Попса (май 2008) - журнал Русская жизнь

Эдуард Дорожкин

Так не пойдет

Цензура в глянце

Мы все ужасно страшимся введения политической цензуры. Некоторые даже говорят, что она уже есть. На этот счет ведется полемика, в защиту свободы слова от вмешательства власти пишутся воззвания, журналистские организации ведут печальную статистику случаев, когда отбить СМИ от атак политиков не удалось. Но кто, кто поднимет голос против цензуры значительно более опасной - и существующей уже давно, зримо, осязаемо? На каждой газетной полосе, на любом журнальном развороте. Даже в интернете. Цензуры, которой подвергает журналистский труд неквалифицированный, боязливый, малообразованный редактор и главный цензор современности, как бы начальник нынешнего Главлита, - Рекламодатель.

За 17 лет работы в журналистике с цензурой собственно политической мне пришлось столкнуться лишь однажды - причем совсем не в наших, а как раз в западных СМИ. Я тогда был переводчиком у московских корреспондентов «Фигаро», «Либерасьон» и британской «Обсервер»: они очень дружили. Я был их языком и ушами - по-русски корреспонденты не говорили. Проработал два месяца - и ушел. Потому что там, где по-русски было «да», на страницах их свободных изданий выходило «нет». И наоборот. Точку поставила поездка в Гомельскую и смежные с ней области, попавшие под чернобыльское облако. Тогда все трое напечатали тонны не то чтобы совсем лжи, а довольно странного, вязкого продукта, в котором реальные факты были повернуты таким образом, чтобы у читателя сложилось впечатление вселенской катастрофы, тотального ужаса, конца света. Впечатление, которого, клянусь, в той поездке не было.

Все остальные мои случаи столкновения с цензурой к политике никакого отношения не имеют. Но некоторые из них, особенно в последнее время, не просто настораживающие - а прямо пугающие. По сравнению с ними казавшаяся мне ужасно несправедливой замена коммерсантовским редактором «цена ему - рупь с копейками» на - «цена ему - рупь с мелочью» кажется мне верхом лояльности.

Взять хотя бы еженедельный городской журнал «ТаймАут», где я год с лишним вел колонку. Звонят, предлагают тему - письмо академиков против клерикализации нашего общества. Отлично. Я припоминаю, как Клара Новикова по телевизору объясняла, что «Великий пост хорош, как всякая диета», еще какие-то забавные факты, свидетельствующие о том, что общество-то воспринимает религию исключительно фольклорно - как повод пить или не пить, есть или не есть. И под конец мне удается выудить из памяти сюжет действительно нестандартный. В советские еще времена один мой приятель из числа людей с нетрадиционной ориентацией познакомился с неким чудесным фрезеровщиком и, сев на велосипед фрезеровщика, они отправились к месту отправления порока. Местом этим оказалась каморка фрезеровщика с обязательной иконой Божьей Матери в углу. Так вот, прежде чем приступить к греху, фрезеровщик накинул на икону платок: «Чтобы не увидела». С таким отношением к Богу, писал я, об излишней клерикализации общества беспокоиться не стоит. Эффектно? Нет! Вокруг этой совершенно невинной истории в редакции разыгрался невероятный скандал. Меня, человека, ненавидящего публичные проявления любых форм и видов сексуальности, обвинили в пропаганде гомосексуализма и потребовали выкинуть абзац из текста. Я сказал, что вместе с ним полетит в урну и колонка. Думали-гадали, что делать. И меня осенило. А если, спросил я, на велосипеде с моим приятелем поедет проститутка - и она накинет на Божью Матерь косынку, тогда о?кей? О?кей. Колонка пошла. Ее хвалили. Но ведь это глупо, абсурдно, невозможно.

Возможно. В последнем, так и не пошедшем в печать тексте я должен был размышлять о благотворительности. «Вы уж там помягче, - говорил редактор, заказывая колонку. - Все-таки дело такое, богоугодное». Я объяснил, что по Москве бродят своры журналистов, писателей, литераторов, готовых сделать помягче, пожестче, как скажут, - и это обойдется дешевле, чем собачиться со мной. «Но хотелось бы все-таки вашего взгляда, иронии, дорожкинщины, что ли». Я написал колонку. На мой взгляд, абсолютно безобидную. Про то, что сейчас благотворительность вошла в арсенал пиар-агентств как один из главных, надежнейших инструментов для привлечения внимания к персоне или продукту. В качестве примера привел акцию в одном элитном супермаркете: звезды эстрады и ТВ фасовали икру, хамон, взвешивали маракуйю, запаковывали рябчиков; прибыль от акции шла в детские дома или куда-то еще в хорошие руки. Но сумма этой прибыли, те деньги, на которые звезды наторговали, была совершенно несравнима с пиар-эффектом от акции: в гастроном повалила вся Рублевка. Нужна ли нам светская благотворительность - и стоит ли поддерживать именно такие ее формы? Я написал также о «благотворительном» рэкете со стороны государства: что это такое, знает каждый бизнесмен, начинавший в нашей стране свое дело. «Текст не пойдет, - сказал редактор. - Вы что? У нас героини - Чулпан, Дина! А вы тут со своими сомнениями портите всю картину. Они обидятся. Вот перепишете заметку, скажете, что все должны заниматься благотворительностью и как славно, что все это у нас есть, тогда ради Бога».

