Ханты, или Звезда Утренней Зари - Еремей Айпин

— Да, твоя, брат, дальняя… — согласилась Матрена. — Дорога-то. Не то что у нас…

Так она выразила свое сожаление: жаль, что мало погостил, мы всегда рады гостю, но коль спешишь, то не смею задерживать.

— Еще в соседний дом надо зайти, — вспомнил Демьян. — Заодно поздороваться и попрощаться нужно. «Здравствуй» и «до свидания» сказать полагается, тоже ведь родственники…

— О-ос,[37] — кивнула Матрена. — Зайди, зайди, кто гостю не рад! Хоть на минуту…

Но пока Демьян раскуривал трубку, пришла с детьми хозяйка соседнего дома, которую в разговоре называли «Зоина мама» — по имени старшей дочери. Она с Демьяном была в особых родственных отношениях по линии мужа — они оба соблюдали обычай избегания. Она закрывала платком лицо от Демьяна. И он никогда не видел ее лица, только слыхал по рассказам, что была она красавица, особенно в молодости, когда выходила замуж за. Николая Малого. Сейчас Демьян поднялся навстречу ей, негромко поздоровался:

— Здравствуйте! — И, наклонившись, взял и поцеловал ее протянутую руку.

— Здравствуйте, отец Микуля! — чистым грудным голосом сказала она и, чуть наклонив голову, тоже поцеловала тыльную часть его руки.

— Это вот Вера, — Зоина мама показала на старшенькую девочку. — Иди, поздоровайся с отцом Микуля! Это наш родственник!

Затем она представила меньших дочерей, Любу и Лиду. Демьян, говоря, что помнит их имена, всем подавал руку и чмокал в щечки.

— А я только собирался в ваш дом, — улыбнулся он. — Да вот такой нерасторопный гость — вы опередили!..

— Мы ждали вас. А потом я подумала, может быть, вы спешите и вам некогда…

— Все помаленьку спешим, но людей без «здравствуй» и «до свидания» разве можно оставлять?!

— Так и есть. Вы правы, — ответила Зоина мама. — Как там люди в ваших краях — живы-здоровы? Какие новости?

— Люди пока живы-здоровы… А новости?.. К нашему дому вышли невиданные гости… — и он коротко рассказал об искателях горючего жира земли, что идут, разрезая урманы и боры, с юга на север.

И хотя он говорил о них спокойно и никак не выразил к ним своего отношения, ни положительно, ни отрицательно, но Матрена сразу же уловила в его голосе затаенную тревогу. И после, когда вернется муж из урмана, она, пересказывая вести с верховья и низовья реки, особо выделит тревогу Демьяна. От себя она добавит, что неспроста тот обеспокоен приходом таких гостей. Видно, намечаются в недалеком будущем какие-то значительные перемены, которые коснутся жизни всего таежного края. Женщины сейчас более определенно выразили свое отношение к этим гостям Демьяна.

— Теперь вам, отец Микуля, хлопот не миновать, — тихо сказала Зоина мама. — Шум-гам они с собой привезут. Что-то, а это они могут…

Матрена посмотрела на все это еще шире, она как бы обобщила все, уверенно предположила:

— Не только ему, теперь всем нам хлопот не миновать. Так я думаю.

— Да, скоро они будут и нашими гостями, — добавила Зоина мама.

Она была родом с низовья реки, куда искатели-гости пришли намного раньше. И о них она знала от своих родителей и других родственников, живущих в тех краях.

Демьян прекрасно понимал женщин. Хотя, может быть, ум у них и короче, чем у мужчин, но в утонченной интуиции им нельзя отказать. Пришлые издалека гости всегда приносили что-то новое. У них было свое отношение к деревьям-травам, рыбам-зверям, водам-землям. Они по-своему смотрели на уклад жизни таежных народов. Они не знали истории, культуры и обычаев этих народов. А подчас и не хотели знать. И часто взгляд хозяев и взгляд гостей на природу и жизнь тайги не совпадали. И каждый поступал сообразно со своими взглядами. И каждый по-своему вершил свои дела. Но земля требовала единства. И жизнь требовала единства. И ради постижения этой гармонии единства кто-то должен пойти на ломку чего-то в веками сложившейся материальной и духовной культуре. А ломка всегда вызывает боль. Даже разумная. Но дело в том еще, что разумную, как правило, всегда сопровождает ломка и неразумная. В истории примеров тому немало. И раны эти порою кровоточат многие годы и непреходящим эхом отзываются в душах последующих поколений. Такова жизнь. Так складывались отношения между хозяевами и гостями на протяжении веков.

Затянувшуюся паузу прервала Матрена:

— И до нас доберутся твои гости, брат! Машины не олени — устали не знают.

— Есть-пить не просят, — добавила Зоина мама. — Все у них при себе.

