Забытое слово - Оксана Николаевна Виноградова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ненавижу вас, ненавижу!
Да… Я и сама не ожидала, что мое сердце до такой степени отравлено. Многолетние страхи перед матерью и жалость к отцу перешли в ненависть и презрение к ним.
Боря приручал меня к себе в течение месяца. За это время я научилась пить спиртное и баловаться коноплей, которую приятели Бориса покупали спичечными коробками на базаре. Они не жалели на эту дурь никаких денег. Среди них были два законченных наркомана: один парень, которого ломало по утрам так, что вызывали скорую помощь, и одна девушка – приезжая с Украины. На родине она похоронила своего парня, который загнулся от наркотиков, и, покурив, часто общалась с ним, как с живым.
Наркота меня не заинтересовала, а водка понравилась. Конечно, не настолько, чтоб каждое утро думать, где бы опохмелиться, но, если выпадал случай выпить, я никогда не отказывалась и пила до тех пор, пока спиртное не кончалось. Состояние опьянения вызывало у меня бурные приступы веселья, после которых я валилась спать замертво. Один раз мы пьяной компанией залезали в автобус, и я упала прямо под колесо. Вся остановка пришла в ужас, очевидцы побежали к водителю с мольбами, чтобы он не трогался с места. Я попыталась выбраться, но было очень скользко. Тут меня охватил приступ смеха: ситуация казалась мне настолько нелепой и забавной, и я так заразительно смеялась, что Боре с друзьями удалось меня вытащить только после третьей попытки, так как сами они надрывались, глядя на меня, от смеха…
Я быстро поняла, что с таким образом жизни и с такой компанией надо завязывать. Когда я попыталась это сделать, тогда-то все и началось. Борис предстал передо мной во всей красе. Без его ведома я не могла ступить и шагу; если он не знал, где я находилась в течение 15 минут, меня ждала как минимум пощечина.
Я была вынуждена терпеть его полоумных друзей, исполняя в его квартире роль хозяйки, готовя жратву и моя посуду после пьянок. Друзья его постоянно приводили разных девушек. Девушки были чаще всего сильно пьяные и обкуренные. Один раз устроили настоящую оргию по случаю возвращения одного «другана» из зоны. Тот пил молча, весь в наколках, и изредка жаловался на посаженный желудок и рекламировал бульонные кубики, которые после зоны очень помогают. Когда он дошел до кондиции, схватил одну девушку – Машку и с криком: «Не дождалась, сука!» – высыпал ей в трусы дымящуюся пепельницу. Девушка не сопротивлялась, и на лице ее блуждала улыбка. Всем было весело. Я сидела в углу, закрыв глаза руками, и не могла заставить себя заступиться за Машу, тем более что это действительно была ЕГО девушка, которая, как я знала, по молодости любила его без памяти и, когда он сел, сделала от него аборт.
«Она могла бы иметь от него ребенка, – думалось мне. – Она могла бы стать матерью, хотя… какая из нее мать? И у этого придурка тоже есть или была мама. Наверное, она очень плохая, если воспитала такого урода».
– Надь, – «урод» увидел мою реакцию. – Да не переживай ты так. Она дрянь, а такие только такого и заслуживают. Вот ты – вижу, нормальная девка. Дай Бог каждому такую.
– Она моя, – отрезал Боря и прижал меня к себе.
– А я и не претендую. Хотя… шучу, шучу! – заржал он. – Я только спросить хотел у Надьки, как у нормального человека, что такое любовь?
Все затихли.
– Любовь, – патетично сказала я, – это когда любимый человек хочет от тебя уйти, и ты его отпускаешь, желая, чтобы он был счастлив.
– Еще чего! – заорал Борис.
Все, что можно сказать о Борисе доброго, так это то, что он еще долго ждал подходящего случая, чтобы лишить меня девственности.
Произошло это против моей воли. Все, что я при этом испытала, – боль, отвращение и тошнота.
На следующий день мы с Варей сидели на старой скамейке в школьном парке, и я плакалась ей в жилетку:
– Представляешь, по пьяни, на грязных простынях… – шмыгала я носом.
Варя долго и терпеливо выслушивала мои причитания, но в конце концов резко оборвала:
– Хватит себя жалеть! Несчастная она! Может, у других хуже было!
– У тебя, что ли? – удивилась я. – У тебя хоть симпатия была, взаимность какая-то…
– Может, и была. Да только это не в первый раз, – растерянно произнесла Варя. Она уже явно сожалела, что сказала лишнее.
Я недоуменно на нее посмотрела:
– Я чего-то не знаю?
– Этого вообще никто не знает, кроме меня. Ну и, разумеется, кроме тех двоих подонков… Помнишь, мы как-то вечером подцепили двух кадров? Один почти лысый, он к тебе наклеился, а другой – в тельняшке; оба – приезжие, неместные…
Попыталась напрячь свою память. Выходило что-то размывчатое, неопределенное.
– Не помню, – уверенно сказала я.
– Ты не помнишь, а я их на всю жизнь запомнила. Вежливые такие, все про Тихий океан рассказывали. Мы сначала тебя проводили, так как ты ближе жила, а потом – меня. Так вот… Прямо в этом парке… – Варя махнула рукой и замолчала.
Посидели в тишине. Я заговорила первая:
– Боже. Господи. Как же так?.. Надо было заявить в милицию: их бы на полжизни посадили. Почему…
– Да ты что! – прервала меня Варя. – Ты мою мать знаешь? Она бы умерла от горя! И как бы я дальше жила, если б об этом знала вся округа! А жить я хочу, несмотря ни на что. И им благодарна, что в живых оставили. Могло быть и хуже.
Варя была не так уж и неправа.
– Сегодня ты ночуешь со мной. Хватит бегать туда-сюда, – с этими словами Борис в один из вечеров запер дверь своей квартиры на два ключа. Возражения были бесполезны.
Проревев всю ночь и чудом выбравшись из его квартиры под утро, я прибежала домой.
Открывши дверь, увидела мать. Лицо ее было помято и решительно. Она молча протянула мне руку ладонью вверх и сказала: «Ключи».
При всем моем небедном лексиконе у меня не нашлось ни одного слова, чтобы возразить. Я молча положила ключи в руку матери. Из квартиры доносилось кряхтение отца и плач Даши.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Если бы это случилось сейчас, я нашла бы кучу вариантов своих дальнейших действий. Но в тот момент я была настолько
