Бомаск - Роже Вайян

— Вот какова наша семейка, — заключил Филипп Летурно. — Теперь вы знаете, что в основе нашего благосостояния лежит воровство, эксплуатация детей, нам на руку все, даже тиф. Мы беспощадно уничтожаем любого конкурента и склонны к предательству в собственной семье… И поверьте, моя мать самая отъявленная злодейка среди всей нашей родни…

Пока Филипп исповедовался перед гостем, Натали все время пила. Правда, маленькими, как наперсток, рюмками. Алкоголь не усилил блеска ее пронзительных глаз. Бернарда выпила несколько больших рюмок виски, и по ее лицу и рукам пошли красные пятна. Было уже за полночь.

— И поверьте, моя мать самая отъявленная злодейка… — сказал Филипп.

Натали вдруг прервала его с неожиданной страстностью:

— Твоя мамаша сейчас как раз старается прикончить моего отца.

Она порывисто села на койке и, вызывающе выпятив грудь, повернулась всем корпусом к Филиппу.

— Твоя мамаша и моя тетушка Эстер готовятся выкинуть подлейший трюк, сказала она.

— Эстер Дюран де Шамбор, — уточнила Бернарда, очевидно специально для Миньо. Слова «Дюран де Шамбор» она насмешливо протянула.

— Дюран де Шамбор, — повторил Миньо. — Как будто я слышал эту фамилию…

Натали повернулась к нему и сухо отчеканила:

— Мой отец читает речи Сталина. Вам тоже не мешало бы знать имена ваших злейших врагов.

— Дюран де Шамборы — французское семейство, эмигрировавшее в восемнадцатом веке в Америку, — выпалила Бернарда. — А сейчас американский трест: химическая продукция, атомная промышленность и, что важнее всего для нас, искусственный шелк…

— Ах да, знаю, — проговорил Миньо. Он действительно вспомнил, что как-то в прессе встречал эту фамилию, вот почему она и показалась ему такой знакомой.

Натали снова набросилась на Филиппа:

— Если ты не осадишь свою мамашу, то в один прекрасный день очутишься на улице, и твоему будущему американскому братцу достанется все, что… она замялась, подыскивая нужное слово, — …все, что успели награбить обе наши семейки, — заключила она со смехом.

— Не беспокойся, Филипп, — вдруг медленно и холодно произнесла Бернарда.

Она воинственно выпрямилась и стояла, прислонясь к стене. Миньо с удивлением заметил, что ее серые глаза вдруг загорелись ненавистью.

— Не верь ей, — продолжала Бернарда. — Эмполи хитрее всех нас, в конце концов они всегда выигрывают.

Бернарда сделала эффектную паузу. Филипп повернулся к ней. Он был явно изумлен внезапным вмешательством вечной молчальницы Бернарды.

— Единственный, кто погиб окончательно и бесповоротно, — так это ты, бедный мой Филипп. Побит, как Летурно, побит, как Прива-Любас, сражен по всем пунктам. Да ты взгляни на себя в зеркало — у тебя уже и сейчас физиономия человека побежденного, даже походка и та, как у побежденного…

В голосе ее вдруг зазвучали металлические нотки.

— Побежденный, — повторила она веско. — Вот почему ты сейчас заигрываешь с красными. Блеешь вместе со всем стадом.

— Ты сама побежденная, — отрезал Филипп.

Он поднялся с койки, налил себе большую рюмку виски и жадно, одним духом выпил ее. Он стоял, прислонившись к стене, напротив Бернарды. Теперь сидел один только Миньо, немножко в стороне от спорящих. Впрочем, хозяева забыли о нем.

— Да, я проиграла, но лишь временно. Погоди, я еще выберусь, — твердо произнесла Бернарда.

Филипп взглянул на нее.

— Я-то буду биться до последнего, — злобно проговорила Бернарда. — И никогда не стану унижаться, не стану подлаживаться к коммунистам и выбалтывать им свои семейные истории.

— Дрянь! — закричал Филипп. — Конечно, ты предпочитаешь лизаться с Натали и выманивать у нее деньги!

Натали расхохоталась. Смех у нее был визгливый.

— Филипп, Филипп, — воскликнула она. — Я тебя обожаю… Как ты здорово ее отбрил.

Она с наслаждением повторила слова Филиппа и снова захохотала.

— Почему ты не хочешь меня любить? Ведь ты единственное существо в мире, с которым мне весело.

— Оба вы дегенераты, — сказала Бернарда.

Филипп вдруг вспомнил, что Миньо сидит в комнате, и повернулся к нему.

— Бернарда — фашистка, — пояснил он.

Натали тоже повернулась к Миньо.

— Знаете, почему Бернарда бесится каждую ночь?

— Меня это мало интересует, — ответил Миньо.