— К тому времени они, искатели, привыкнут к оленям, узнают поближе охотников-рыбаков, — проговорил Демьян, выбивая пепел из трубки. — Под одним солнцем все живем — что искатели, что охотники…

Это значило: зря не беспокойтесь, искатели — тоже люди, найдем как-нибудь общий язык.

— Ведь они, говоришь, со стороны урмана пришли?! — быстро заговорила Матрена. — А в урмане…

— Да они с нашего урмана вышли, сестра, — впервые Демьян перебил женщину. — Это я понял по направлению их дороги.

— Под одним, конечно, солнцем живем, — согласилась Зоина мама. — Мы это знаем, а они…

— И они узнают… А может быть, уже знают… — в раздумье проговорил Демьян и, спрятав трубку, поднялся. — Ну, мне пора ехать.

Все вслед за гостем вышли из дома. Гостя обязательно нужно проводить в путь. Если не выйдешь проводить его, то, по старинной примете, он увезет удачу дома.

— Олени-то у тебя ничего, в теле, — заметила Матрена. — Бережно ты с ними обращаешься.

— Это мать Микуля балует их рыбой и костями-чешуей. А ездим мы много, без оленя куда?

Демьян надел кумыш и развернул упряжку: «домашняя» дорога — от дома до Царской — разветвлялась на болоте возле проруби. Левая называлась нижней, правая — верхней. По ней и направит упряжку едущий в поселок гость.

— Привет нашим школьницам передайте! — попросила Зоина мама. — Зое да Рае! Скажите, что отцы из урмана еще не вернулись. Как вернутся — поедем в поселок.

— Гостинцев им не приготовили, — вздохнула Матрена. — Да сами скоро приедем за ними. Я, йим улэм!

— Йим улэм, йим улэм! — попрощалась и Зоина мама.

— Я-я, ос йим улэм! — пожелал и Демьян, тронув упряжку. — С удачей-здоровьем до встречи!

Застоявшиеся на морозе олени, пустившись галопом, лишь на болоте перешли на привычную рысь. Видно, согрелись малость, подумал Демьян. А в его жилах все еще бродило тепло. Тепло горячего крепкого чая, тепло гостеприимного дома. Хорошо, что завернул в дом, повидался с родственниками, прихватил с собой на правах гостя немного тепла. И это тепло по-настоящему может оценить только тот, кто не однажды замерзал в снегах и льдах болот и урманов.

11

Демьян порадовался тому, что наконец, и лицо сестры Матрены — смуглое, с плавными мягкими линиями, с целой россыпью веснушек — стало излучать тепло. Кажется, оживились, заблестели и ее темные большие глаза, и повеселели веснушки на щеках и на чуть привздернутом носу. Неподвижными остались только веснушки на морщинистом лбу. Эти морщины прорезали ее лоб более десяти лет назад…

В тот год, заранее сговорившись, шесть или семь охотников с семьями поехали по урманной дороге[38] Демьяна в его дальние урманы, границ которых не всякий достигал и в одиночку мало кто пускался в такие дали. За водоразделом часть угодий выходила к реке Вах, к озеру Самотлор,[39] часть — к Оби. Забрались в самую что ни на есть глушь. Жили в палатках и чумах, что возили с собой. Сезон начался удачно — били зверя и птицу, радовались каждой новой пороше. Но к середине зимы пришла беда. Пришла неожиданно. Заболела младшая дочь Матрены — пятилетняя Настя. Старшая, Рая, тогда уже пошла в школу и жила в интернате, в поселке. Настя играла на улице с детьми других охотников, а в полдень зашла в чум и пожаловалась матери на головную боль. Мать развернула постель и уложила ее спать, уверив, что после сна головка не будет болеть. Но к вечеру девочка заметалась в жару — бредила и никого не узнавала. К утру она затихла, лежала неподвижно. Слышалось в тишине лишь ее хриплое прерывистое дыхание. Она сгорала на глазах. Но никто ничего не мог сделать. Ни связи. Ни дорог. Ни транспорта. О нартах и думать нечего было. И люди, как и тысячелетия назад, молча ждали: может быть, все-таки человек победит. Но человеку было всего пять лет. И чуда не случилось. И все молчали. И ее хриплое дыхание иногда прерывал лишь шум вертолета или самолета со стороны Оби. Но глушь оставалась глушью. И девчушки пяти лет от роду не стало. Ее одели в меховую одежду и положили на нарту: последнее, что могли сделать взрослые, — это не оставить девочку здесь, за тридевять земель от жилья, а привезти на родовое кладбище, где погребены предки. Обычай запрещает ушедшего из жизни человека оставлять одного. Строго запрещает. Родственников, нарушивших этот древний запрет, ждет суровая кара. Человек не должен быть один ни на этом, ни на том свете. На то он и человек, чтобы быть всегда с людьми.