Мир от Гарпа - Джон Ирвинг

Но Эрни Холм все еще нашаривал очки; он видел неясный белый силуэт, явно женский, по-видимому, в медицинской униформе, и сердце его замерло — вдруг сбылась придуманная им сказка, в которую он по-настоящему никогда не верил, и вернувшаяся жена сейчас скажет: „Как же я соскучилась по тебе и нашей дочурке!“ Какая еще медсестра могла появиться у него в зале?

Хелен видела, как отец шарит рукой по стене, и решила, что это и есть знак, которого она ожидала. Она пошла навстречу Дженни по теплым матам, а Дженни вдруг подумала: „Господи, да это же девочка! Прелестная девочка в очках. Что может делать девочка в этом зале?“

— Мам, ты? — спросила девочка, обращаясь к Дженни. — Мам, это же я, Хелен! — и заплакала. Она обвила плечи Дженни тонкими руками и мокрым лицом уткнулась ей прямо в шею.

— Боже правый! — воскликнула Дженни Филдз, которой не очень нравилось, когда к ней прикасаются. Но она была медсестрой и сердцем почувствовала, что девочка нуждается в утешении. Она не отстранила ее, хотя точно знала, что она ей не мать. Дженни Филдз считала, что стать матерью вполне достаточно один раз. Она сдержанно похлопала девочку по плечу и умоляюще посмотрела на тренера, который только что нашел очки.

— И, конечно, не ваша мама, — вежливо сказала ему Дженни, потому что он взглянул на нее с той же мгновенной радостью, какую она только что видела в лице его хорошенькой дочки.

Эрни подумал о том, что сходство не исчерпывается белым платьем и вторжением спортивного зала в жизнь двух медсестер. Правда, в Дженни не было той миловидности, какой отличалась сбежавшая жена, и, конечно, за прошедшие пятнадцать лет она вряд ли превратилась бы просто в приятную, неброской внешности женщину. Дженни, однако, понравилась ему, и он улыбнулся ей своей неуверенной, чуть виноватой улыбкой, которая была хорошо знакома его подопечным, проигравшим схватку.

— Моя дочь приняла вас за свою мать, — сказал Эрни. — Она очень давно ее не видела.

„Не сомневаюсь“, — подумала Дженни Филдз. При этих словах отца девочка вся сжалась и высвободилась из объятий.

— Это не мама, Хелен, — сказал Эрни Холм дочери, которая отошла в глубь зала и снова прислонилась к стене. Она была замкнутой девочкой и не привыкла обнаруживать свои чувства ни перед кем, даже перед отцом.

— А вы что, тоже приняли меня за жену? — спросила Дженни, потому что на какое-то мгновение именно так ей и показалось. Интересно, сколько же времени отсутствует миссис Холм?

— Да, тоже обознался, но только на миг, — вежливо сказал Эрни. У него была застенчивая улыбка, и улыбался он не слишком часто.

Хелен забилась в угол зала и смотрела оттуда на Дженни яростными глазами, как будто та нарочно поставила ее в столь затруднительное положение. Девочка растрогала Дженни: Гарп уже давно так не обнимал ее, а любая мать, даже такая, как Дженни, нет-нет и затоскует о чистой детской любви.

— Как тебя зовут? — спросила она девочку. — Меня зовут Дженни Филдз.

Хелен, несомненно, знала ее имя, потому что обе они были самые рьяные читательницы в Стиринге. Кроме того, Хелен ни перед кем никогда не обнаруживала чувств, которые предназначались только матери. И хотя она обняла Дженни по недоразумению, ей уже трудно было справиться со своими чувствами. У нее была такая же застенчивая улыбка, как у отца; и она посмотрела на Дженни с благодарностью. Как ни странно, она была не прочь снова броситься Дженни на шею, но сдержала себя: в зал в этот миг вернулись борцы — одни утолили жажду у фонтанчика с питьевой водой, другие только ополоснули рот — пить им было нельзя, они сгоняли вес.

— На сегодня все, — сказал Эрни Холм, выпроваживая их из зала. — Вполне достаточно. Пойдите теперь сделайте несколько кругов по беговой дорожке!

Послушно, и даже с облегчением, они столпились в дверях красного зала, разбирая свои шлемы, резиновые костюмы для сбрасывания веса, накрученные на катушки ленты. Эрни Холм ждал, когда мальчики покинут зал, а его дочь и Дженни ждали от него самого объяснений. Он понимал, что объяснение предстоит, а легче всего он чувствовал себя именно в этом зале. И он решил, что прямо сейчас, здесь расскажет эпизод из своей жизни, трудный эпизод, пока не имеющий конца, женщине, которую он почти не знает. Когда борцы покинули зал и помчались на стадион, Эрни начал свою повесть одинокого отца и коротко рассказал, как их бросила медицинская сестра, как они жили на Среднем Западе, откуда недавно приехали. Дженни оценила его рассказ, ведь она еще ни разу не видела одинокого отца, воспитывающего дочь; и, хотя ее подмывало поведать Эрни историю своей жизни, она ограничилась лишь кратким вариантом: отец Гарпа был солдатом, до свадьбы ли, когда идет война? И хотя она явно кое о чем умалчивала, рассказ понравился Хелен и Эрни, которые еще не встречали в Стиринге столь искреннего и понимающего собеседника.

