Забытое слово - Оксана Николаевна Виноградова

машину, учителя забастовали. Когда их забастовка закончилась ничем, инициативу продолжили медики. На заводах бастовать смысла не было: людей распускали в вынужденные отпуска. Еду покупали по карточкам, которые ввели на многие товары, и для того, чтобы «отовариться», приходилось выстаивать огромные очереди. При этом у покупателя был выбор: он мог взять «водку за сахар», «сигареты за водку» и так далее. Кто не нуждался в водке и сигаретах, мог обменяться с кем-нибудь на крупы, макароны, что-либо еще… Можно было в мае отоварить сахарные талоны за январь, однако обратный порядок, за май в январе, был невозможен. Люди шутили, что даже удавиться без проблем нельзя: мыло тоже по талонам! Цены на все выросли, а зарплата не прибавлялась. В магазине свободно лежала только свежемороженая мойва по 7 руб. 42 коп. Хлеб появился в изобилии, но очереди за ним уже не было: вместо 25 копеек батон стоил почти два рубля. Брали по половине батона, хватаясь за сердце. Удивились бы, если б узнали, что через полгода батон будет 22 рубля стоить, а потом и вовсе – тысячи! А на рынке было все: мясо, молоко, творог, сметана – за сумасшедшие деньги. Покупателей приучали брать граммы, покупать не десятки яиц, а два яйца… На вокзале, у теплотрасс, у магазинов умножались нищие, просящие милостыню. Детские сады периодически закрывались на карантин из-за чесотки и педикулеза.

Все граждане получили какие-то приватизационные чеки, которые надо было куда-то вложить. В телевизоре говорили, что с их помощью становятся богатыми. Вероятно, кто-то так и поступил, потому что богатые граждане действительно появились. Они без смущения покупали что угодно по любой цене и проводили свои отпуска в любой стороне света («занавес»-то рухнул!). Чтобы основная масса населения не сильно волновалась по поводу разбогатевших, запустили по первому каналу фильм «Богатые тоже плачут». И чтоб совсем успокоить голодного обывателя, подкинули нескончаемую «Санта-Барбару». Власти позаботились и о чтении народа в свободное время (ведь русские считались самыми читающими в мире): в киосках пестрели журналы «Сексодром», «Эротикон», «Купидон», «Юнона» и т. п. К некоторым прилагались презервативы. Ну а для тех, кто и после таких мер, предпринятых государством, все-таки волновался, рекомендовались «целебные» настрои все по тому же телевизору, за которым следовало повторять: «…Я весь насквозь успокоился. Я весь насквозь абсолютно спокойный, совершенно спокойный, безмятежно спокойный… Я несокрушимо спокоен…»

Аттестат я получила на руки отдельно от всего класса, который в неполном составе гулял в дешевом кафе. У меня не нашлось на это ни денег, ни желания.

После окончания среднего образования, прикинув в уме свои дальнейшие шаги, я здраво пришла к выводу, что на кинорежиссера, которым мечтала стать в детстве, в данный момент не потяну. Надо замахнуться на что-нибудь поменьше. Ну, к примеру, стать писателем. Взвесив все за и против, я предстала пред ясные очи родителей и заявила им, что хочу поехать в соседнюю область поступать на журналистский факультет. Попросила денег. Папа после моего заявления долго смеялся, а мама вошла в ступор. Вполне трудоспособные взрослые не знали, как удержаться хоть на какой-нибудь работе; люди с высшим образованием подметали улицы; тихо открылась биржа труда и тут же не смогла вместить всех желающих. В нашем захолустном городишке было всего лишь одно высшее учебное заведение и один большой завод, и все умные граждане сначала оканчивали это высшее учебное заведение, а потом шли работать на этот завод, где оставались до самой смерти. На заводе платили самые большие деньги в городе, который задыхался от нищеты и безработицы. Производства в городе закрывались один за другим. Не повезло даже маминому брату: он, всю жизнь проработавший парторгом и ничего не умеющий делать кроме этого, был переведен на должность какого-то работяги. Душа дяди Славы не выдержала такого позора, он запил и попал под сокращение.

А тут я со своими глупостями.

Стоит ли говорить, что было дальше? Мне посоветовали самой заработать деньги на свои желания.

Я сочла это вполне разумным доводом и устроилась учеником фотографа в шарашку, которая громко именовалась конструкторским бюро, где «разрабатывали» что-то, о чем я понятия не имела, но из-за чего лишалась права поехать в ближайшие пять лет за границу и дала подписку «о неразглашении военной тайны».

Месячной зарплаты, которую там платили, хватало на десять пачек сигарет по «договорной цене»; родителям отдавать было нечего. «Военную тайну» продать я не могла, так как не знала, какую и кому. Мама посоветовала не кушать дома, раз я не плачу за еду.

Зависимость от нее и бессилие что-либо изменить давили на меня.

А отдушина где? На улице, в обществе Вари.

Не раз мы с ней еле выпутывались из щекотливых ситуаций, но нас все равно тянуло на подвиги.

Был случай, когда я и Варя лично убедились в том, что «лица кавказской национальности» не такие, как мы.

А дело было так. Летом, часов в восемь вечера, мы с Варей шли по главному проспекту. К нам подошли опрятные и вежливые два человека той самой национальности: молодой и старый. Они плохо говорили на русском языке и не могли найти гостиницу. Слезно просили нас помочь. Мы поняли, что им нужно двухэтажное потертое здание рядом с базаром, но упорно отказывались помочь. Тогда они пообещали, что не тронут нас, и, если мы доведем их до ограждения гостиницы, они дадут нам столько арбузов, сколько мы сможем унести. Предложение было очень заманчивое, если учесть, что арбузы стоили дорого, а денег в семье маловато. Согласились. Пошли. Довели. Они попросили нас зайти во двор гостиницы, где стоял их фургон с бахчевыми культурами. Мы, глупые, зашли. С обратной стороны фургона, которую нам не было видно, сидели еще три «лица». Они громко и с выражением стали кричать о своем гостеприимстве и врожденной благодарности, а также хватать нас за руки и усаживать на сколоченные деревянные ящики за импровизированный стол. Странно, все они прекрасно говорили по-русски, как и те, которых мы провожали. Естественно, мы отказывались составить им компанию. Тогда двое мужиков схватили Варю, как самую буйную, под руки и повели в саму гостиницу. Тут во мне словно что-то включили.

– Да, ладно, Варь, посидим тут! – гаркнула я и уселась на ящик.

Мужики отпустили ей руки и аккуратно подтолкнули ко мне.

– Да? – сглотнула Варя.

– Ну что нам не посидеть? – Я улыбнулась всем присутствующим. – Только немножко, а то нам дома велели вернуться к десяти. А родители у нас ненормальные. Мне мать скандалы устраивает, а Варю отец избивает. Пьет и бьет. Вот она и