…давным-давно, кажется, в прошлую пятницу… - Ян Томаш Гросс

Society, Еврейское общество помощи иммигрантам) и помогала евреям, желавшим эмигрировать не в Израиль. Представители обеих организаций присутствовали на вокзале, и когда наконец нам удалось разыскать нужных, они отвезли нас в соответствующий пансион, откуда мы спустя несколько дней отправились в Италию. У нас не было никаких документов, кроме того самого выездного документа, где значилось, что предъявитель сего не является польским гражданином.

Благодаря каким-то договоренностям еврейских организаций с властями, по этому документу нас пустили в Италию. Мы приехали в Рим. Там нас, к счастью, не отправили в лагерь для беженцев, а помогли снять квартиру в городе. «Джойнт»[140] (American Jewish Joint Distribution Committee, Американо-еврейский объединенный распределительный комитет), занимавшийся беженцами, выдал деньги, очень скромные, на проживание, а я еще получил место переводчика в ХИАС — одна из сотрудниц хорошо говорила по-французски, я работал вместе с ней. Потому что постоянно приезжали поляки, которые не могли самостоятельно заполнить необходимые анкеты. Таким образом я немного пополнял семейный бюджет.

Вы долго ждали американской визы?

Я получил визу первым, родители позже. Помню, отец не был уверен, как отреагируют живущие в Америке братья, которые должны были выступить в роли спонсоров (теоретически, но все же). К счастью, еще до отъезда из Италии выяснилось, что я получил стипендию на обучение в аспирантуре в Йеле.

А у родителей была какая-то гарантия работы в США?

Какое там! Для них это был опыт необычайно трудный, экзистенциальный. Опыт выживания. Профессор истории общественной мысли, адвокат и композитор в возрасте шестидесяти семи лет уезжает без гроша в кармане, чтобы начать жизнь с нуля в стране, языка которой почти не знает. Все имущество — две тысячи книг.

Управление социального страхования отказало отцу в какой бы то ни было пенсии, кажется, ему не хватило нескольких месяцев до необходимого минимального стажа. В голове не умещается: человек всю жизнь трудился на территории Польши, причем бóльшую часть — на нескольких работах! Мама — душа общества, всегда окруженная людьми, франкоязычная. Если рассуждать прагматически, отъезд в Америку был с их стороны полнейшим безумием. Не то что для меня, молодого парня, для которого, несмотря на любовные терзания, эмиграция имела привкус приключения. Волшебный Рим, мифическая Америка. Хотя, конечно, тревога тоже присутствовала.

Каким образом вам удалось получить стипендию в Йеле, одном из лучших американских университетов?

Чистой воды чудо, которое случилось не только со мной. В этом университете уже многие годы преподают поляки. Когда-то профессором в Йеле был Бронислав Малиновский, у которого мой дядя до войны писал диссертацию. В 1969 году профессорами славистики были там краковянин Александр Шенкер[141] и Виктор Эрлих[142], сын знаменитого лидера Бунда[143] Хенриха Эрлиха[144], убитого НКВД в 1942 году. Некоторое время после отъезда из Польши там преподавал Лешек Колаковский, а также Ян Котт, жена которого была хорошей подругой мамы. Все, наверное, как-то помогли, хотя я точно не знаю, каким образом.

В 1968 году, когда евреев выдворяли из Польши, а из Чехословакии люди бежали после вторжения, в Америке понимали, что молодые люди покидают родину не по собственной воле. И несколько прекрасных американских университетов давали стипендию обращавшимся к ним эмигрантам, если у них имелись какое-нибудь резюме или рекомендация. Мне повезло — я оказался в их числе.

Как ты справлялся с учебой?

Первые несколько месяцев это было нелегко, потому что я очень плохо знал английский. Поначалу ко мне относились с пониманием, и в мою пользу действовал традиционный американский benefit of doubt[145]: мои коллеги-студенты и преподаватели считали, что я наверняка могу рассказать много интересного, просто язык пока знаю недостаточно. Первые свои работы я писал по-французски. Однако через два или три месяца меня вызвал декан и сказал, что было бы неплохо сдать экзамен по английскому.

Ты его сдал?

На самом деле это не был экзамен, от которого что-то зависело, — просто декан таким образом дал мне понять, что пора взять себя в руки и как следует заняться языком.

Американские аспиранты очень много пишут, здесь, в сущности, нет устных экзаменов. Устный только заключительный — допуск к работе над диссертацией. Так что мне нужно было прежде всего начать писать по-английски. Не могу сказать точно, сколько времени мне понадобилось, но, кажется, получаться начало довольно быстро. Хотя я так никогда и не почувствовал, что в совершенстве владею языком. По сей день, если работаю над важным текстом, прошу сына посмотреть и исправить ошибки или шероховатости.

Ты помнишь тот день, когда прилетел в США?

Конечно. Это был август 1969 года, тот самый день, когда американские астронавты, пару недель назад гулявшие по Луне, прибыли в Нью-Йорк.

У каждого своя луна?

Именно, у каждого своя луна. Америка была для меня краем света, но я высадился там столь же благополучно, как Нейл Армстронг на Луне. Мне обеспечили прекрасную амортизацию. В аэропорту меня ждали двоюродная сестра и школьный товарищ, Анджей Рапачиньский, тоже из мартовских эмигрантов, получивший стипендию в Колумбийском университете. Вместе с сестрой мы поехали в дом ее отца, Лютека, врача, жившего в пригороде Нью-Йорка, и мой первый американский опыт — это шок, вызванный черной смородиной. А точнее, ее размерами. Она была похожа на виноград.

Может, это была американская черника?

Наверное, да, черника, но я ее никогда раньше не видел, и она показалась мне больше, чем была на самом деле. А на следующий день меня посадили в автобус, и я отправился к другому дяде, Фелеку, с которым виделся четыре года назад в Италии. Мы провели вместе несколько дней в их дачном домике на острове, в штате Мэн, куда нужно было плыть на лодке. Вокруг лежали морские котики. Рай. Таким было мое первое соприкосновение с Америкой. Ну а оттуда я уже поехал в университет, потому что в сентябре начинался семестр.

Мир другого качества?

Качества неизмеримо лучшего. Сначала эта черника, потом волшебный остров и, наконец, бац — новый университет в Нью-Хейвене, штат Коннектикут. Йель — это нечто совершенно великолепное. Войдя в библиотеку, я с первого взгляда влюбился в это место.

Знаешь, в библиотеках американских университетов читатели имеют открытый доступ к книгам. Это гениальное решение. Потому что когда ты ходишь вдоль полок, оказывается, что существует множество книг, которые связаны с твоей темой и о которых ты не имел ни малейшего понятия. Уж не говоря о том, что там масса читальных залов с большими удобными креслами, в которых можно часами сладко дремать, время от времени заглядывая