Август – июль - Вера Мусияк

4

Аллеи – кажется, это называется «аллеи» – были равнодушны к появлению новых посетителей, кативших рядом с собой велосипеды. По-хорошему, надо было оставить их возле входа, но ни у Ани, ни у Кати не было специальных замков. Ане снова вспомнилось детство, как она слонялась по деревенскому кладбищу, пока родители красили «серебрянкой» оградки на могилках старших родственников, которых она не успела застать. На том кладбище было много берез; оно действовало умиротворяюще, почти гипнотизировало. Маленькая Аня, которая уже хорошо умела считать, с интересом всматривалась в даты на старых надгробиях: кто-то родился аж в тысяча восемьсот каком-нибудь году, кто-то (почти все) не дожил до ее рождения; а вот этот мальчик – сколько он прожил? неужели только четырнадцать? нет, ну так не бывает – так мало люди не живут, всем известно, что жизнь длится хотя бы семьдесят лет.

Здесь было так тихо; тело постепенно успокаивалось, и пережитый страх расходился внутри гудящими судорожными волнами. Катя шла впереди, тихонько шурша по дорожке колесами своего «Стелса».

– Кать, – Аня не могла больше молчать, – как ты всё-таки? от него? как у тебя получилось?

Катя остановилась и посмотрела ей в глаза. Рот презрительно выгнулся, как маленький лук:

– Да в рожу ему плюнула, и всё – он на автомате руки и убрал, гандон! – она помолчала, и Аня была почти уверена, что у Кати тоже вертятся разные вопросы, которые не хочется озвучивать. – А я заметила твой удар, – она заулыбалась, – ты, оказывается, настоящий профи!

– Да какой там удар, мне так страшно было!

– И мне.

– Катя… – Аня неловко обняла ее одной рукой, которой не держала руль. Катя ответила тем же половинчатым объятием, и они постояли так немножко, наслаждаясь живым теплом друг друга, диковинным и чужеродным в этой стылой местности.

Ноги, не забывшие ни октябрь, ни январь – месяц Лизиного рождения, быстро привели к знакомой белой плите. Аню снова покоробило, что фамилия «ПОПОВА» была, в отличие от имени, написана огромными буквами, как будто мраморных дел мастер нажал на воображаемый «капслок». Лиза не любила свою фамилию, по ее словам, слишком простую и похожую на слово «попа». Она не раз говорила, что хотела бы выйти замуж за парня с красивой фамилией, какой-нибудь звеняще-хрустальной, например, Гвердцители. Или Мейерхольд. Стоя перед холодным мрамором, который не говорил о Лизе ничего существенного, Аня собралась сказать Кате, что после смерти на первый план выходит какая-нибудь ерунда, вроде этой «ПОПОВА», а главное: веснушки, глупые шутки, любовь к томатам в собственном соку – остается забытым. Она уже начала это говорить, но осеклась, увидев Катин взгляд.

– Анют, а цветы? – она снова выглядела испуганной, – цветы потеряли, да?

Аня вспомнила этот кадр: грязно-розовое, желтое, васильково-синее – и, зажмурившись, кивнула.

– Бляяяять, – Катя закрыла лицо руками, – вот говно! – она присела на корточки и схватилась за безжизненный мрамор. – Лиза, Лиза, Лизаветочка, прости нас, пожалуйста! Мы тебе ничего не принесли, прости нас! Прости, детка! Прости меня!

Они немного помолчали: Катя – сидя перед памятником, Аня – стоя поодаль. Несколько раз проскрипела какая-то невидимая птица. Погавкала далекая собака. Потом Катя резко выпрямилась и сказала чужим поломанным голосом:

– Всё, Ань, пошли. Её тут нет.

У ворот им встретилась тощая бабка в застегнутой наглухо олимпийке. Она всем своим видом показывала, что намерена поорать, и девочки, не останавливаясь, шли мимо под ее ругань:

– Я уже закрывать собралась, а они тут ходят! Что, пораньше-то времени не нашлось?! Никакого уважения, еще и с велосипедами своими притащились! Совсем стыда нет! В следующий раз закрою вас здесь на ночь, будете знать! Вырядились они, как на дискотеку, а это вам не дискотека! Можно стыд-то и поиметь!

В другой раз они обязательно бы посмеялись, растащили бы этот монолог на цитаты и вспоминали бы их при каждом удобном случае. Но сейчас смотрительница кладбища тратила свой склочный талант напрасно: ее слова беспомощно скакали в тихом вечернем воздухе, не достигая цели, не вызывая у хамоватых девиц никаких эмоций.

И всё-таки вселенский космос не забыл о Кате и Ане, не забросил их: прямо у выхода из кладбища, на пустыре, стоял, гостеприимно распахнув двери, аккуратненький зелененький автобус – настоящий ковер-самолет, готовый заботливо пронести их над чужими болотистыми дворами, в которых можно пропасть навсегда. Девочки залезли в пустой салон и встали со своими «Стелсами» на задней площадке. Они думали, что кондукторша заставит их платить за багаж, но ей оказалось всё равно.

Автобус постепенно обретал пассажиров; Катя отсутствующе смотрела на тянувшуюся за окном улицу Мельничную; Аня смотрела на Катю. Волосы абрикосового цвета: жесткий хвостик и огромная челка, закрывавшая глаза – заколка где-то потерялась; зеленые сережки-гвоздики; полосатая майка; руки в веснушках, облупившийся красный лак и три нитки на запястье: розовая, желтая, синяя; шорты, уже не казавшиеся такими яркими; пыльные кеды. Легкий запах оголтело-летней туалетной воды: земляника, солнце, сладость леса. Аня по-прежнему ощущала какое-то внутреннее нытье, она не понимала его природу и отчего-то потихоньку наслаждалась мерным гудением в голове и маленькой дрожью в руках.

– Девушки, извините.

Что? опять?! нет, так не бывает! Серая футболка в катышках, грязь под ногтями, липкие волосы, на коленях большая сумка с какими-то брошюрками – сидит на возвышении, слева от площадки, свешивается к ним через перила. Лучше просто молчать и смотреть в окно. Игнорировать его. Разглядывать приклеенную к стеклу надпись: «С Новым 2011 годом, омичи!»

– Я вижу, вы не хотите общаться, делаете вид, что не можете уделить мне пару минут. Но я не обижаюсь. Я просто забыл, что такое обида. Обида, гнев, зависть, они просто покинули меня, после того, как я пришел к Богу, – он говорил, как и сетчатый Владимир, растягивая слова. Надо было отойти, но передняя площадка уже заполнилась, с великами не встать. – Раньше я был простым человеком, вот как вы сейчас, никого не любил, не уважал, я имею в виду истинную любовь, она открылась мне только сейчас. Раньше я стремился к успеху, хотел красивую машину, новый телефон. Ну, вы меня понимаете, вы ведь тоже хотите. Хотите удачно выйти замуж, да? за богатого? поэтому и одеты так, выставили тела, как товар, да? – в животе накалялась ярость; Аня посмотрела на Катю: сейчас будет остановка, и они выйдут. – Но я вас не осуждаю, девчата, я ведь тоже долго жил своими низменными потребностями, пока ко мне не подошел человек, вот как я сейчас к вам. Я тоже не хотел его