Ментакль - Юрий Мори

из второго - телефон, и отступил в сторону длинным скользящим шагом. Было бы смешно, но я и улыбнуться не успел.

  Один из троицы поднял руку и - также без лишних слов - прыснул в лицо чем-то из маленького баллончика: я его и увидел-то только в последний момент. Успел подумать, что он меня ударить хочет.

  Но нет. Не ударить. Деревья, люди, машины почему-то завалились на бок. Кажется, меня кто-то подхватил сзади, чтобы я не разбил себе голову о старый асфальт, но в этом уверенности уже не было. Всё перекосилось, поплыло в глазах, защипало и в конце концов завершилось темнотой, словно на голову накинули плотный пыльный мешок.

  Руки коснулись острые иголки: разрядником, что ли, решили добавить? К чему, я и так уже дуба даю...

  - Потенциал неплохой, если машинка не врёт. Придётся забрать к себе, значит, - сказал кто-то серым голосом Горбунова, но и это было не точно.

  Возможно, мне всё уже мерещилось в дальнем пути из ниоткуда в никуда.

05. Агентство

  - Филипп - это кто?

  Слова растягивались, невидимые буквы то звонко щёлкали, как первые капли весеннего дождя по окну, то глухо, змеями, шипели где-то в пустом пространстве вокруг меня.

  - Ты меня слышишь? - теперь каждый звук отдавался эхом. - Ы-ы-ы, я-я-я, шишь-шишь-шишь...

  Последнее вот самое правильное: я даже не мог понять, кто я есть, но что шиш - то шиш. С маслом, насколько я понимаю.

  Из глубин памяти самому себе незнакомого организма выплывали осколки воспоминаний, всё почему-то вспышками, стоп-кадрами: вот мама, костлявая женщина с настороженными, как у лесной белки, точками зрачков, а вот - Люся, дальше офис, потом почему-то школа, я сижу за одной партой с Филей. Он лепит из жёваной бумаги маленькие аккуратные шарики, а я пристраиваю их в крошечную рогатку, прямо на кусок ярко-красной резинки, чтобы...

  Чтобы что? А чёрт его... меня... нас всех знает.

  Чёрт всеведущ, если верить людям. Хорошо, я доверчивостью вовсе не страдаю.

  - Друг, - шепчу я в ответ на какофонию звуков. Не то, чтобы мне важно и нужно ответить, просто жутко болит голова и хочется тишины. И... Я не мог не ответить, непонятно только, почему. - Он умер.

  - Странно, обычно мать вспоминают. Или баб каких-нибудь, а он вот друга. Ладно. Давай, Валентиныч, подключаем его. Тестировать будем.

  Голос знакомый, но непонятно, чей. Я напрягся, пытаясь вспомнить, совсем недавно же, вот час назад... День? Год?

  - Ему бы в себя прийти, товарищ подполковник. Можем угробить мозг.

  - Да брось, Боярский! Он нас уже слышит. Пока будет готово подключение, очухается. Под мою ответственность.

  - Генерал нам потом головы снесёт, Иваныч...

  - Думаешь? Хм. Ну ладно, потрещим тогда здесь чуток. Пусть приходит в себя.

  Я открыл глаза. С напряжением, словно некто нехороший залепил их воском. Ладно, не воском - с ним я бы и вовсе не справился, просто сладкой ватой, мешая раздвинуть веки. Но я смог.

  Ура, молодец? А вот чёрт его знает.

  Вокруг была больничная палата. Это я понял мгновенно: насмотрелся, когда мать время от времени укладывали подлечиться, да и мой аппендицит год назад давал представление о подобном - она, она и есть. Белые с неприятно-розовым стены, плотно задёрнутые занавесками окна, короткий ряд коек - три штуки, потом стойка под капельницы, напоминающая дерево-мутант. Такие могли бы выращивать роботы у себя на планете. В углу высокая тумбочка, а рядом с ней пара шкафов - один с плотно стоящими папками документов, второй стеклянный, внутри ряды явно медицинских баночек, бутылок, ампул, стопки коробок лекарств. Отдельной пулемётной лентой лежали свернутые в прозрачную упаковку шприцы.

  Из квадратного агрегата в потолке тянуло свежестью, которая, однако, не могла перебить устойчивый аромат хлорки, спирта и чего-то сугубо больничного. Неяркие лампы рядом подсвечивали сверху весь этот пейзаж. Ну и меня заодно.

  - А вот и Кирилл проснулся! - с деланной радостью сказал кто-то. Я повернул голову. Рывком - сперва глянул вверх, потом вправо. Возле моей койки сидел на неудобном на вид офисном стуле Горбунов, а рядом с ним настоящей каланчой возвышался ещё один мужик, решительно мне незнакомый. Оба в костюмах и при галстуках, но на плечи небрежно накинуты белые больничные халаты.

  Вместе с этим открытием я обнаружил прозрачную трубку капельницы, уходящую в пластиковую защёлку на моей руке. Чуть дёрнулся, но безуспешно. И руки, и ноги - хотя этого я не видел, боясь поднять голову, но ощущения не врали - были пристёгнуты к койке креплениями. И это я, навещая мать, раньше видел. Сам только вот так не лежал никогда.

  - Психушка? - спросил я.

  Горбунов криво улыбнулся, а вот его спутник-великан нервно расхохотался. Вот спасибо, это я, значит, пошутил удачно.

  - Ну что ты, Кирилл, - сухо заметил Горбунов. - Такие таланты и способности, да ещё с авторской методикой и ста патентами - в психушку? Ну уж нет. Государство не может себе позволить такую роскошь. Это Агентство.

  - Страховое?

  Спутник Горбунова - я почему-то догадался, что это и есть тот самый Боярский, о котором он упоминал в разговоре - снова рассмеялся. Гулко, хрипловато, с подвыванием в конце. Очень неприятный смех, если бы спросили моё мнение.

  Но они не стали.

  - Почему сразу "страховое"... Федеральное. Но ты у нас Родине служить не рвёшься, так что тебе пока достаточно. Просто Агентство.

  Горбунов даже говорить начал длинными вменяемыми фразами, не то, что в моём офисе или в машине.

  - Ты вот расскажи, реально что-то можешь или вся эта тема с фирмой - сплошное надувалово? Мы потом и по приборам проверим, а пока поговорим. Рассказывай, парень.

  И я начал рассказывать, словно долго сдерживался, мучался, а теперь кто-то вынул изо рта кляп и меня прорвало поделиться всем-всем-всем. Начал с той истории про чуть не умершую от инфаркта соседку, потом пошли истории, как меня изредка накрывало в школьные