Остров Рай - Вероника Батхен

Ос решил поговорить с мальчиком, может, стоит сменить дело. В конце концов, дар не подарок, а Городу Солнца можно служить в тысяче других армий. Лурьи слушал его чуть не плача, потом попросил дать последнее слово. И обрушил на Оса «Балладу на смерть Астьольда» — как снег на голову. Ос увидел круг черных фонарщиков, нагую женщину под прицелом голодных глаз, нож в кулаке у Злого и текущую в море кровь. Говоришь только то, во что веришь.

Тем же вечером Ос отвел Лурьи к Другу Народа. Брок остался доволен.

После Парада Ос получил документы, взял Анну и уехал в предгорья, в глухую провинцию. Поселились в уютном домике на окраине — с садом, колодцем и прелестной верандой для чаепитий. Получили со склада мебель, кое-что прикупили. Анна взяла прислугу — кухарку и домработницу.

Каждое утро супруги пили теплое молоко пополам с целебной родниковой водой. Ходили гулять, дышать вкусным, как булки, воздухом. Любовались на старую крепость, на бесконечные стада коз, обтекающие холмы, на кудрявый миндаль и белые кружева стройных вишен. Наслаждались покоем, хорошей пищей, уединением, восхитительной праздностью лишнего часа сна в свежей постели. Ос был счастлив — с лица любимой будто смазались следы времени. Ближе к осени Анна снова сказала, что ждет ребенка.

Они оба боялись родов, но обошлось. В положенный срок из городской лечебницы Осу выдали ненаглядный атласный конверт. Девочка оказалась спокойной, тихой и очень хорошенькой. Ос души в ней не чаял. Кто б поверил — первый словоплет государства сочинял для малютки Иды песенки про зверушек, пестрых рыбок и корабельные тайны, чтобы дочка не плакала перед сном. И таял, когда малышка смеялась.

Анна тоже была довольна. Она лучилась сонной молочной благостью, голос стало глубже, шаг величавей. К вящей радости мужа прекратились ночные кошмары. Анна больше не просыпалась в слезах, кашель тоже прошел. Она сама гуляла с малышкой и благосклонно кивала в ответ на восхищенное аханье местных старух. Ос поражался — что значит тридцать колен благородных предков.

Время двигалось не спеша. За семейной возней, молоком, пеленками и неизбежными детскими хворостями, Ос почти не следил за публичными новостями. Он видел, что жизнь становится лучше, люди снова одеты и сыты, открываются школы и фабрики. Все больше колонн выходит на Парады в честь Друга Народа, все меньше нищих клянчит по площадям. Ос частенько вспоминал друга — был подкидыш, прожектер и мечтатель, а теперь он ведет страну в светлое будущее. Все сбылось — и столица и власть и принцесса. …Брок писал, что они тоже ждут, наконец, ребенка… Анна, узнав об этом, обрадовалась — стране нужен наследник, твердила она. Ос был удивлен — ведь короля нет больше — но виду не подал.

Весть о смерти пришла неожиданно. Роды прошли тяжело, младенец плох, мать скончалась, писал Брок. И просил возвращаться. Ос понял, что друг ранен в самое сердце. Анна тоже сказала, что следует поспешить. Через день на курьерских они добрались до столицы. Во дворце стоял траур. Сын Друга Народа был жив еще, но врачи разводили руками — младенец не принимал кормилиц. Пока Ос уговаривал Брока утешиться, Анна пришла в покои, и, достав принца из колыбели, дала ему грудь. Мальчик выжил.

С тех пор они были вместе — Ида и маленький Брокен. Анна растила обоих, как брата с сестрой. Не доверяя няням, каждое утро Анна сама будила детей и каждый вечер, ровно в восемь, приходила поужинать с малышами и проводить их спать. У ребят было все — дорогие игрушки, пони, настоящая лодка под парусом, лучшие гувернеры и добрейшие няни города. Но, по счастью, птенцы были слишком сильны, чтобы успеть изнежиться.

Ос хотел бы чаще видеть свое дитя, но дела затянули по горло. Город Солнца научился читать. И нужны были книги.

Ос искал мастеров для печатных машин и рабочих для книжной фабрики, типографские краски и переплетный картон, художников и наборщиков. Первые алфавиты пошли в тираж, но этого было мало. Нужны были новые книги о новой жизни. Книги о простых людях и великой борьбе за всеобщее счастье. Бесспорные, как булыжники, и понятные, как букварь. Народные книги.

Друг Народа прописал Осу неблагозвучный титул и вручил тяжкий руль Министерства Печатных дел. В первые дни Осу казалось, что он сойдет с ума от бесконечного потока просителей и посетителей. Одни несли рукописи, другие пытались говорить прямо в кабинете, третьи трясли бесконечными списками прошлых заслуг, четвертые раздевались и тыкали в нос боевые раны. И все чего-то хотели — тираж, паек, крышу над головой… А еще надо было успевать говорить на парадах, заседаниях Солнечного Совета, в кружках и клубах молодых словоплетов. Ос все чаще отправлял Лурьи вместо себя — сил гореть дважды и трижды в день уже не хватало.