Я не стал переписывать заметку не из упрямства. Того, чего от меня хотели, я сказать не мог. Это была бы колонка не Эдуарда Дорожкина, а кого-то еще. Для меня в тот день закрылось еще одно издание, где можно было высказывать соображения, хоть сколько-нибудь отличные от тех, которые приняты на рынке.

Авторская колонка вообще - жанр исчезающий. Авторов нет, а те, что есть, отказываются писать по указке. Еще в одном городском журнале я, в числе прочих, вел колонку, посвященную миру СМИ. Главный редактор журнала известен как истовый борец за свободу слова, мысли, жеста - и мы с ним дружны. Но факт остается фактом. Мне было предписано не взирать на лица, должности и звания - о, для таких целей я прекрасно подхожу. Как-то под мое критическое перо попал Аркадий Мамонтов - человек, утверждавший с экрана, что моряки «Курска» стучали в обшивку. Сейчас реальные обстоятельства страшной истории уже известны. «Эдуард, - голос главного редактора был очень, очень, очень взволнован, так, как будто речь сейчас пойдет о совместном рождении детей. - Я не могу, понимаете, при всей моей любви к вам, при всех своих установках я не могу». Что такое? Оказывается, журнал заключил чрезвычайно выгодный рекламный контракт с РТР. И вот на столе свободолюбивого редактора с одной стороны лежал мой текст, а с другой - контракт на несколько миллионов. И что было делать? Сделав все возможные реверансы, вычеркнули - и продолжают же писать об ужасах заглотного режима!

В безвыходной ситуации оказалась и девочка-редактор, заказавшая мне колонку для одного глянцевого журнала. Мне таких девочек вообще ужасно жалко. Руководство требует повышать литературный уровень глянца, а авторы, те, которые со слогом, пишут все, что в голову взбредет - да к тому же взбалмошные. У меня она вычитала: «Вся обвешанная Луи Вюиттоном». «Понимаете, Эдуард, нельзя быть обвешанной Луи Вюиттоном - они наши рекламодатели, будет скандал, обидятся. Давайте обвесим ее… ну хоть Гуччи, пусть вся будет в Гуччи».

Но я- то, когда пишу про Луи Вюиттон, имею в виду определенный социальный слой, привычки, представления о роскоши, манеры, возраст, если угодно. Это для великого писателя, с его лупой или чем-то там еще, неважно, на чем плывет господин из Сан-Франциско, -«Атлантиде», «Титанике» или «Принцессе Софье», а для нас, живописателей текущего момента в периодической печати это все - никак не детали, а самая суть. В общем, и здесь не договорились. Зато рекламодатель торжествует.

Если так пойдет (а скорее всего именно так оно и пойдет), шутка Довлатова про бдительного редактора, исправившего «На столе стояли Марс и Венера» на «На столе стояли Маркс и Венера», уже не будет казаться приветом из далеких времен. И политическая цензура будет совсем ни при чем.

* ОБРАЗЫ *

Евгения Пищикова

Стеклянный дом

Кумир и толпа - не любовь, а родственность

I.

Семейный ужин немыслим без телевизора. А в телевизоре у нас живут звезды. Только схватишься за пульт - и из телевизора, прямо в твою тарелку с винегретом, вываливаются знаменитые люди. Вот они пошли по кривой красной дорожке - фабричные девчонки, вывалянные в страусовых перьях, знаменитый парикмахер, к которому побоится идти стричься даже голая китайская собачка, главный принц страны Дима Билан. Поспешают сериальные актрисы, которым ведущие (до поры до времени, пока зритель не привыкнет к дебютантке) присваивают причудливые монгольские имена: Яна Есипович - ИВсеТакиЯЛюблю; Наталья Рудова - ТатьянинДень. А то и гламур пойдет - светские дивы, главные редакторши журналов о селебритиз, дамы-продюсеры, или уж совершенно невыносимые, в прелестных платьях, незнакомки-променадки.