Неверная жена - Жаклин Санд

Гийом воспрянул духом. Это уже другой разговор.

– Я буду молить ее на коленях и надеюсь, что она ответит мне взаимностью.

– Я бы, может, и дал тебе свое разрешение, – сказал сюзерен, вновь глядя в свой проклятый лист, как будто важнее этого листа не было ничего не свете, – только не могу, Гийом, не могу. Твоя супруга умерла и не погребена в освященной земле в твоем фьефе, как подобает. Ты не привез ее тело. Я лишь слышал твои слова о том, что женщина, которую привезли тебе, оказалась не твоею женой.

– Так и случилось, – подтвердил граф, холодея.

– Все это удивляет меня, Гийом. Человек, которого я порекомендовал тебе, довольно ловок, а спутать твою жену, приплывшую из Англии, с кем-то еще трудно. Не так ли?

– Мой господин, он вор, – презрительно бросил граф, – чего ждать от вора? Он обманщик. Пытался выдать чужую женщину за мою жену, а когда понял, что не получится, сознался: моя супруга мертва.

– Эта история темна, как помыслы дьявола. – Сюзерен отложил лист и, подавшись вперед, внезапно повысил голос: – Не держи меня за дурака, Гийом! Я повидал побольше твоего. Тот человек, которого я велел тебе нанять, конечно, вор, однако жив он до сих пор лишь потому, что полезен нам. Весьма полезен. И когда верные люди донесли, что графиню де Ламонтань держат в крепости Ахмар и что она еще жива, так оно и было. Что случилось дальше? Вор должен был принести ее тело, коль скоро она была бы мертва. Такое условие ты ему ставил? Или доверился? А?

Граф смотрел на сюзерена с ужасом. Он не ожидал, что ему станут задавать такие вопросы, и не знал, что ответить. Наконец ответ нашелся:

– Мое слово больше ничего не весит, господин? Коли я говорю, что жена моя мертва, значит, так оно и есть.

– Я тебе верю, верю, Гийом. Однако епископу понадобится нечто большее, чем твои слова. Браки заключаются на небесах, и никто не может заключить новый брак, когда неясно, кончился ли предыдущий. Привези мне доказательства. Два месяца назад леди Александра еще была жива; даже если она умерла в тот день, когда мы узнали о крепости Ахмар, вполне возможно, ее тело еще узнаваемо. Мне все равно, как ты найдешь его.

– Я… могу отыскать вора. – Гийом понимал, что выхода у него нет.

– Это будет сложно, – равнодушно промолвил сюзерен. – Этот человек сейчас далеко отсюда. Но если тебе повезет, спросишь у него. Или, если ты знаешь, где тело твоей жены, привезешь сам. Отошли туда слуг, и тогда я поговорю с епископом, чтобы он дал разрешение, коль скоро тебе неймется заглянуть под юбку вдове де Куасси. Сам же оставайся здесь. Говорят, войска султана пришли в движение, и разведчики доносят: что-то зреет в Тель-Тесиль. Готовься к битве.

Граф де Ламонтань поклонился и вышел из шатра в жаркий день, но теперь Гийома пробрал холод. Это был подлый холодок страха, когда знаешь, что тебе грозит беда, но не понимаешь, как ее избежать. Гийом остановился подумать; мимо сновали люди, обходя замершего посреди дороги рыцаря, но вступать с ним в перепалку не решались, хоть он многим и мешал.

Гийом размышлял.

Нужно найти вора. Он, без сомнений, исполнил приказ и закопал тело там же. Зачем бы убийце возить его далеко? Место уединенное, никто туда не наведывается. Значит, Александра лежит на том холме, и ее нужно найти.

Но что, если вор не сделал этого?

Гийом впервые подумал о подобном исходе дела. Вор – не убийца, к тому же этот парень обманщик, за версту видать. Если он оставил Александру в живых и она жива до сих пор, это меняет все. С ней необходимо расправиться. Ее имущество и так уже принадлежит Гийому, а значит, больше взять с нее нечего. И он никогда не сможет к ней прикоснуться после того, что увидел.

Она позволила себе отдаться сарацину и выжить. Она недостойна того, чтобы жить.

Быстрым шагом граф де Ламонтань дошел до своего шатра и кликнул слугу; Симон, как песчаная змейка, возник словно бы ниоткуда.

– Мне нужно, чтобы ты нашел человека, – вполголоса сказал Гийом, – такого, который готов на все и любит золото. Отыщи его немедленно.

– Кажется, я знаю, где нанять такого, господин, – маслено улыбнулся Симон.

Когда граф де Ламонтань покинул шатер, человек, сидевший за столом, не оборачиваясь, сказал:

– Выходи.

Покрывало, отгораживающее кровать, качнулось, и тот, кто прятался за ним, покинул свое убежище. Остановившись, он молчал и ждал.

– Что это за история? – недовольно сказал человек за столом. – Ты же понимаешь, что идет война, и граф де Ламонтань – не первейшая моя проблема? Говори. Только коротко.

Стоявший перед ним заговорил и закончил довольно быстро, а после вновь умолк, ожидая, что скажет собеседник. Человек за столом все глядел в свои свитки, и пальцы его были в чернилах.

– Хорошо, – сказал он наконец, – делай то, что пожелаешь. Но не забывай, зачем едешь туда. – Он свернул лист в трубочку, перевязал свиток и поставил печать, после чего протянул стоявшему. – Возьми. Сам знаешь, кому это отвезти. И на словах передай… – он задумался. – Впрочем, не стоит.

Стоявший перед ним никуда не уходил.

– Что? – сварливо бросил человек за столом. – Чужая жена меня волнует меньше, чем моя собственная. Если ты прав, получишь фьеф Ламонтаня. Доволен ты этим?

– Это не то, чего я хотел.

– Возвращайся, и я скажу тебе свое решение. А теперь убирайся с глаз моих.

Глава 11

Домик на склоне холма

Александре казалось, что жизнь ее закончилась – и началась новая, в которой она ничего не понимает.

Каждое утро она просыпалась с рассветом, чтобы подоить козу, которая жила в сарайчике на заднем дворе и отличалась на редкость сварливым характером. Козу звали Укуба[14], и что это значит, Александра понятия не имела, но по звучанию имя животному подходило. Коза могла боднуть, могла укусить, могла опрокинуть ушат с молоком, и ничего с ней не поделаешь. У Александры с козой шла самая настоящая война, и это придавало новой жизни хоть какой-то смысл.

Днем Александра делала то, что скажет Заина. За то время, которое графиня де Ламонтань провела в Рабиуне, она хоть и не научилась толком понимать, что ей говорят, но взаимопонимания с хозяйкой достигла. Заина была женщиной незлой, но суровой и считала, что каждому должен быть отведен свой угол и своя работа. Спала Александра на тюфяке у стены, на том самом, где дала жизнь своему ребенку, и это отличалось от тюрьмы лишь тем, что можно уйти в любой момент, когда заблагорассудится. Александра думала об этом некоторое время, потом перестала. Она вообще ничего больше не хотела.

Жизнь будто бы угасла в ней, как угасла ее новорожденная дочь. Александра почему-то уверена была, что родилась именно девочка, хотя никто ей о том не сказал, – то ли слышала разговор, то ли просто почувствовала. Она очнулась не в первый день и не во второй. Кажется, пробыла в бреду неделю. Во всяком случае, когда спросила – сколько дней? – старуха показала ей семь пальцев. Только три вопроса интересовали Александру: сколько дней она находилась между жизнью и смертью, где ребенок и где Даниэль по прозвищу Птица.