Такая внезапная и необъяснимая близость может возникнуть только в определенной обстановке — например, в теплом спортивном зале, где пол и стены устланы мягкими красными матами.

Конечно, Хелен на всю жизнь сохранит в памяти это первое объятие, и, как бы ни менялось в дальнейшем ее отношение к Дженни и Дженни к ней, с того самого дня в красном спортивном зале Дженни Филдз будет ей близка почти как мать. Ничего подобного ни к одной женщине Хелен ни прежде, ни потом не испытывала. Дженни тоже всегда будет помнить дочерние объятия Хелен и даже напишет в автобиографии, чем отличаются дочерние объятия от сыновних. К пониманию этого она, как ни странно, пришла, опираясь на один-единственный случай, имевший место в тот декабрьский день в огромном спортивном комплексе имени Майлза Сибрука.

Если Эрни Холм почувствовал в тот день какое-то влечение к Дженни Филдз или хоть на секунду предположил, что она станет для него спутницей жизни, ему можно только посочувствовать, потому что у Дженни Филдз сходных чувств и мыслей не возникло; она лишь подумала, что Эрни — хороший, добрый человек и что, возможно, он станет ей добрым другом, первым в ее жизни.

Должно быть, Эрни и Хелен очень удивились, когда Дженни попросила разрешения побыть одной в этом зале. Они не могли понять зачем. И тогда Эрни вдруг спросил о цели ее прихода.

— Хочу записать сына в секцию вольной борьбы, — быстро сказала Дженни. Она надеялась, что сын одобрит ее выбор.

— Хорошо, — сказал Эрни. — Только не забудьте погасить свет и выключить обогреватели, когда будете уходить. Дверь запрется сама, ее нужно просто захлопнуть.

Оставшись одна, Дженни выключила свет и обогреватели. Гудение их скоро прекратилось. В темном зале, куда слабый свет проникал в чуть приоткрытую дверь, было очень тепло и тихо, она сняла туфли и стала ходить по мягким матам взад и вперед. „Почему в этом зале, который создан для ожесточенной борьбы, я чувствую себя как у Христа за пазухой? Неужели из-за Эрни?“ — подумала она и тотчас же забыла о нем. Для нее он был просто невысокий мускулистый аккуратный человек в очках — и больше ничего. Если Дженни и думала о мужчинах, а это бывало редко, более сносными ей казались именно невысокие и мускулистые. Она вообще предпочитала людей мускулистых — и мужчин и женщин: в них чувствовалась сила. И люди в очках ей тоже нравились, как нравятся человеку, не знающему, что такое очки. Но больше всего ее поразил этот зал — красный спортивный зал, очень большой, но уютный, и к тому же, как ей показалось, надежно защищающий от боли. Тут она — бух! — упала на колени, просто для того, чтобы почувствовать, как откликнутся на ее тяжесть маты. Она сделала кувырок и разорвала платье. Затем села на пол и увидела в освещенном дверном проеме силуэт плотного подростка. Это был Карлайл, тот самый, который совсем недавно расстался со своим обедом в коридоре. Он сменил экипировку и вернулся за новой порцией нагоняя; в полутьме зала он старался разглядеть светившуюся белизной медсестру, которая сидела на четвереньках поверх красных матов, как медведица в берлоге.

— Извините, мэм, — сказал он. — Я пришел узнать, что еще я должен сделать.

— Ну, это не по моей части, — сказала Дженни. — Поди немного побегай.

— Хорошо, мэм, — сказал Карлайл и удалился.

Она захлопнула за собой дверь и обнаружила, что туфли остались в зале. Сторож никак не мог найти ключ от зала и предложил ей надеть кеды одного из старшеклассников, которые нашел в шкафу забытых вещей. И Дженни устало побрела по подмерзшей слякоти к изолятору, думая о том, что ее первое путешествие в страну спорта, пожалуй, не пройдет для нее бесследно.

Лежа на кровати, Гарп безостановочно кашлял.

— Вольная борьба? — прохрипел он. — Ну, ты даешь, мам. Ты, видно, хочешь, чтоб меня там убили.

— Я уверена, тебе очень понравится тренер, — сказала Дженни. — Я разговаривала с ним, он очень милый человек. Я и с дочкой его познакомилась.