— А я знаю, я знаю, — повторяла Натали. — Когда у нее бессонница, она мне все рассказывает. Она вспоминает, как умер…

— Замолчи! — крикнула Бернарда.

— Она знает, — упрямо закончила Натали, — что она умрет так же, как ее брат…

— Не смей! — закричала Бернарда.

Она бросилась в соседнюю комнату и громко хлопнула дверью. Натали побежала за ней, и тотчас до слуха мужчин донеслись гневные выкрики, рыдания, что-то с грохотом упало на пол.

— Каждую ночь одно и то же, — вздохнул Филипп.

Он налил две рюмки виски и протянул рюмку Миньо. Миньо выпил.

— А как умер ее брат? — спросил он.

— Он служил в петэновской милиции, — ответил Филипп. — Ардешские крестьяне закололи его вилами на глазах у Бернарды. Он так и умер на навозной куче. Он, видите ли, был осведомителем гестапо и выдал гестаповцам несколько ардешских партизанских отрядов. Вся деревня прошла мимо трупа, и каждый плюнул ему в лицо… А Бернарда сейчас состоит в организации, которая объединяет бывшую петэновскую милицию, нацистов, осужденных как военные преступники и выпущенных на свободу, агентов ОВРА, которых итальянские партизаны не удосужились вздернуть. В прошлом году она таскала Натали в Испанию именно в связи с этим грязным делом.

А из-за дверей неслись злобные возгласы: «Поганая жидовка!» — «Вот увидишь, сдохнешь, как твой братец». — «Сначала ты сдохнешь… Не посмеешь больше сунуться в Америку».

— Так вот и будет до трех часов утра, — пояснил Филипп. — Просто ума не приложу, что лучше: прятать ли от них виски или, наоборот, так их накачать, чтобы они поскорее свалились с ног.

— Но почему, — спросил Миньо, — почему мадемуазель Натали проводит все ночи с этой фашисткой?

— Так ей, знаете ли, удобнее, — ответил Филипп. — Когда она с Бернардой, она обходится без мужчин. А отказывать мужчинам Натали не способна.

— Вот как! — произнес Миньо.

— Когда Натали живет с мужчинами, она всякий раз попадается. Она уже счет потеряла абортам.

— Вот как! — произнес Миньо.

Филипп снова налил виски.

— Вы понимаете, — продолжал он, — Бернарда для нее и секретарша, и шофер, и горничная, и к тому же проводит с ней ночи. Согласитесь, такой порядок упрощает жизнь.

— Вот как! — произнес Миньо.

— Кроме того, Бернарда еще и сиделка при Натали. Просто удивительно, как Натали еще дышит, у нее почти не осталось легких.

Вдруг в окно, выходящее в парк, постучали. Бернарда тут же выскочила в переднюю комнату. Грудь ее бурно подымалась, она с трудом переводила дух. В ставню постучали снова.

— Иду! — крикнула Бернарда.

Она вышла в сад. Громко заскрипел на дорожке гравий. Филипп потушил свет и приотворил ставни.

— Что там такое? — с недоумением спросил Миньо.

— Тише, молчите, — прошептал Филипп.

В просвет между ставнями Миньо разглядел старика Летурно — облитый ярким лунным светом, он стоял возле капота «альфа-ромео», держа в руках какой-то объемистый тюк.

— Там кто-нибудь есть? — спросил старик, ткнув больший пальцем в сторону флигеля.

— Там Натали, — послышался ответ Бернарды.

— Я слышал мужской голос.

— Это я, — крикнул Филипп.

Франсуа Летурно положил свою ношу прямо на землю, перед машиной. Зажглись фары. Непомерно огромная тень старика пробежала по аллее и уперлась в самом конце ее в ствол высокой липы.

— Потуши сейчас же фары, — закричал старик. — А то увидят.

— Все спят, — ответила невидимая в темноте Бернарда.

Щелкнула дверца машины, и в полосе света, бьющего из фар, появилась Бернарда. Она ловко содрала простыню, в которую был упакован тюк, и опустилась на колени перед маленькой шифоньеркой.

— Подделка, — заявила она.

— Вещь подлинная, удостоверено экспертами, — возразил Франсуа Летурно.

— Да посмотрите сами…

— Не желаю. Я не купчишка какой-нибудь. Я привык, что мне верят на слово.

— Подделка, правда прекрасная, — повторила Бернарда, — но все-таки подделка.

— Сколько? — осведомился старик.

— Десять.

— Иди ты к черту, — сказал старик.

Бернарда поднялась с колен, и темнота тотчас поглотила ее.

— Сколько? — крикнул старик.

— Пятнадцать, — ответила Бернарда.

— Убирайся ты, и чтоб ноги твоей у меня больше не было!

Дверца машины захлопнулась, и фары потухли. Филипп подошел к окну.