана на носу…
Интуитивно Сиддык-бай понимал, что ни сейчас, ни потом ему не следует ссориться с простыми жителями, потому что они в массе своей и есть корни дерева, называемого исламом. Обрубишь корни — засохнет все дерево. Он решил сегодня же пройти по домам, где жили его джигиты, и переговорить с ним, предупредить, чтобы они ни в коем случае не ожесточали сердца каратальцев, ничего не брали без спроса.
— Убью я этого изменника, — твердо, как давно решенное, произнес Артык, скрипя зубами, — чтоб другим неповадно было! Страх — великое дело, ота.
— Страх — удел трусов, сын, — ответил бай, — а мы воины. Нам не подобает так поступать. Эти люди наши братья, и, если кто из них заблуждается, мы обязаны помочь, а не угрожать. Можно закрыть городские ворота, а людские рты — нельзя. Неприятно, конечно, слушать такое, но перед творцом мы и за них в ответе…
Толпа расходилась неторопливо, молча, но чувствовалось, что она довольна случившимся, тем, что было высказано все, что наболело. Ее настроение передалось и некоторым джигитам — выходцам из бедных семей. Кое-кто из них откровенно злорадно улыбался, глядя на Артыка. А того еще пуще распирало от злобы. Он резко отвернулся от отца и пошел к группе, где стоял Хамид.
И в тот момент, когда Кудрат готовился спрыгнуть с супы, грянул выстрел. Неожиданный, он разорвал тишину вечера, как весенний гром, выкатившийся из-за снежной вершины. Сиддык-бай вздрогнул и, пока приходил в себя, услышал пронзительный крик:
— У-у-би-и-или! Невинного убили, о, аллах!
Люди бросились врассыпную, посылая проклятья джигитам. Сиддык-бай стал оглядывать своих людей и заметил, как Хамид набросил на плечи винтовку, из дула которой еще шел дымок. Площадь в мгновенье опустела, у супы, широко раскинув руки, вниз лицом лежал Кудрат. Бай подошел к нему, чтобы помочь, но парень был мертв. Пуля попала ему в сердце.
— Зачем ты это сделал, Хамид? — гневно спросил он, подступив к нему.
— В него вселился шайтан, бай-бобо, — ответил тот, — пока три месяца жил у гяуров. Его обязательно надо было убить!
— Это не он убил, — вступился за Хамида Артык, — сам аллах заставил его выстрелить в вероотступника.
— Воля аллаха всесильна, юзбаши, — сказал мулла, — она движет всеми нашими поступками, помыслами. Не гневайтесь на человека, свершившего праведный суд. Пусть душа павшего раскается на суде творца и попадет в рай. Оумин!
— С этим подлецом, как только в кишлаке появился, надо было расправиться, — брезгливо произнес Лутфулла-бай, подойдя к ним. — Пусть джигиты, юзбаши, уберут труп и бросят на съедение собакам.
— Зачем нам прикасаться к шайтану, — сказал Артык, — оставим его тут, найдется кому закопать в землю.
— И то верно, — поддержал его мулла…
«Что ж, — подумал Сиддык-бай, услышав мнение муллы и других, — бог беспощаден к тем, кто изменил ему. Наверное, он и заставил Хамида выстрелить, хотя Артык имел на это большее право».
Но недовольство дехкан серьезно встревожило его. И он решил послать гонцов к Ибрагимбеку за советом.
Бай долго подбирал кандидатуру гонца, но ничего лучшего, чем один из своих сыновей, не нашел. Может, среди вновь прибывших были и смелей, и проворнее, чем они, но их пока бай не знал. А на своих он мог положиться, как на самого себя, был уверен, что каждый его сын сумеет пройти по отрогам гор незаметно и донести письмо до главнокомандующего. Он пригласил сыновей в михманхану и когда завел речь об опасном задании, оба изъявили желание выполнить его. Решив не огорчать их своим недоверием, бай предложил ехать обоим.
И в ту же ночь, в сопровождении Хамида и четверых храбрых джигитов, Артык и Пулат отправились в далекий путь. В Джиликуль…
Выгоревший на солнце древний Джиликуль переживал необычные для себя дни. Здесь расположился со своим штабом Ибрагимбек, и потому кишлак был начинен разноязыким и разноликим воинством. А сама обстановка в Восточной Бухаре к тому времени сложилась следующим образом.
Военный министр турецкой республики Энвер-паша, заразившись бредовой идеей создания огромного мусульманского государства из обломков эмирата и ханств Средней Азии, отказался от высокого поста и появился в кишлаке, чтобы возглавить контрреволюционную борьбу. Разослав во все уголки края своих гонцов с призывом собираться под его знамя, он стал сколачивать армию, опираясь на британские деньги и оружие. Для короны его идея оказалась более приемлемой. Создание буферного государства, по расчетам англичан, предотвратило бы проникновение революционного духа в их азиатские владения. Да и сама Средняя Азия представлялась им лакомым кусочком, и потому они прежде всего решили объединить под руководством опытного в военном деле паши разрозненные контрреволюционные силы. Однако и Ибрагимбек не горел желанием уступить власть, тем более, Бухару. Он рассчитывал сначала разгромить красных, а с эмиром-тестем, нашедшим приют в Кабуле, можно было потом как-нибудь решить вопрос. Не возвращать же его в самом деле из изгнания?!
Энвер-паша тоже хотел править полновластно. У него для этого были веские доводы — деньги и оружие Англии, которая, впрочем, не жалела их и для Ибрагимбека. Кроме этой поддержки у паши на территории эмирата находилось немало его соотечественников-турков, бывших военнопленных царизма, отправленных сюда на различные работы. Это были кадровые военные. После революции многие из их числа сотрудничали с Советской властью, а некоторые даже занимали важные посты. Так, откликнувшийся на призыв паши Усман-эфенди, бывший сержант турецкой армии, являлся военным назиром Шерабадского виллойята, а его друг полковник Хасан-эфенди командовал