Под началом, помимо господ типографов, оказалась трехсотенная, даровитая, шумная и до невозможности склочная стая словесников. Все они ревновали, наушничали, творили, дрались и совокуплялись. Всех надлежало сберечь, помирить, накормить, напечатать и пожурить, чтобы не плели лишнего. Ос изнемогал от изнанки поэтического белья, ему казалось, что еще один новый гений — и его начнет рвать словами прямо на стол в кабинете. Иногда он смаковал эту сцену для самоуспокоения — полированная столешница, гладкокожее кресло, напротив вдохновенная рожа очередного Солнечного Луча — и алфавитная каша блевотины на проклятых бумагах.

Иногда удавалось держаться только на коньяке — рюмка с утра и по сорок грамм в каждую чашку кавы. Ос почти перестал писать. Не хватало подпитки — разведки боем, утлой рыбацкой шкуны, яркоглазой девчонки из подворотни… Впрочем, Город Солнца становился реальностью на глазах и в нем не было места вымыслу.

Ос запомнил тот день, когда форма отливки треснула.

Он явился на службу как всегда, в десять. Его встретила тишина. Не хихикали секретарши, не курили на лестницах господа типографы, не ругались друг с дружкой молодые словесники. Двери замерли полуоткрытыми, коридоры были пусты. Пахло жженой бумагой.

В кабинете ждал Лурьи. Красавчик был бледен. Без лишних слов он протянул Осу список имен — Хонц, Барт, Йолли, еще кто-то из молодых. Заговор. Злоумышленье против Города Солнца и Друга Народа лично, восхваление аристократии, опороченье дела свободы, осквернение, надругание… Лурьи улыбался дрожащим ртом и твердил что-то о всеобщем собрании с целью исключить из рядов. Ос подвинул его и вышел.

Во дворце пировала паника. Вооруженные моряки охраняли подходы к зданию, солдаты возились у главной дворцовой пушки, поспешали курьеры в парадной форме. К Другу Народа Оса пустили не сразу. Брок сидел с незнакомым министром. В кабинете было накурено, стол завален бумагами, пол — заслежен. Брок поднялся и обнял за плечи друга. Хорошо, что ты понял меня, твердил он, хорошо, что пришел поддержать в столь опасный и трудный момент. Ос опешил. Нас хотели убить, повторял Брок, подготовили заговор, обещали развесить на фонарях. Ос рискнул возразить, что своих словоплетов знает, они слишком талантливы, чтобы играть в политику. Вот и ладно, ввернулся новый министр, вот и проверим. Вот признаньица. Вот показаньица. А вот протокольчик допроса, извольте… Друг Народа кивнул, мол, у этого все признаются. Одаренный, выдающийся человек. Об стекло с заунывным гудением билась желтая муха…

Ночью Ос побеседовал с Анной. Объявил, что намерен оставить пост, объяснил, почему. Не меняясь в лице, Анна ответила, что жене подобает идти за мужем. А дочь их останется сиротой в Очаге. И, если выживет, вырастет нищенкой, грошницей, как отец. Ос попробовал дать пощечину, но жена увернулась. И продолжила толковать. Что он, Ос, еще в фаворе, коли будет умен, сможет держаться долго. Короли не бросают приятелей детства, если те их не предают. Что счастье Иды в ладонях ее отца. Если сложится, может быть, их красавица станет матерью новых принцев — дети любят друг друга. Вот только кто позволит мальчишке Брокену взять в жены отродье самоубийцы? Ос молчал, слушал. После хлопнул дверью и никогда больше не заходил к жене в спальню.

Ос говорил с Броком еще раз, за два дня до суда. Он был прост. Дар штука тонкая, редкая, а словесники люди пуганые и нервные. Одного вздернешь, пять в уме повредятся, десять вовсе разбегутся — ищи их потом. Кто тогда говорить с площадей будет, заплечных дел мастера? Они б, может, и рады, да кто их слушать-то станет?! Дар учить надо, гранить, шлифовать. Вот он, Ос, сколько лет учил — а вы всю работу к стенке. Друг Народа сперва разгневался, но, поразмыслив, признал правоту Оса. В этот раз мальчиков удалось отстоять.

…А потом был Большой Парад — двадцать лет исполнялось Городу Солнца. Ос стоял на трибуне, внизу колыхалось людское море. Метались флаги, мелькали лица, блестели каски рядов конвоя. Ос вдохнул полной грудью пьяный весенний воздух, раскрыл ладони, в приветствии — и слово умерло на губах. Он почувствовал, что бессилен. Отвратительно, безнадежно, как старик перед юной шлюхой. Ос шатнулся, его подхватили под руки, увели во дворец.