Остров Рай - Вероника Батхен

Бюрхард глянул на лист. Стол с привязанной женщиной. Вскрытое чрево, как большой некрасивый рот. Угрюмый доктор держит обвислое тельце ребенка. Смерть.

Магда Гутманн заметила пристальный взгляд и улыбнулась:

— Может лучше распустить волосы? И прошу, не рисуйте веснушки.

Уголь в пальцах дрожал от нетерпения. Бюрхард знал — картина еще не закончена. Нужен таз, куча тряпок в углу, тень на двери… Врешь, скотина, я здесь художник!!!

Боль ввинтилась в виски. Бюрхард быстро загрунтовал лист углем и добыл белый столбик пастели. Размашистыми штрихами на черном фоне портретист рисовал мадонну с лицом Магды Гутманн и младенца у пышной груди. Было тяжко. Немели руки, мутилось зрение, мышцы сводило судорогами. Никогда еще за свою небольшую жизнь не доводилось Бюрхарду так принуждать тело. Через боль и бессилие он тащил себя вопреки чьей-то глупой капризной воле. И неверное будущее подчинилось руке мастера Швальба. Все в каноне — полукруглая арка окна, облачный нимб, церковь на горизонте, два скрещенных стебелька камыша у дитя. Последний штрих — родинка как у Магды, в ямке между грудей. Портрет удался. Можно было с чистой совестью падать в обморок, что Бюрхард и сделал тут же.

…Его взял на лечение в клинику сам профессор фан Бирке. Это вам не бесплатный госпиталь — чистые простыни, молоко и овсянка на завтрак, услужливые сиделки в накрахмаленных фартуках. Бюрхард нежился, кушал вдосталь, принимал ванны, много спал. Он поправился, щеки порозовели, пропала дрожь в пальцах. Первый месяц художник не хотел даже слышать о рисовании, после затосковал. Асиссент Крюмп подсунул в прикроватную тумбочку пачку бумаги и Бюрхард стал вспоминать. Сперва он набрасывал пейзажи — цветущие вишни, вид на реку, кирпичную стену клиники. Затем рисовал щенят, птиц и больничную лошадь Фрици. А анфас санитара Шайзе получился случайно. Портрет вышел как портрет, неплохой, но ничего выдающегося. Санитар на нем был похож на веснушчатую гориллу. Профессор собрал консилиум, велел Швальбу сделать еще рисунок на пробу. А через пару дней выписал с богом. Фан Бирке собирал научные казусы и художник с банальным истощением нервов был ему неинтересен.

После выписки Бюрхард думал уйти на покой и переехать в деревню. Но для Берты уже пора было искать школу. С полгода мастер Швальб держался в тени, снял мастерскую в Ткацком Квартале, а к началу сезона стал принимать заказы. Брался он в основном за семейные панорамы, охотно писал детей. Портрет Магды Гутманн с малышом Йошке, выставленный в витрине кондитерской, работал бесплатной рекламой. Не одну клиентку подманило к мастеру Швальбу отцовское тщеславие булочника. Дела шли удачно. Никакая непристойная суета не нарушала более распорядок жизни художника. Картину «Дары Волхвов» приобрел магистрат. Племянница Берта росла и радовала семью. Сестра старела. Он все настойчивее просила братца жениться и привести в дом хозяйку. Швальб готов был с ней согласиться — пора. Он засматривался на девушек и даже приметил одну-другую. Утром Бюрхард делал заказы, днем работал в мастерской, вечера проводил непременно с семьей — ужин, чтение, игра в шашки. Он совершенно счастлив.

Лотерейная сказка

Законнектилось с третьей попытки. Новостей никаких. Февраль-с. Эн прошлась по френд-ленте, заглянула на Рамблер, проверила почту — тоска. Король-Солнце, бывало, любил выходить на придворных из-за портьеры: «Что с вами, сир? — Мне скучно. Давайте поскучаем вместе». Эн зевнула (зевалось спросонья сладко) и открыла дневник. Чем бы нынче порадовать общество — о кафешке старинной уже писала, по погоде только ленивый не топчется, про мячики… Да, это тема. «Стук мяча моментально будит мальчишку в любом мужчине. Пожонглировать, наподдать, как бы нехотя кинуть и снова поймать тугобокое звонкое счастье». Щелк — и пальчик поставил точку.

Эн взглянула в экран — неологизм «тугобокое» показался шероховатым… И нажала на ресет прежде, чем успела подумать. Вместо белой странички журнала в мониторе возникла ослепительная улыбка. Вирус что ли? Или так, глюк. Пока шла загрузка, Эн считала открытые файлики — сколько выживет?

Комп мелодично вякнул и вошел в систему. На экране вежливо улыбался смугловатый мужчина сомнительной красоты. Что-то несообразное было в его чертах. Чертовщинка сквозила в смоляных завитках кудрей над высоким лбом, сочный чувственный рот выглядел неприличным, но суровый изгиб бровей и значительная гримаса утверждали: «наш хозяин — та еще птица». Под рукой у мужчины стоял странный, будто живой глобус на тяжелой подставке. Гость экрана медленно обвел взглядом ряды невидимых зрителей. Включился звук.

