Неверная жена - Жаклин Санд

Граф восседал на бочонке неподалеку от шатра, внутрь которого стремился попасть, терпеливо ждал и клял все на свете – ожидание затягивалось, а солнце еще не поднялось к зениту. Франкский лагерь вокруг жил своей собственной жизнью: доносился звон из полевой кузницы, ржали лошади, лаяли псы, громко ругались рыцари. Мимо промчался мальчонка, чей-то оруженосец; дородная женщина, пыхтя, тащила набитую овощами корзину; кто-то вел козу, возмущавшуюся на всю округу. Лагерь стоял рядом со Шхемом, между ним и деревушкой Аскар, и являлся как бы продолжением города. Неподалеку высился замок – владение Балиана д’Ибелина, счастливо избежавшего гибели у источника Крессона. Какая жалость, что сюзерен предпочитает проводить время в лагере, а не в прохладных покоях замка д’Ибелина. Там ждать было бы приятней.

Город пребывал в волнении уже несколько дней, местные жители пугливо жались по углам, а вот торговцам на огромном базаре все нипочем – как обжуливали честной народ, так и обжуливают. Слуга графа, Симон, утверждал, что вчера у него вытащили на базаре кошелек со всеми монетами; Гийом подозревал, что слуга и соврать мог, а денежки прикарманить, но во лжи его так и не уличил. Могли ведь и украсть. Эти все могут.

Гийом со всею силой, на которую был способен, ненавидел и презирал сарацин, турков, самаритян, иудеев – всех, кто околачивался в Святой Земле, претендуя на нее и пытаясь вытеснить тех, кто явился в своем праве. Взять хотя бы эту гору, Гризим (тут граф повернулся и посмотрел на гору), – арабы почитают ее священной и называют Джабал ат-Тур, что значит гора вершины. Они так кличут все свои священные горы. Именно там и рос тот дуб (все-таки растет еще или нет?), там язычники поклонялись Ваалу, там стояли жертвенники и лежали камни, которых касался Иисус. Все тут пропитано религией пуще, чем кровью; почему бы не склониться перед силой тех, кто пришел из иных земель, и не отдать Палестину им во владение. Как бы не так! И вот приходится воевать, суетиться, и конца этому не видно.

– Когда введет тебя Господь, Бог твой, в ту землю, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею, тогда произнеси благословение на горе Гризим…[13] – пробормотал граф и покосился на шатер. Никто не выходил и не звал Гийома; стражи стояли с каменными лицами, как те идолы Иакова.

Граф утер с лица пот и снова, прищурившись, взглянул на солнце, но тут же отвел взгляд. Не хватало обжечь глаза и оказаться слепым, а потом до конца жизни доверяться жуликоватым слугам и приторным обманщикам. Ну уж нет. Он, Гийом де Ламонтань, никому не позволит сокрушить его. И в грядущей битве с Салах ад-Дином он покажет себя столь неплохо, что обретет славу. Хорошо бы еще богатства обрести, но это можно и без войны устроить.

Гора Эйвал называлась еще горой Проклятий – именно здесь Моисей проклял левитов, врагов своих, и всем остальным так делать велел. Видно, и правда что-то есть в этих проклятиях: Эйвал стоит голая, сплошные камни, а на Гризиме зелень. Святая Земля, полная чудес.

Наконец, из шатра вышел человек, сказавший графу, что тот может войти.

В шатре было очень душно, солнце будто навалилось горячим боком на плотную ткань, и оттого что дневной свет почти не попадал сюда, воздух внутри был серо-золотистым. Часть шатра была отгорожена подвешенным покрывалом, за которым, по всей видимости, стояла кровать. Гийом вошел осторожно, полог опустился за ним. Сидевший за столом человек даже не поднял головы, когда появился граф. Сюзерен – а это был он – неохотно отвлекался от своих дел и не любил, когда ему мешают. Больше в шатре никого не наблюдалось.

Граф де Ламонтань не был трусом, однако сюзерена он боялся.

– Что привело тебя сюда? – спросил человек за столом, продолжая быстро писать; перо скрипело и разбрызгивало чернильные капли, так быстро двигалось. – Говори быстрее. У меня много дел.

– Мой господин, – отвечал граф с поклоном, – я пришел просить вас о разрешении заключить брак.

Вот тут сюзерен заинтересовался: поднял голову и даже перо отложил – так удивился.

– На брак? – переспросил он. – Что за речи слышу я, Гийом? Несколько недель прошло, как ты потерял жену, выяснив, что она мертва! Законы церкви ничего для тебя не значат? Ты хочешь уже сейчас повести под венец новую женщину, не оплакав прежнюю?

Граф де Ламонтань никогда не мог понять, шутит сюзерен или говорит всерьез. Такой был тон у этого человека – как будто он сообщает тебе самую что ни на есть непреложную истину, а потом оказывается, что он хотел посмеяться вместе с тобою, и только.

– Мой господин, я много думал об этом. Моя супруга Александра, да примет Господь ее душу, была хорошей женой. Однако годится ли рыцарю быть без супруги?

– Если тебе хочется женщину, пользуйся продажными, Гийом, – нетерпеливо сказал сюзерен. – Благо их вокруг в достатке. Хочешь – перевоспитывай их, как Иисус Магдалену, хочешь – люби так, но к чему такая спешка, я в толк не возьму.

И снова взялся за перо.

– Мой господин, – торопливо сказал граф, – такая женитьба помогла бы мне заплатить больше в казну похода.

– У тебя нет денег? – спросил сюзерен, глядя в свой исписанный листок. Подумал и что-то там вычеркнул.

– Мой фьеф требует значительных средств. Мои богатства и богатства моей жены не так велики, как некоторые полагают.

– Скоро поход, – заметил сюзерен, – и коль на то будет воля Божья, мы разобьем сарацин. Если тебе повезет, возьмешь часть их богатств. Или не хватит? – и поверх листа он бросил на Гийома цепкий взгляд.

Граф молчал. Сюзерену нельзя не сознаться в истинных причинах желания поспешно жениться, но и сознаваться, как сильно Ламонтань нуждается в деньгах, тоже не следовало. Долги графа были огромны. Приданое леди Александры он давно растратил, так как не любил отказывать себе ни в чем, а пиры и развлечения стоили золота. Он любил вкусную еду, лучшие вина, да и женщинам следовало делать подарки. Купцы с их хитрыми лицами горазды были выманивать золото. Как же граф ненавидел их!

– Кого же ты наметил себе в супруги? – спросил сюзерен вроде бы всерьез, а вроде бы и шутя. – Достойную женщину?

– Она достойна. Если на то будет воля Бога и ваше поручительство, мой господин, я хотел бы свататься к Изольде де Куасси, чья земля близ Сидона.

– Вот как! – то ли восхитился, то ли укорил его сюзерен, и граф, обиженный этим тоном, лишь сжал кулаки, не смея выказать недовольство. – Я слыхал о ней. Вдова, богата, хороша собою. Что ж, ты имеешь основания полагать, что твое предложение будет принято?

Гийом воспрянул духом. Это уже другой разговор.

– Я буду молить ее на коленях и надеюсь, что она ответит мне взаимностью.

– Я бы, может, и дал тебе свое разрешение, – сказал сюзерен, вновь глядя в свой проклятый лист, как будто важнее этого листа не было ничего не свете, – только не могу, Гийом, не могу. Твоя супруга умерла и не погребена в освященной земле в твоем фьефе, как подобает. Ты не привез ее тело. Я лишь слышал твои слова о том, что женщина, которую привезли тебе, оказалась не твоею женой.