— …почтеннейшая публика. Полагаю, мне нет нужды представляться. Не пугайтесь, до конца света осталось, — тут мужчина возвел очи горе и пошевелил губами, — достаточно времени, чтобы о нем не думать. Я всего лишь решил воспользоваться плодами прогресса, дабы с разрешения вечного моего оппонента объявить Всемирную лотерею. Абсолютно бесплатно, уникальная технология, без греха и вреда для души. Любой человек может один раз пожелать для себя все, что способно уместиться на арене Колизея.

Красавец достал из пустоты кресло и сел, из-под драной ночной рубашки показались худые ноги. По экрану потекли титры. «Испокон веков люди и представители геенны подписывали взаимовыгодные договоры. И лишь одно условие оставалось неизменным. Человек не должен был обретать бессмертия, иначе шансы дьявола заполучить обещанный товар, то бишь душу, откладывались на неопределенный срок». Красавец потер колено и прищурился в зал. Эн передернуло — ей все меньше нравилась эта шутка.

…Плюс особенное условие — каждый потомок Адама получил ровно полжелания. Чтобы выиграть в лотерею, половинкам достаточно встретиться и захотеть одного и того же. Напоминаю — первый заказ бесплатно. Если вас устроят наши услуги, обращайтесь к представителям фирмы. Адью!

Мужчина тяжело встал, поклонился, взмахнув несуществующей шляпой, и исчез. Зазвучал издевательский марш, по экрану галопом проскакали четыре мультяшных лошадки, монитор мигнул и погас. Эн нажала на ресет еще раз. Через минуту перезагрузка закончилась. На заставке мрачнел Стоунхендж, все иконки были на месте. Эн запустила проверку дисков и встала глотнуть пару капелек «Бейлиса» — галлюцинацию следовало обмыть. После рюмочки полегчало.

И тут зазвонил телефон. Кто говорит — Кит. Что случилось? Ах, что случилось?! Минут через двадцать возмутительной болтовни Эн врубилась, что чертов вирус умудрился проникнуть одновременно во все компьютеры, телевизоры и приемники Ойкумены. Журналюги роют копытами землю, Папа Римский попал в больницу с острым респираторным инсультом, президент Буш обвиняет во всем Аль-Кайду, президент Путин — чеченских хакеров, в Тель-Авиве… Тут Кит замолкла посреди фразы, а потом изменившимся голосом попросила, — Посмотри в окно, а?

Эн отдернула штору. Цитата из анекдота: «У меня к вам две новости. Одна хорошая — бог все-таки есть». Расплываясь в скептической вертикальной улыбке, над вечерней Москвой колыхалась большая жопа…

Двое суток Эн, как порядочная трусиха, не решалась вылезти из квартиры. Любопытство жгло пятки, но в столице ввели ЧП с комендантским часом и прочими прелестями смутного времени. По ТВ крутили «Нотр Дам де Пари» с Киркоровым, Интернет выдавал «сервер временно не доступен», телефон пробивался два раза на третий, а мобильники вообще молчали. За окном пару раз зеленели газоны и мокли лужи. Однажды пролетел пожилой гражданин с биноклем — он стучался в окна, хихикал и громко кричал «Я вас вижу».

А на третье утро надо было ехать в редакцию сдавать гранки. Эн собралась, как на войну — смена белья, аптечка, ножик, фляга, шоколадка и Мандельштам. Папка с правкой в рюкзак не влезла, пришлось паковать в пакет. Плыть, так плыть, сказал котенок, когда несли его топить!

Вокруг дома стоял апрель. Натуральный, с пышными облаками, прозрачной ясностью неба, голубиной возней и вольготными лужами по асфальту. На газоне росли подснежники. Метрах в ста впереди, у автобусной остановки растекался сугроб. Дальше длилась порядочная зима. А пальтишко-то легковато, подумала Эн. Впрочем, в кои-то веки транспорт прибыл по расписанию.

Эн опасливо влезла в автобус. Все, как прежде — разве что пассажиров с гулькин нос наберется, да кондуктор с мобильником ходит. И в метро рассосалась толкучка. Эн доехала до Таганки, как королева — сидя. Как же славно мечталось средь бела дня в полупустом вагоне: что б такого захотеть, чтобы сбылось?

Жалко, мир во всем мире не выйдет — с пионерских времен Эн преследовал образ волосатого кулака на фаллической красной кнопке. А вот парус бы мне… Подойдешь с утреца к окошку, глядь — на пляже пристала яхта. Шелк и скрипки и принц. Прекрасный. Нет уж, лучше библиотеку, в которой всегда найдется свежая книжка. Или вовсе билет на первый марсианский экспресс.